Сестра

- Как она там? – будит меня голос отца. Я нехотя разлепляю веки, тру глаза и через мутное оконное стекло выглядываю во двор. - Все так же. Мой ответ его не радует. Услышав мой вердикт, отец молчит и продолжает чистить ружье. Мое ружье. Мне уже позволено стрелять из него, но уход за оружием – дело не для бабских рук, так что отец доверяет мне только перезарядку. Встаю, чтобы приготовить ему завтрак. Отец и так поберег меня, позволив проваляться в постели до семи часов и оставить его голодным с самого утра, и если помедлить еще немного, то не миновать его гневного окрика, который мигом сдернет с меня остатки дремы. Котлета из дикого мяса шипит на сковородке. Разбиваю туда же два яйца. Желтки должны остаться целыми. Вместо любимого отцом крепкого кофе с молотой корицей – жидкий чай с сосновыми шишками. Добыть кофе во время прошлой вылазки нам так и не удалось. Ставлю перед отцом тарелку с едой. Он вытирает руки, испачканные оружейной смазкой, о свои штаны, сосредоточенно солит яичницу и, морщась, глотает чай. Ест он молча, а это значит, что готовка мне удалась на славу. Сама я ем хлеб с куриным паштетом. Мне нравится чай. Теперь нужно накормить сестру. Это тоже моя обязанность. Я не подхожу близко, пододвигаю ей миску палкой. Сестра ест жадно, пачкая руки и лицо мясным соком, потом пытается грызть жестяную миску. Чтобы не смотреть на это, возвращаюсь в дом. - Идем, - отрывисто бросает отец, когда я появляюсь в дверях. Он уже одет для охоты, а за плечами у него висит пара верных оружейных стволов. Я быстро натягиваю поверх домашней одежды плотные брюки и куртку, нацепляю на голову свою счастливую бейсболку и беру налаженную отцом винтовку. Рюкзак для дичи привычным грузом оттягивает плечи. * * * Отец начал учить меня стрелять всего около полугода назад, и ему совсем не нравилось это занятие. В его мире девочки не должны рыскать по лесам в поисках пропитания, им стоит сидеть дома и дожидаться кормильца с удачной охоты, а потом коптить мясо и штопать продранную ветками экипировку. Но мир изменился, и отец нехотя признал необходимость умения стрелять для любого человека, в том числе и для своей старшей дочери. Первый день учений я запомнила навсегда. Сначала я постоянно промазывала, стреляя на заднем дворе по пивным банкам, и отец терпеливо поправлял прицел, стоя за моей спиной. Когда я наконец сбила пять банок подряд не по счастливой случайности, а благодаря приобретенному умению, отец потрепал меня по плечу. Это была лучшая похвала, на которую я могла рассчитывать. Тяжелая рука задержалась на моем плече дольше, чем я на то рассчитывала. Вечером отец пришел в мою комнату. - Ты уже совсем взрослая, - сказал он. И, хотя до самого утра он больше не проронил ни слова, я поняла, что он хотел сказать. Каждая вещь, и уж тем более каждый человек в нашем доме обязан был приносить пользу, в том числе и тело его шестнадцатилетней дочери, которое вполне могло удовлетворить некоторые его потребности. Он не целовал меня и делал все, чтобы я не забеременела. Все остальное можно было вытерпеть. Все равно идти мне было некуда, да и случались эти ночные визиты нечасто. * * * Отец берет меня с собой на охоту не каждый раз – не хочет оставлять дом и сестру без присмотра. Но сегодня особый случай. Зачистка. Добыча пропитания отходит на второй план. Проходя по двору, отец бросает взгляд на сестру. Она уже расправилась с завтраком и смотрит по сторонам сквозь спутанные сосульки волос, ожидая появления какого-нибудь мелкого зверька, пригодного в пищу. С белками она расправляется в два счета – потрошит их зубами и пальцами, мне остается только поддеть палкой пустую шкурку. При взгляде на сестру лицо отца теряет свою всегдашнюю сосредоточенность. Морщины на лбу разглаживаются, а губы