Посольская рота

      Путь из Амарантайна протекал в молчании. Роуэн не обладала умением Мэрика нести восторженную чушь, не обращая внимания, слушают ли спутники, Логэйн сохранял привычную мрачность и неразговорчивость, односложно отвечая на вопросы, а те несколько солдат, которых взяли с собой за хорошее знание Баннорна, старались лишний раз не открывать рот при лейтенанте и леди Геррин.       Ни Роуэн, ни Логэйн не горели желанием покидать армию, но кто-то должен был нести весть о мятеже, и их слегка утешала мысль, что Мэрик тоже направляется во Внутренние земли в компании сварливого Вильгельма и его голема для встречи с баннами, сочувствующими повстанцам.       Наиболее безопасный путь из Амарантайна в Баннорн пролегал вдоль берега Хафтера, но для того, чтобы выйти к реке, необходимо пересечь Северный тракт, где полно жадных торговцев, которым всё равно, из чьих рук получать награду, и лазутчиков Мегрена. А до деревни, где можно остановиться на ночлег без риска быть схваченными, оставалась как минимум половина дневного перехода. Так что при их нынешней скорости они точно не успеют засветло.       Чавкала под копытами грязь, ледяной ливень норовил превратиться в мокрый снег.       Логэйн слегка ткнул коленями бока лошади, понуждая её поравняться с конём одного из солдат, Вильяма.       — Езжай вперёд. Надо отыскать место для лагеря. И посуше.       Сегодня они остановились в подлеске. Завтра заглянут в деревню, пополнят запасы да потолкуют с трактирщиком насчёт баннов, к которым имело смысл нанести визит. Листья с деревьев почти облетели, голые ветки и стволы — плохое укрытие от рыскающих повсюду роялистов, так что придется быть настороже.       Позвякивание сбруи за спиной приблизилось. Роуэн его окликнула, но Логэйн предпочёл сделать вид, что погружен в размышления. Он не хотел праздной болтовни — быть учтивым получалось плохо, а грубить не хотелось. Девушка подождала, когда тропа расширится настолько, чтобы можно было ехать рядом, и ускорилась, так что её боевой конь шагал вровень с лошадью Логэйна.       — Логэйн, — настойчивее окликнула Роуэн. — Мы не должны останавливаться! Я не устала…       — Зато лошади — устали, — отрезал Логэйн. — Сейчас меня волнуют только они.       Роуэн сразу же замолчала. Логэйн скосил взгляд. Тень от кожаного капюшона скрывала лицо, но он видел, что девушка с чуть виноватым видом закусила губу.       Он вздохнул — не хотел, но опять обидел. Сразу захотелось утешить Роуэн, сказать что-то ободряющее. Например, что дождь к утру ослабнет или вовсе пройдёт и завтра они окажутся в Баннорнах. Но рот словно склеила магия. Он даже не мог заставить себя поднять руку и похлопать Роуэн по плечу — вдруг этот простецкий жест оскорбит её ещё больше?       Лагерь разбили быстро. Вилли поджидал отряд на тропе, отвёл по бездорожью вглубь леса, где пряталась полянка, защищённая от ветра и чужого взгляда каменной грядой и старым поваленным дубом. Над участком повыше натянули два полотнища: одно для лошадей, второе для костра и ночёвки. На деревья забирался Логэйн, как самый ловкий. Попыталась вызваться Роуэн, но ей бы пришлось снимать под дождём плащ и массивную броню, поэтому Логэйн, не слушая возражений, подхватил моток бечевки и полез вверх. Сидя на пружинящей ветке и затягивая узел, он поглядывал на Роуэн. Она напряжённо смотрела вверх, будто могла взглядом удержать его, если ветка подломится. Капюшон свалился, и подшлемник с этого расстояния походил на детский чепчик, из-под которого торчали мокнущие каштановые кудри. Но, несмотря на смешной вид, Роуэн выглядела очень мило. В голову даже закралась шальная мысль — может, и в самом деле свалиться? Вроде невысоко.       