* * *
Кабуто до-о-олгое время переваривал новость о том, что он, оказывается, сам по себе крут. И не просто крут, а крут весьма существенно. Кому-то это могло показаться глупостью, но для него… Для него осознание, что солнце светит не только для кого-то там, но и для него, заставило его чувствовать этот солнечный свет в тысячу раз острее, еда оказалась в тысячу раз вкуснее, а Итачи — в десяток раз охренительнее. В тысячу не получалось, потому что у охрененности есть свой лимит, упирающийся в бесконечность. И тем обиднее было, что на Итачи у него не «право собственности», а «полугодичная аренда». Термины были так себе, но суть явления отражали. Ещё один день они провели в городе, чтобы к Учихе уже точно-точно его зараза не вернулась. Больше их в Оширу ничего не держало — стратегический запас лекарств и витаминов Кабуто купил ещё при первом вояже по аптекам. Отошли от города, перевоплотились обратно в Акацки, связались с лидером с помощью какого-то странного дзюцу. Кабуто отошёл в сторонку даже не из деликатности, а для того, чтобы не светиться лишний раз — мало ли на что способен риннеган. Хороший шпион хорош и тем, что незаметен. Иронично вышло — он должен был стать шпионом для Акацки, а на деле разнюхивает всё о них самих. Только он ещё подумает, докладывать ли о полученной информации Орочимару-саме… Итачи большую часть времени молчал и сосредоточенно анализировал собственное состояние. Вроде бы на первый взгляд ничего не изменилось… Но только на первый. Капля-другая свободной чакры — и движения уже обретают полузабытую лёгкость. Ту самую, которой накрыло после первых укусов Шишибея, когда земля рвётся из-под ног и словно бы сопровождает каждый шаг лёгким толчком. А ещё… Это только в итоге получалась капля. Как оказалось, таящаяся внутри болезнь поглощала не так уж мало сил. Сейчас эти высвободившиеся ресурсы перераспределялись, получали подпитку в виде лекарств и постоянных сеансов с медчакрой… Зрение стало уже заметно чётче, и Учиха то и дело залипал на какую-нибудь мелкую деталь. Качнувшаяся ветка, отмахнувшийся от мошек Кисаме, сдувший с лица волосок Кабуто… Итачи очень рано активировал шаринган, он рос с ним, он долгие годы обладал Мангекё — но слишком давно его зрение начало меркнуть, чтобы яркость красок и чёткость линий не стали открытием. Итачи даже слегка опасался эффекта шарингана, когда зрение полностью восстановится. Через некоторое время после осознания собственной охуенности Кабуто всё-таки вернулся в реальность и задал давно интересующий его вопрос: — Итачи… А ты не хочешь спросить про брата? Нет, он, конечно, меня подбешивает, точнее, вся эта шумиха вокруг него… «Саске то, Саске сё», толпы безумных фанаток и даже Орочимару-сама носится вокруг, но… У тебя, наверное, единственного есть полное право с ним носиться. Учиха на миг сбился с шага, настолько неожиданным стал для него этот вопрос. Обычно тему его взаимоотношений с кланом и братом старались не поднимать… Даже те, кто теоретически мог получить ответ, а не технику шарингана. — Не думаю, что это право у меня ещё сохранилось, — Итачи осторожно скосил глаза на Кабуто. — Но буду благодарен, если ты расскажешь… Что-нибудь. Причина неуверенности была вовсе не в том, что Итачи не хотелось послушать о брате. Просто он не знал, о чём именно спрашивать. Техники, освоенные Саске? Глупо. Уровень отото нужно будет оценивать в бою, и от многообразия или отточенности дзюцу он зависит далеко не в первую очередь. Спросить, каким он вырос, как изменился и какой, когда его не корёжит ненавистью к брату? Но Кабуто не знал Саске раньше и уж тем более не общался с тем улыбчивым мальчишкой, каким был брат до резни клана. О друзьях… Мысль о друзьях брата вызывала горечь во рту — горечь с отчётливым привкусом вины. Слишком хорошо Итачи помнил