трогает практически незаметное подобие доброй улыбки. Потом он переводит взгляд на меня и снова становится серьезным и деловитым. Мне иногда кажется, что отец до сих пор видит сестру такой, какой она была до того, как превратилась в вечно голодное опасное существо – белокурой улыбчивой красавицей с кротким нравом и нежным голосом. Отец возлагал на нее большие надежды. Через несколько лет сестра должна была удачно выйти замуж и уехать из нашей глуши в город побольше, где у нее была бы возможность жить в достатке и общаться с достойными людьми. На мой счет отец таких планов не строил. С моим характером и внешностью мне светило разве что стать женой лесоруба и жить с ним в поселке рядом с деревообрабатывающий фабрикой, выбирая из жестких волос мелкие опилки. Отец легко толкает меня кулаком в плечо, указывая направление. Мы и дома-то редко разговариваем, а на охоте и вовсе объясняемся знаками, чтобы не спугнуть дичь и самим не стать приманкой. Поворачиваю направо. В этот раз обход территории мы будем осуществлять против часовой стрелки. Выходим за ограду, запирая ворота. От зверья помогает, а вот от людей – не очень. Уже дважды приходилось чинить после того, как джипы, несущиеся на полной скорости, сносили деревянные заграждения. Теперь эти джипы сами служат частью ограды, но с другой стороны участка, у выхода к реке. Бензин из них мы, конечно, слили. Двигаемся медленно, переставляя ноги так, чтобы под тяжелыми ботинками не хрустели ветки. Непрошенных гостей не видно, но расслабляться нельзя. Мы проходим почти половину пути и замечаем две рослые фигуры у дороги. Они стоят неподвижно, лишь медленно поворачивают головы – совсем как сестра в ожидании добычи. Отец отдает немой приказ, и я вскидываю винтовку. Когда клацает затвор, на жутких мордах существ, обезображенных вирусом, проявляется звериный интерес. Но прежде чем остатки гниющего мозга успевают дать команду конечностям, практически одновременно раздаются два выстрела, и обездвиженные тела валятся на землю. Мы оттаскиваем их в ближайшие кусты, чтобы их не было видно с дороги. Случайным путникам не стоит знать о том, что мы живем неподалеку и вполне можем себя защитить. Пусть лучше думают, что эта местность безопасна, и теряют бдительность, пересекая ее. На полный обход периметра мы тратим не меньше двух часов. Еще пятеро зараженных получают по законной дырке в черепе, а мне удается подстрелить небольшого кабанчика. У нас есть куры, но одним их мясом сыт не будешь, да и сестра предпочитает свежее мясо диких животных. Возвращаемся домой, проверив запор на воротах. Иду кормить кур. Нужно было сделать это утром, но я проснулась слишком поздно, и теперь нужно наверстать упущенное. Сыплю корм в корытце, и куры наперегонки бегут мне под ноги, стараясь обогнать своих собратьев на пути к кормушке. Наливаю воды. Заодно беру шланг и, подойдя к сестре на безопасное расстояние, пускаю в нее водяную струю, чтобы смыть остатки завтрака с ее лица. Такие банные процедуры помогают мало, но без них она окончательно превратилась бы в покрытое коростой чужих останков животное. Сестра дергает цепь и шипит, клацая зубами. Холода она не чувствует и простуда после мытья в холодной воде ей не грозит, но ей совершенно не нравятся мои действия. Впрочем, скоро она получит пару кусков разделанного кабанчика и, возможно, сменит гнев на милость. - Приедет Холт, - между делом говорит мне отец. Это значит, что они связались по рации с ближайшим соседом, который живет в десятке миль от нас, и скоро парень наведается в наши края. Холт поселился на старой ферме недавно – примерно с полгода назад. Ему немного за тридцать или около того. Когда-то жил в большом городе, но после нашествия вируса чудом остался жив и понял, что нужно перебираться в глушь. Соседняя