Вилли и солдат по прозвищу Рыбак отправились в подлесок, один за хворостом, второй решил проверить, есть ли живность в ручье. Останавливать его никто и не вздумал, так как прозвище было заслуженное — парень обладал сверхъестественным талантом к рыбалке, а у добытчиков в армии повстанцев имелись небольшие поблажки. Оставшийся в лагере третий солдат, Уорт, раскладывал под тентом провизию для ужина. Роуэн достала из подсумка щётки и скребки для лошадей, встала слева от своего коня и с несколько неуверенным видом начала снимать пот с лошадиной шеи.       Логэйн занялся было костром, но, заметив, что к лагерю возвращается грустный Рыбак, решил, что лошади всё-таки важнее. Махнув Рыбаку в сторону топора и ельника и убедившись, что тот понял приказ, Логэйн присоединился к Роуэн.       — В четыре руки? — предложила она с облегчением. Он кивнул.       Роуэн была из тех благородных, что с детства обучаются верховой езде, и в природе лошадей разбиралась посредственно, больше интересуясь сёдлами и конным боем, а не чисткой и воспитанием жеребят. До того, как стать браконьером и лейтенантом Ночных эльфов, Логэйн рос на хуторе, где его семья разводила лошадей. Ему, почти потомственному объездчику, не составило бы труда взять на себя обязанность Роуэн, но он подавлял любые порывы в ее отношении, которые со стороны можно было принять за поблажку или особое отношение.       Раньше у Роуэн не было возможности практиковаться в уходе за лошадьми. Как командиру отряда рыцарей, ей хватало других дел, да и рабочих рук в лагере было в достатке. Сейчас же все заботы о сохранении здоровья верховых легли на плечи отряда. Болезнь хоть одной лошади серьёзно бы усложнила выполнение их задачи.       Логэйн исподтишка рассматривал работающую Роуэн. Как она хмурится, налегая на скребок, как улыбается. Как ласково шепчет коню, что тот сильный и замечательный, — Логэйн даже вздохнул, подумав, что отдал бы полжизни, если она прошептала эти слова ему… Услышав вздох, Роуэн замолчала, и ему в голову не пришло ничего умнее, чем сказать, что если ей нравится разговаривать с конём, то пусть продолжает. И тут же мысленно ударил себя по голове — настолько грубо это прозвучало.       Роуэн поджала губы и надолго замолчала. Только когда присела почистить копыта, встревожилась и позвала его. Логэйн наклонился взглянуть, что она там увидела — почти касаясь щекой её волос, — и решил, что пока беспокоиться не о чем и, если лошадям не придется стоять в грязи, беды не будет.       — Теперь надо подложить под копыта остатки лапника и покрыть сухими попонами, — подытожил он, одобрительно кивнув. — А я пойду помогу Вилли.

* * *

      До таверны у моста через Хафтер они так и не добрались.       — Стойте, — приказал Логэйн, когда его спутники, увидев дымок за деревьями, пришпорили лошадей. — Что-то не так.       Слишком много следов копыт на мокрой дороге и слишком мало следов от колёс. Вроде бы ничего удивительного — деревня кормится с тракта, но…       — Вилли, слезай с коня и дуй через огороды по деревне. Позаглядывай в окна. Что-то мне не нравится.       Вилли вернулся примерно через час, принеся вместе со сведениями котелок горячей каши и каравай хлеба в полотенце.       — Едва не напоролся на орлесианцев! Придётся нам переждать здесь, пока они не покинут деревню…       — На ночь глядя? — нахмурился Логэйн.       Они с Роуэн переглянулись.       — Трактирщик так и сказал: «Переждать»? А он не спрашивал, в какой стороне мы стоим?       — Нет, не спрашивал, он только предупредил, что орлесианцы поедут на запад, а я сказал, что это не страшно… — Вилли охнул, бледнея. — Так вот чего он так долго с кашей возился, паскуда!       — В седло, живо! Ходу!       Вилли вспорхнул в седло, и они помчались во весь опор, разбрызгивая грязь и рискуя переломать лошадиные ноги. Промелькнула пологая насыпь Северного тракта, промелькнула и сгинула за спиной, как и не было. Позади слышались отголоски облавы роялистов.       Посольство в Баннорны началось с приключений.