свои слова о том, как именно обрести Мангекё, и потому не мог не чувствовать себя виноватым перед тем, кто стал или станет Саске ближе всех. А спрашивать о том, как отото живёт, всё равно что выпытывать о порядках на базе Орочимару. Змеиного же саннина Кабуто не предаст никогда — и Учихе совсем не хотелось проверять границы этой верности. — Ну… Он любит помидоры, — начал Кабуто задумчиво. — До такой степени, что вырастил себе четыре помидорных куста в нашей оранжерее и ревностно их охраняет даже от Орочимару-самы. Не любит рано вставать. Одно время у молодёжи была популярна игра «Разбуди Саске и выживи». Потом играть прекратили. По разным причинам, м-да… Тихушный, упрямый, в чём с переменным успехом соревнуется с сенсеем. Притащил на базу свой дурдом… — Какой дурдом? — осторожно уточнил Итачи. Информация о помидорах и нелюбви к ранним подъёмам отозвалась в груди тёплой ноткой ностальгии — сколько раз он, только вернувшись с миссии, будил Саске, чтобы тот не опоздал в Академию? Но что Кабуто имел в виду под дурдомом? — А твой брат девушку завёл. И парня, — захихикал Кабуто. Шпиону нечасто удавалось всласть посплетничать. А тут почва бога-а-атая… — Точнее, это они его завели. Нашли базу, ворвались, мебель частично переломали… Немного побили Саске головой о каменный пол и утащили. Орочимару-саме невероятными дипломатическими, хи-хи, усилиями удалось его вернуть, но только с этими двумя довесками. — Саске что, мазохист? — ещё более осторожно спросил Итачи. Картина того, как кто-то стучит отото об стену, не вызывала даже желания вмешаться — потому как закончиться всё должно было Чидори в грудь от Саске. Уровень владения брата этой техникой Итачи при прошлой встрече оценил, так что если стучали не шиноби S-класса… Почему они до сих пор рядом с отото? Кабуто радостно щёлкнул пальцами. — Точно! Мазохист! Я всё никак не мог вспомнить, что мне это напоминает! Причём во всех планах же: и мозг съедят, и физически покусают. Не, я со свечкой не стоял, но Саске любит сверкать укусами, несмотря на то, что в его маленькой… Эм, команде есть медик. Но ладно бы они только его кусали, но нет! По всей базе бегают! Рут скоро получит звание самого жуткого типа, обойдя даже Орочимару-саму. Девчонка всех с успехом строит, из-за чего дурдом только увеличивается в масштабах… Да не волнуйся, Саске вполне рад всем этим обстоятельствам, пхи-хи-хи… Итачи потёр пальцами висок. Звучало и в самом деле безумно — настолько, что отчего-то вспомнилась составленная из разных частей старая личность Кабуто. Когда каждый кусочек говорил своим голосом, и все они вроде бы были подогнаны друг к другу, но единой картины не составляли. Так и сейчас — Кабуто вроде бы вывалил на него целый ворох ярких образов, но собрать их воедино никак не удавалось. Покусанный отото, куноичи-медик, которая всех строит, — почему-то сразу представлялась Тсунаде-химе и разбитые в щебень стены, — кто-то, способный по жуткости обойти даже Орочимару и при этом кусающий Саске… Впрочем, если учесть, что всего за один укус змеиный саннин получил вот это себе на базу, неизвестный Рут и в самом деле должен был быть жутким типом. — Что, слишком много информации? — продолжал веселиться Кабуто. — Мне не продолжать? — А Орочимару что, никак не реагирует? — А как он должен реагировать? Призывать к порядку? — Ну, хотя бы. Всё-таки странно, такой беспредел допускать… Он был очень аккуратным, хоть и увлекающимся человеком. — А, ну так он этим дурдомом и руководит, — пожал плечами Кабуто. Такая осторожная характеристика сенсея его глубоко порадовала, но он не подал виду. — Аккуратно. Да и дурдом-команда исследования нехило двигает, а за это Орочимару-сама многое простит. Итачи снова потёр висок. Змеиный саннин с его тягой к шарингану, куноичи-медик с авторитарным характером и