ферма пустовала, если не считать ее полуразложившихся хозяев, бродящих по комнатам, и Холт занял дом. В отличие от моего отца, он ценил человеческое общество и иногда заезжал к нам под предлогом покупки свежих приправ, которые я выращивала на грядке перед домом. Отец всегда смотрел на соседа с недоверием и в дом его не пускал, но пару раз они вместе курили, сидя на нашем крыльце. Мне Холт всегда привозит какую-нибудь диковину, добытую в одном из ближайших городов, где мы пополняем запасы провизии и необходимых вещей. А если ничего интересного не находится, то пару банок консервов. Ни разу не появлялся с пустыми руками. И смотрит он на меня так, как отец смотрит на сестру, видя ее недостижимое будущее вместо человеческих останков, прикованных к цепи. Мне это нравится. Перед визитом Холта я как следует умываю лицо и расчесываю коротко остриженные волосы. Я знаю, что отец заметит мои приготовления к приезду гостя, но, как всегда, промолчит, лишь недовольно цокнет языком. Обед готовлю с расчетом на троих, хотя очевидно, что отец не пустит чужака на нашу кухню. Консервы, сдобренные вяленым мясом, и немного риса. Содержимое своей тарелки посыпаю мелко нарезанным базиликом. Я нашла много пакетов с семенами в заброшенном торговом центре, и теперь пытаюсь вырастить что-нибудь необычное, чтобы разнообразить наш рацион. Отец относится к моему увлечению без особенного интереса и предпочитает пищу без подобных приправ, но хотя бы не наступает на грядки, когда проходит по двору. Мы успеваем закончить обед, прежде чем подъезжает машина Холта. Сестра бренчит цепью – если бы он пришел пешком, это предупредило бы нас о приближении чужака. Мы спускаемся с крыльца. Отец жмет Холту руку, они коротко говорят о том, что удалось обнаружить во время последних вылазок в города, потом отец закуривает и делает паузу в разговоре. Холт подходит ко мне, чтобы отдать очередной подарок – маленькую колбу с разноцветным песком, подвешенную на цепочку. Хотя вещица выглядит новой, я догадываюсь, что он добыл ее не из разбитой витрины магазина с сувенирами. Точно такой же подвеской пару лет назад хвасталась моя одноклассница, Дебби Ли Харпер. Ее бойфренд-квотербек ездил отдыхать с родителями и привез подвеску с какого-то острова, чтобы подарить своей подружке. Дебби с тех пор не расставалась с подарком. Представляю переродившуюся Дебби, превратившуюся из длинноволосой красотки в жуткого монстра с окровавленной мордой и повадками животного. В моих мыслях Холт пробивает девушке голову бейсбольной битой, снимает с ее шеи украшение, прячет в карман, а дома долго моет под холодной струей воды, чтобы на цепочке не осталось следов крови. Благодарно улыбаюсь – подарок мне нравится. Мы с Холтом идем к грядке. Спрашиваю, какие травы он хочет купить сегодня, хотя и так знаю ответ. Он всегда берет базилик, орегано и мяту, чтобы заваривать чай. Отщелкивает патроны – пять штук. Это хорошая цена за пучок травы, которой даже нельзя утолить голод. Отец сказал бы, что это баловство, но, пока Холт держит себя в рамках приличий, отец оставляет свое мнение при себе. Патроны лишними не бывают. Неловко сую в руки Холта сорванные побеги. Будь на моем месте сестра, она бы нашла, что ему сказать. Холт захотел бы остаться у нас подольше, даже если бы почувствовал холод дула отцовского дробовика между своих лопаток. Но у меня проблемы с красноречием. Все, на что меня хватает – крепкое рукопожатие, подтверждающее, что сделка состоялась. Отец поглядывает на нас и наконец тушит сигарету, раздавив ее носком башмака. Они с Холтом перебрасываются десятком фраз, потом парень садится в машину и уезжает. Сестра гремит цепью, возбужденная непривычным запахом чужака, и отец велит дать ей еще кабаньего мяса. Первое время я думала, что