* * *

      Логэйна невероятно раздражали банны, которым они наносили визиты. Большинство из знати смотрели на него как на пустое место, произносили напыщенные фразы о любви к отчизне и о необходимости бороться с узурпатором, а сами ездили на поклон в Денерим, а то и вовсе пытались заманить их в ловушку. Зато Логэйна слушали простые люди, и в их сердцах он раздувал настоящее пламя. Бедняки, чью измождённую плоть едва прикрывали жалкие лохмотья, слушали рассказ Логэйна о спасении принца Мэрика, и в глазах у них загоралась яростная решимость, надежда, что ещё не всё потеряно. Только бедняки мало чем могли помочь мятежу. У них едва хватало денег на то, чтобы накормить своих детей. Лишь самые отчаянные, которым благодаря солдатам Мегрена было нечего терять, отправлялись в Амарантайн, чтобы бросить в горнило бунта единственное, что у них осталось, — свою жизнь.       Но целью дипломатической поездки была не вербовка солдат. Им нужна была помощь знати и купцов: деньги, провизия, фураж, оружие, даже такая мелочь, как возможность тайно пройти через те или иные земли. И это было куда сложнее, чем напоминать седым старикам о проигранной войне.       За неполных три месяца путешествия по Баннорнам Логэйн уже перестал считать, сколько было баннов-ферелденцев, приславших приглашение на встречу и заодно — весточку орлесианцам. Не раз и не два отряду приходилось сражаться спина к спине. А сколько раз приходилось второпях сворачивать лагерь и стараться оторваться от подручных того или иного аристократа, решившего заслужить расположение узурпатора, — даже не упомнишь.       В подобных ситуациях Логэйн запрещал себе держаться с Роуэн так, словно её нужно оберегать или спасать. Он всем своим видом показывал, что ожидает от неё такого же ожесточённого сражения, как от остальных солдат, и она ни разу не обманула его ожиданий.       Роуэн восхищалась способностью Логэйна с ходу определить, предаст ли их тот или иной банн. Но среди местной знати с избытком хватало и тех, кто честно предупреждал, что не готов поддерживать повстанцев сейчас, пока узурпатор одерживает победу, и тех, кто был по-настоящему заинтересован в дружбе с мятежниками.       Эти отважные люди гостеприимно распахивали двери своих домов для маленького посольского отряда, давая возможность хорошенько выспаться в тепле и безопасности, привести в порядок снаряжение и пополнить запасы.       На переговорах с аристократами Логэйн почти всегда молчал — для баннов его слова веса не имели, несмотря на его звание лейтенанта. Говорила Роуэн, а он запоминал доводы, которыми банны подкрепляли свои оправдания в невозможности помочь мятежу.       В лагере они обсуждали эти доводы у костра, придумывая, как лучше их опровергнуть. Это были едва ли не единственные разговоры, которые Логэйн отваживался вести с Роуэн. Ему нравилось загонять Роуэн в угол в словесном поединке, видеть её раскрасневшееся от гнева лицо. Она сыпала ругательствами и совсем не походила на зажатую в тиски воспитания леди. Логэйн смотрел на неё — и ронял фразы, от которых кулаки сжимались не только у Роуэн и Вилли, но и у всегда спокойного Уорда.       Логэйну и самому было не по себе от осознания, что мятеж был бы обречён на провал, если бы не жестокость Мэгрена. Легко восставать против иноземного безумца, упивающегося страданиями и презирающего свой народ. Легко нападать на тех, кто отнимает земли, жжёт дома, насилует, грабит и убивает. И если бы Узурпатор соблюдал законы, как прошлые наместники из Денерима, правившие без волнений почти сорок лет, никого из них здесь не было бы.       Эти слова выводили Роуэн из себя настолько, что однажды она даже попыталась ударить его по лицу. Логэйн не стал перехватывать руку, уклонился и легонько встряхнул её за талию, приводя в чувство.       — Извини, — буркнула она, отводя глаза.       — Учись сдерживаться, — отрезал Логэйн, выпуская её. — Баннов побоями не уговоришь.       Потом он мысленно смаковал этот момент во время ночных дежурств — она вскакивает, волосы её подсвечены пламенем. Он видит краем глаза, как сжимается отведённый назад кулак, но не может оторвать взгляда от изогнувшихся в гневе губ. Можно перехватить или блокировать удар, но вместо этого он просто вытягивает руку вперёд, касается грубых штанов, под которыми через несколько слоёв шерстяного полотна прячется обнажённая девичья кожа. Роуэн делает второй шаг, пальцы уже не просто касаются её бёдер — упираются, чувствуют, как под одеждой движутся мышцы. Он отводит голову вбок, рукав её поддоспешника чёркает по уху. Он поднимается с бревна, скорее догадываясь, чем чувствуя, как её рука соскальзывает с плеча на грудь. Его ладони с силой скользят по бёдрам вверх, по краям ягодиц, большие пальцы проводят по животу — и вот он крепко держит её за талию. Он мог бы в это миг привлечь её к себе, прижаться к губам, и плевать, что она благородная леди и невеста принца. Но на них смотрят Уорт и Вилли, и он тянет девушку — но не к себе, а от себя.       Ему и раньше снилось, как он подходит прилюдно к Роуэн и целует, властно и нежно, как забирает её в седло и увозит домой… Но, проснувшись, Логэйн вспоминал, что его дом много лет назад сгорел, он мятежник, если орлесианцы его поймают — его голова будет торчать на копье рядом с головами отца и Мятежной королевы. Логэйн кусал губы и гнал мысли о Роуэн прочь. Ему некуда её приводить. И нечего предложить. Он бездомный бродяга, а она — будущая королева Ферелдена. И эту пропасть не перепрыгнуть.

* * *

      Как-то снегопад загнал их на самую границу Лотеринга, снег всё валил и валил. Отряду пришлось выйти на Западный путь, потому что покров снега в иных местах был по пояс и вести лошадей по такой тропе было попросту небезопасно. Да и следы, которые они оставляли в лесу, смог бы прочесть даже слепой крот.       У излучины дороги Вилли с Уортом устроили совещание вполголоса, Роуэн сидела, задумчиво перебирая поводья. Затем кашлянула, привлекая к себе внимание.       — Я знаю место, где мы можем пересидеть снегопад. Нас там не предадут…       — Но? — спросил Логэйн.       — Как бы мы сами не принесли беды, — вздохнула Роуэн. — Там живут мои родичи. И за поместьем могут следить.       Они поступили так: съехали по примятому телегой снегу с Западного пути, соорудили из двух мешков подобие большой наплечной сумки, навьючили её на Рыбака и отправили его пешком на разведку в деревню, расположенную возле аккуратной, типично ферелденской усадьбы. Если не приглядываться, Рыбак был вылитый коробейник, намеревающийся продать фермерам нехитрый товар. Роуэн дала ему свое кольцо и подробно описала дома и внешность людей, к которым он мог обратиться.       Рыбак вернулся с добрыми вестями: в деревне ждут друзья, а пожилая хозяйка усадьбы велела им идти по «Длинному жёлобу». Логэйн было нахмурился, но Роуэн серьёзно кивнула, сделала знак следовать за ней и направила коня на север. Длинным жёлобом оказалась узкая замёрзшая речка, которой, как выяснилось, местные фригольдеры пользовались как санным путём.       В усадьбе их ждали. Сразу распахнулась задняя калитка, лошадей приняли конюхи, а самих гостей отвели в баню. Разомлевший от жара Логэйн плохо запомнил ужин — в память врезался только образ Роуэн с влажными волосами, сидевшей напротив него за господским столом. На ней было простое светлое платье с накинутой на плечи шалью.       Он старался почаще смотреть в тарелку, где исходило паром мясное рагу, и поменьше — на голую шею и ключицы Роуэн. Грудь у нее оказалась небольшая и аккуратная, её мягко поддерживала синяя лента под лифом. В ложбинке между полукружьями посверкивал диск с выгравированным солнцем, а когда Роуэн вставала или протягивала руку за хлебом, лиф платья колыхался, и Логэйн с трудом заставлял себя жевать.       