некто, представляемый как гибрид Нидайме Хокаге, Данзо и Орочимару… Как бы в таком окружении Саске не забыл о своём желании отомстить — чисто за нехваткой времени. — Кажется, я понимаю, почему ты тогда пожалел Дейдару, — задумчиво поделился Итачи. — Да, я знаю, что бывает, когда концентрация ебанатства превышает все разумные пределы, — вздохнул Кабуто. — И хочется спрятаться хоть у биджу под хвостом. Как уж тут выгонишь?.. — Понятно. А что любишь ты? — вдруг резко перевёл тему Учиха. — Я? — удивился Якуши. — Люблю? Если честно, то даже не знаю. Раньше любил, что скажут, а сейчас… Тебя вот люблю. Медленно кормить Самехаду. Дейдару кормить… Твои глаза… Что-то я слишком много люблю всех кормить, м-да… Итачи невольно улыбнулся, вспомнив облизывающегося на пирог подрывника. Да уж, кормить Якуши не пытался только Кисаме — но, скорее всего, потому, что тот успешно находил чего пожрать сам. Следующим слоем стала растерянность — Кабуто так просто сказал о том, что любит… Как будто любить его, Итачи, было самой обыденной вещью. А вот ещё глубже… Учиха даже не сразу поверил в то, что пришло глубинным ощущением изнутри. Но когда на попытку «прислушаться» сильнее прилетело недовольством, пришлось озвучить: — Ты им тоже нравишься… Ай! То есть они восхищены и покорены… Шаринганы. Я псих, да? — С чего бы это? — удивился Кабуто. — Психологические расстройства характеризуются в общем искажением восприятия реальности. Если у тебя шаринганы разумные, то почему бы с ними не говорить? Никто же не называет джинчурики психами только потому, что они могут общаться со своими биджу? Или что сенсоры видят чакру — это не глюки, хоть и отличается от обычного восприятия. Кисаме, до этого успешно изображавший ходячий синий столб, коротко хохотнул: — Так это, оказывается, не клановые тараканы, это клановые шаринганы голос подают. Итачи сурово зыркнул на напарника: — Не смешно. — Смешно, Учиха, смешно, — Кисаме растянул губы в ухмылке, показывая частокол треугольных зубов. — Я же не обижаюсь, когда мне предлагают подышать жабрами. — Потому что ты умеешь ими дышать. — А у тебя глаза разговаривают и клеятся к твоему волчонку. — Они не клеятся! — возмутился Итачи. — Да, зачем бы им клеиться? — удивился Кабуто. — Я и так весь их! — Кабуто… — простонал Итачи, сильнее прижимая пальцы к виску. Шаринганы такое заявление привело в бурный восторг, который они рвались засвидетельствовать лично. Вопрос «как?» их совершенно не смущал. — Буянят? — заботливо спросил Якуши, кладя руку на плечо. — Да ладно вам, ребята, не надо Итачи мозг взрывать, он восстанавливаться не успевает. Немного чакры? Двойную дозу витаминов?.. — Они не буянят, — Итачи посмотрел совершенно несчастным взглядом. — Они хотят сделать что-нибудь приятное для тебя, но не определились как. — Эм… А чего не полетать в Тсукуёми? Там они, наверное, и материализоваться смогут, и сказать всё лично… — Давай на привале? — хоть использование Тсукуёми и не было затратно по времени, чакры гендзюцу требовало немало. Да и подобные вояжи лучше устраивать, когда впереди перспектива отдыха, а не долгой дороги. — Ну, я про то, что думать особо не надо, — пожал плечами Кабуто. Итачи качнул головой, приподнимая уголки губ в улыбке: — И всё-таки ты удивительный, Хаджиме.* * *