он оставил ее с нами из сентиментальных соображений. Хоть и не понимала, что хорошего в том, чтобы держать собственного ребенка, обратившегося в ненасытного монстра, на цепи, как собаку, но лишних вопросов не задавала. Поначалу неприятно было ухаживать за сестрой как за домашней скотиной, потом привыкла. Прошло немало времени, прежде чем отец объяснил, что ее присутствие на нашем дворе приносит пользу. Мертвяки чувствуют запах себе подобных и стараются обходить занятые территории стороной, понимая, что здесь уже нет пригодных в пищу живых организмов. Это в городах они сбиваются в стаи, а тут самая большая группа ходячих трупов, на которую нам не повезло наткнуться, состояла из десятка обитателей торгового центра у шоссе. Правда, от живых сестра нас спасти не может. Разве что кто-то из выживших случайно наткнется на нее в темноте, но такое маловероятно. Живые редко ходят поодиночке и почти всегда до зубов вооружены. Даже самые крепкие мертвые челюсти не идут ни в какое сравнение с захудалым револьвером сорок пятого калибра. * * * Ночью отец треплет меня за плечо. Привычно расставляю ноги, чтобы он сделал то, что собирается, и ушел, позволив мне выспаться. Получаю удар в колено и тут же просыпаюсь. На улице слышна возня. Когда я осторожно выглядываю в окно, в глаза мне бьет резкий свет фар. Цепь сестры не издает никаких звуков. Это плохо. Пригибаясь, встаю с постели, нашарив прислоненную к кровати винтовку. Лезу вслед за отцом на чердак. Их четверо. Приехали на небольшом грузовике. Сестра лежит возле врытого в землю столба, к которому прикована цепь, и из груди ее торчит рукоятка тесака. Чтобы поглумиться, чужаки пригвоздили ее к земле, но обездвижили не до конца, так что она продолжает тянуть к ним руки и клацать челюстями. С такого расстояния целиться трудно, но уроки отца не прошли для меня даром. Даже спросонья я успеваю выстрелить в голову двоим из непрошенных гостей, прежде чем остальные хватаются за оружие. Через мгновение отец утихомиривает и их парой метких выстрелов. Мы остаемся на чердаке еще довольно долго, ожидая, что в грузовике может оказаться кто-то еще. К рассвету становится понятно, что в машине никого нет. Мотор глохнет, севший аккумулятор больше может поддерживать свет фар. Мы с отцом спускаемся во двор. Отец велит мне держаться на расстоянии, а сам проверяет грузовик. Никого нет. Я помогаю отцу затолкать трупы чужаков в машину. Мы отвозим их подальше и сбрасываем в придорожную канаву. На пути к дому кое-как чиним ворота. Позже придется вернуться и посвятить их восстановлению не один час, если мы хотим восстановить заграждение. Грузовик чужаков удается завести с пятого раза, и я отгоняю его к тем двум джипам на задней стороне ограды, чтобы укрепить ее. Когда я возвращаюсь, отец уже успевает помочь сестре. Теперь она вновь стоит на ногах. Отец бросает ей куски мяса, и сестра жадно ест, гремя цепью. Привычные звуки чавкающих челюстей и лязга металла постепенно возвращают мне душевное равновесие. Я иду готовить завтрак, хотя время уже к обеду. Когда я разбиваю яйцо о край миски, в кухню входит отец и тяжело опускается на табурет у стола. Его рука ложится на столешницу, и я вижу рваную рану пониже локтя. Пару секунд пытаюсь убедить себя, что отец просто напоролся на гвоздь или вроде того, но мне слишком хорошо видны следы зубов на его коже, и я прекрасно знаю, кому они принадлежат. Иметь в своем дворе мертвеца на цепи – опасная роскошь. Яичный желток растекается по сковороде жидкой лужей, но у меня скоро не будет отца, который смог бы выразить свое недовольство моей неаккуратностью. - Ты сможешь о себе позаботиться, - его голос глух и невозмутим, как всегда. Едва ли не впервые он смотрит на меня с грустью от несбывшихся надежд, и в недружелюбном взгляде