Пожилая леди, похожая на Флемет как две капли воды, только без привычки разражаться хохотом, Логэйна почему-то невзлюбила. Она сердито отворачивалась, когда он входил в зал, где у камина сидела Роуэн, поджимала губы, когда он обращался к ней со всей подсмотренной у Мэрика учтивостью. Однажды Логэйн услышал, как старуха, проходя за его спиной, отчётливо прошипела: «Бесстыдник!» Но, кроме этого, ничего из ряда вон выходящего не происходило.       Кроме слуг, в усадьбе жили только старуха и двое детей. Ни мужчин, ни молодых женщин там не было, а Роуэн строжайше запретила Логэйну хоть словом упоминать мятеж и повстанцев, так что Логэйн сложил два и два и помалкивал. Приводил в порядок снаряжение, залечивал раны и наслаждался передышкой. Две маленькие девочки, Доркас и Лоран, то ли воспитанницы, то ли внучки хозяйки поместья, поначалу допытывались, точно ли он не принц Мэрик, а затем потеряли к нему всякий интерес.       Впрочем, единожды разговор о мятеже всё-таки состоялся. Логэйн случайно стал свидетелем, как старуха вручила Роуэн увесистый кошель и заставила поклясться Пророчицей, что ни монеты из этого кошеля не пойдёт на нужды войны. И сказала, чтобы Роуэн не вздумала разменивать соверены на серебро в попытке уйти от клятвы. Логэйн почувствовал себя лишним и вышел, тихонько затворив дверь. А ведь действительно, Роуэн заплатила за мятеж куда больше, чем любой из солдат-добровольцев. Герринам было что терять. Даже в обедневшей, по словам слуг, усадьбе Логэйн чувствовал себя не в своей тарелке. Какой же тогда была жизнь в большом замке?       Пока снегопад продолжался, отряд почти безвылазно сидел в поместье, лишь один раз съездив со слугами на лотерингскую ярмарку.       — Купи себе что-нибудь, — внезапно сказал Логэйн. — Покажешь… ей.       — Ты подслушивал? — засмеялась Роуэн, покачав головой.       — Подсматривал! — вспыхнул юноша.       Вилли с Уортом стали наперебой предлагать купить то новую попону для коня, то отличные сапоги на волчьем меху, которые шили в этих местах, а Рыбак неуверенным голосом посоветовал купить вязаную шаль. Солдаты переглянулись и хором засмеялись.       — А что такого смешного он сказал? — удивилась девушка.       — Да представил вас, миледи, с шалью поверх доспехов, — хлопая себя по ляжкам, прохрюкал Вилли.       — Да ну вас, — закатила глаза Роуэн, спрыгивая с саней. — Уйду я от вас.       — Долго не броди! — крикнул вслед Логэйн и выписал по подзатыльнику и Вилли, и Уорту. — Идиоты.       Они пошли следом, стараясь держать её в поле зрения, что было слегка затруднительно: серый полушубок и простая шерстяная юбка из домотканой шерсти, одолженные девушкой у служанок, делали её неотличимой от жен и дочерей фермеров. Роуэн застыла около одного шатра, возле которого сгрудилась целая толпа молодых женщин и девушек, с благоговением взирающих на развешанные шёлковые ленты и полотна — такие яркие, что рябило в глазах. А затем наклонила голову и решительно ввинтилась в толпу, точь-в-точь как раньше врубалась с обнажённым мечом в гущу врагов.       Роуэн не выходила из шатра так долго, что Вилли пришлось положить руку на плечо нервничавшего Логэйна, дескать, всё в порядке, опасности нет. А когда вышла, то прижимала к груди обтянутый мешковиной короб размером чуть ли не с колыбель.       — Ну и куда она думает эту дуру приторочить? — скептически произнёс Вилли.       Похожая мысль возникла и у Логэйна, но на лице Роуэн блуждала такая мечтательная улыбка, что сразу становилось ясно, насколько важна для неё покупка.       — Так, олухи, — быстро прошипел Логэйн солдатам, для верности хватая их за рукава, — если из вас кто-то хоть заикнётся миледи, что её короб слишком велик для багажа, все ребра пересчитаю, ясно? Что-нибудь придумаем.