Глава Акацуки, не иначе как обрадованный с успехом проведённой операцией, снова выдал им шпионскую миссию под прикрытием. Использовать то же прикрытие было рискованно, пусть дело шло в другом городе, но безымянного аристократа могли бы на второй раз и вычислить. Поэтому выбрали другое прикрытие. — Музыкант? Серьёзно? — приподнял бровь Кабуто. — Что именно тебя удивляет? — приподнял брови Итачи. — Избито, но до сих пор действенно. Особенно если брать за основу не бродячего музыканта, а нечто более… Запоминающееся. — А для этого не надо… Ну, не знаю… Уметь играть? — Я умею, — пожал плечами Итачи. — Нужно только найти хорошую флейту. Делать их тот мастер меня не учил. — Чего?! Ты умеешь играть на флейте? — Якуши чуть не рухнул, где стоял. — Да ещё и не просто шаринганом у кого-то срисовал, а специально учился?! Итачи слегка смутился: — Всего три урока, и шаринган я использовал. Потом моя миссия завершилась. Но тот старик действительно был мастером. — М-да… Чего только в жизни не бывает… — поразился Кабуто. Смутившийся Итачи напомнил ему, что его шаринганы так и не вышли с ним поболтать, хотя в Тсукуёми это сделать было вполне возможно. Постеснялись. Зато создали очень красивый мир, в котором было очень здорово летать. Кто бы мог подумать, что отмороженный Учиха в глубине души не просто няшка, а ещё и стеснительная? К выбору флейты Учиха подошёл со всей основательностью. Дорогие инструменты, изукрашенные резьбой, он едва удостоил взглядом, возле костяных постоял в сомнении, но всё же отошёл к бамбуковым. Их было больше всего — металлическая флейта — в некотором роде оружие, да и хорошего звучания добиться сложнее, для игры на костяной нужен совершенно особенный навык, а вот невзрачная трубочка из побега бамбука порой может обладать совершенно чарующим звуком. Итачи касался предложенных флейт самыми кончиками пальцев, поглаживал, прислушиваясь, как они отзовутся на прикосновение. Хорошая флейта, как и оружие — не расходник вроде сюрикенов, а настоящее оружие, которое используется годами и не раз спасает жизнь, — должна «отозваться». Поначалу Итачи искал среди более тёмных по цвету, поблёскивающих сквозь лак красноватым отливом. Потом оглянулся на спутников и протянул руку к очень светлой, выгоревшей на солнце до почти серебристого оттенка. — Это очень старая флейта, господин, её оставил мне ещё мой учитель… — Да… — невпопад отозвался Итачи, проводя пальцами вдоль гладкого корпуса. — Пожалуй, она подойдёт… Кабуто сначала удивился. Потом вспомнил про стесняшек-шаринганов, розоватое небо в Тсукуёми и вообще сам факт того, что Итачи умеет играть на флейте. И решил, что она ему очень даже подходит. Учиха взглядом спросил разрешения у продавца, поднёс флейту к губам. Замер на несколько секунд, словно в сомнении — а может, вспоминая нужные движения. Прикрыл глаза. Мелодия не то чтобы была чарующей — утонуть в ней не грозило. Но она вышла такой мирной, спокойной и расслабляющей, что заподозрить в музыканте шиноби было просто невозможно. Не умеют шиноби так. Даже если не слишком-то любят своё искусство, оно всё равно спасает им жизнь и накладывает отпечаток. Музыка шиноби либо дерзкая и бурная, либо таящая в себе скрытые смыслы, как потайной клинок. Итачи же играл так, как мог только человек, и вовсе с опасностями в своей жизни не сталкивавшийся. Тот, для кого мир всегда добр, кого камни не ранили, голод не терзал и болезни не мучили. Казалось бы, такой недотрога должен был бы раздражать… Но он делился со всеми кусочком этой безмятежности. Этого идеального несуществующего мира. У Кабуто дыхание перехватило и сердце защемило в желании немедленно бежать защищать деточку. Умом он понимал, что это же Итачи, Учиха с Мангекё шаринганом, S-классом и мозгами, но желание оградить это светлое и лёгкое от жестокого мира плевать хотело на условности. — Красиво, — только и выдохнул он. Итачи улыбнулся — совсем чуть-чуть, едва приподняв кончики губ, но так беззащитно… Судя по тому, что Кисаме молчал как рыба и лишь глазами поблёскивал — его тоже зацепило. — Сколько она стоит? Торговец назвал цену, замялся, но потом всё же добавил: — Если сыграете ещё, сброшу четверть. Учиха качнул головой: — Она стоит этих денег… А потом снова поднёс флейту к губам и заиграл — уже не так робко, словно его умение набирало силу от затронутых душ слушателей.