старого охотника я вижу всю любовь и горечь, которую он только способен испытывать. Потом он вынимает из-за пояса пистолет и выходит во двор. Я слышу выстрел. * * * Я не знаю, что делать с сестрой. Нужно уходить, но я не могу взять ее с собой. Она беснуется на цепи, пока я рою могилу для отца. Мне хочется наорать на нее, обозвать всеми известными ругательствами, потом что именно из-за нее я лишилась защитника и кормильца. Чертова мертвая сука!.. Но что толку – она все равно не услышит. Собираю вещи. Загружаю в машину припасы. Я знаю всего одного человека, который сможет приютить меня, и сестре в его доме места нет. Подхожу к ней так близко, что мертвые пальцы дотягиваются до пуговиц на моей рубашке. Задевают украшение, которое подарил мне Холт. Скребут кожу шеи. Мы прощаемся. Я делаю несколько шагов назад, прежде чем наставить на нее пистолет, но даже после этого долго не могу выстрелить. Уговариваю себя, что это единственный выход. Делаю то, что строго-настрого запрещал делать отец перед выстрелом – жмурюсь вместо того, чтобы не спускать взгляда со своей мишени. Несмотря на это, выстрел приходится в цель. Убедившись, что сестра окончательно мертва, отстегиваю цепь. Я сижу с ней до темноты. Перебираю волосы, бывшие когда-то белокурыми и кудрявыми, как у кинозвезды. Пытаюсь распутать особенно крупные колтуны. Мерзкий запах гниющей плоти бьет в ноздри, и пару раз меня выворачивает, но я упрямо возвращаюсь к ней. Не могу просто зарыть ее в землю, как собаку. Поверх тела отца, лежащего на дне могилы, стелю большой кусок брезента, на него сталкиваю тело сестры. Приношу из дома одеяло, принадлежавшее когда-то нашей матери, которую мы обе помнили очень плохо, и укрываю сестру с головой. Засыпаю могилу. Она вышла не слишком глубокой, так что много времени на это не уходит. Теперь необходимо поспать, прежде чем пускаться в путь. Пытаюсь связаться с Холтом по рации, но при жизни отец запрещал трогать его приборы, так что я понятия не имею, как это делается, и лишь бестолково кручу ручки настройки, пока не садятся батарейки. * * * До дома Холта ехать недолго, но за время, проведенное в пути, я успеваю помечтать о том, как мы укрепим ограду вокруг его владений, будем вместе ходить на охоту и ездить в город за припасами. А еще я непременно высажу приправы перед домом – побольше базилика, орегано и мяты. О том, что ночные визитеры перед заездом к нам успели побывать на ферме Холта, я догадываюсь, как только сворачиваю на подъездную дорожку. И без того шаткие ворота снесены мощным бампером грузовика. Перед домом – следы шин. Одно из окон разбито, на двери видны отметины от пуль. Обхожу дом, не опуская винтовку. Молюсь, чтобы чужаки просто проломили Холту голову и оставили его истекать кровью – опыт в рытье могил у меня уже есть. Но эта кучка психопатов, очевидно, искала не способ выжить, а пыталась всеми доступными средствами развлечь себя. С Холтом они поступили примерно так же, как с моей сестрой, за исключением того, что он был еще жив, когда они пригвоздили его здоровенными вилами к стене дома. Мертвец подергивается и скрипит зубами. Мой отец перед смертью научил меня почти всему, что умел сам. Я знаю, как держать в руках молоток, и сумею заколотить разбитое окно куском фанеры. Знаю, где в городе можно достать оружие, а где еще сохранились остатки еды и бензин. Умею разводить кур – нужно только построить на ферме Холта курятник и перевезти моих питомцев. Смогу добыть пропитание, охотясь в ближних лесах и собирая грибы и ягоды. А еще благодаря урокам отца я уяснила, что мертвеца нельзя приковывать за ногу – только за шею, чтобы, если мертвая ткань не выдержит, голова слетела с плеч, оставив тело бесполезной горой полуразложившейся плоти. Мне просто нужно вернуться за цепью.