* * *

      Перводень застал их в пути.       Холод стоял лютый, не спасали даже костерок и наброшенные на плечи шерстяные одеяла — колени пекло, спина мёрзла, даже хитроумная конструкция из скошенного полотна, должная направлять тепло от костра вниз, спасала мало. Самым важным для отряда было оградить лошадей от переохлаждения и каким-то образом не выдать себя охотникам за головами.       Солдаты спали, прижавшись друг к другу. Лошади тихо всхрапывали.       Роуэн сидела по ту сторону костра, спиной к лошадям, и у неё изо рта вырывались морозные облачка пара. Девушка ощутимо мёрзла, и сердце Логэйна разрывалось между желанием развести огонь посильнее и опасением выдать себя преследователям. Да, они надёжно укрылись в распадке, но толк в этой скрытности, если Роуэн простынет и подхватит лихорадку?       Он смотрел на неё и гадал — что будет, если он сейчас признается в своих чувствах? Сейчас они почти что наедине… Колючие звезды висели над ними, как магические фонарики. Логэйн никогда их не видел, но запомнил восторженный рассказ Мэрика. Перводень — хороший повод начать что-то новое. Например, открыться в своих чувствах.       Роуэн внезапно подняла голову, поймав его взгляд. Напряжённо посмотрела на него в упор, словно знала, что он собирается сказать. И он почти набрался духу признаться, но костёр стрельнул, нарушив тишину. Роуэн вздрогнула и отвела взгляд, кутаясь в одеяло. Логэйн тихо выдохнул, обнаружив, что всё это время сидел не дыша. Он вглядывался в темноту за спиной Роуэн — не разбудил ли хлопок солдат? Ему не хотелось, чтобы то, что предназначалось для её ушей, услышал кто-нибудь другой.       — Роуэн… — Губы его почти одеревенели то ли от мороза, то ли от волнения. — Я думаю о тебе с того самого дня, как впервые увидел…       Девушка моргнула, отогнула край одеяла и чуть подалась вперёд.       — Прости, ты что-то сказал?       Её голос был вежлив, но и только. Зачем же она смотрела ему в глаза? В любом случае она должна была услышать его слова, на плохой слух Роуэн не жаловалась никогда. Значит…       — Я забыл тебя поблагодарить, — ровным голосом произнёс Логэйн.       — За что? — с растерянным видом спросила Роуэн.       Он мрачно усмехнулся. Действительно. За что? За то, что из-за неё он почти год торчит в лагере повстанцев, сталкиваясь каждый день с Мэриком, из-за которого его жизнь полетела в выгребную яму? За то, что она снится ему по ночам, днём мучает надеждами, которым не суждено сбыться, а как только он решается сделать шаг вперед, так сразу натыкается на стену из условностей? За то, что рядом с ней он чувствует себя неотесанным чурбаном, который не может даже рот открыть, чтобы не обидеть ту, которую всей душой хотел бы холить и лелеять? Или за то, что он ни за что бы не согласился избавиться от тоски, которая поселилась в его сердце с тех пор, как он впервые увидел её?       Роуэн смотрела с вежливым удивлением. Логэйн какое-то время искал в её взгляде знак, указание, хоть что-нибудь… Затем он вздохнул.       — Тогда, во время боя, ты пришла мне на помощь. Прискакала, если быть точным.       — Не стоит…       — Стоит, — резко перебил Логэйн. — Я знаю, что именно ты сделала для меня, и за это благодарен тебе. Я…       Он хотел сказать еще два слова, с жадной надеждой ловил её взгляд. Роуэн молчала, опустив глаза, и невозможно было понять, слушает она его или нет. Потом нагнулась, подобрала ветку и поворошила угли в костре.       — Я благодарен тебе, — проговорил он наконец, сдаваясь. — Хоть мне и следовало бы сказать об этом давным-давно.