Запредельно

      Если бы у Неклейменного спросили, что он думает об Ученице в их первую встречу, он бы громко фыркнул и ответил, что еще не видел более невоспитанной и грубоватой девчонки. Для него, воспитанного степенной и мудрой Долорозой, такие повадки были неприемлемы.       - Мам, зачем нам брать ее с собой? - недовольно спросил маленький Неклейменный, дернув Долорозу за рукав и потирая щеку, расцарапанную острыми коготками незнакомки из леса. Мать улыбнулась, погладив его по волосам.       - Она потеряла своего лузуса, милый. И она слишком мала для того, чтобы выживать в одиночку. Мы должны позаботиться о ней, как когда-то я позаботилась о тебе. Всегда будь великодушен к тем, кто слабее тебя.       Слова о том, что он сильнее, заставили ободрившегося тролля выпрямить спину и кивнуть, соглашаясь. Но у Ученицы ушло совсем мало времени на то, чтобы доказать, как сильно он ошибается.       Выросшая в лесу и никогда до этого не общавшаяся с другими троллями, девочка оказалась настоящей дикаркой. У Долорозы ушло несколько долгих недель на то, чтобы отучить ее ловить мелких зверьков и есть их сырыми, как когда-то учила лузус-львица. Неклейменный брезгливо морщился и старался не смотреть на это. Даже он в свои три оборота знал, что любому следует вести себя подобающе - от Императрицы до последнего низшекровки с самого конца гемоспектра. Ученица была слишком... живой. Яркой. Она говорила то, что думала и делала то, что хотела. Причем, если Неклейменный обдумывал свои поступки, как учила его мать, то оливокровная действовала импульсивно. Оставалось только удивляться терпению Долорозы, старавшейся понемногу наставлять девочку. Споры Неклейменного, любившего порассуждать, и Ученицы, терявшей терпение еще в самом начале, все время заканчивались потасовками. Долорозе приходилось разнимать их и оттаскивать сердито шипящую Ученицу, растрепанную, с запутавшимися в волосах листьями и травой. После чего нужно было спешить к обиженно хнычущему Неклейменному, утешая его. Со временем драки стали происходить реже, хотя не менее ожесточенно. Но к четырем оборотам юный тролль перестал жаловаться и научился молча разбираться со своими царапинами, укусами и синяками. В конце концов, дразнить вспыльчивую Ученицу иногда было даже весело, а все эти драки только закаляли его характер. Он даже перенял у соперницы пару приемов.       С каждым новым оборотом видения Неклейменного становились все продолжительнее и отчетливее. Когда он рассказывал о них, Ученица лишь громко смеялась. Но Долороза слушала внимательно.       - Как то, что я вижу, может быть правдой? - тихо спросил он у нее, когда они сидели у костра. - Откуда такие странные сны? Это ведь невозможно. Я схожу с ума?       - Конечно нет, - мягко улыбнулась Долороза. - Ты особенный, мой дорогой сын. И однажды ты поймешь это. Все увидят, что ты прав.       Неклейменный покосился на шуршащую в ветвях дерева неподалеку Ученицу.       - Она не верит. Она всегда смеется надо мной.       - Она еще слишком молода, - отозвалась Долороза, полюбившая девочку почти так же сильно, как сына.       Когда им исполнилось по шесть оборотов, все стало еще сложнее. Ученица превосходила Неклейменного во всем, что касалось охоты и сражений. Он, в свою очередь, далеко обошел ее в своих знаниях, которые получал от Долорозы и из старых рукописей, которые удавалось добыть во время путешествий. Он обожал выводить свою соперницу из себя, используя различные мудреные слова, значение которых было ей неизвестно, или заводя бесконечные рассуждения. С сердитым мяуканьем Ученица бросалась на него, заставляя замолчать на ближайшие несколько минут.       Она всегда была первой, кто замечал и высмеивал его промахи - споткнулся ли он, заблудился или забыл что-то, как тут же ее острые насмешки царапали его не хуже когтей. И в то же время Неклейменный не мог не восхищаться ее яростью и силой духа. Впервые он подумал, что из нее мог бы получиться отличный кисмезис. Но когда он намекнул об этом Ученице, она подняла его на смех.       - Кисмуррзис? С тобой? Да я лучше пурриведу в свой квадрант лягушку с болота!       Разумеется, закончилось все очередной дракой, и в этот раз Неклейменный был близок к победе. Долороза, невольно услышавшая все это, только покачала головой и загадочно улыбнулась, словно знала что-то, недоступное им двоим. Она всегда улыбалась.       На момент, когда им было уже по семь с половиной оборотов, они нашли Псионика. Если точнее, его нашел сам Неклейменный, которого уже давно возмущали порядки и законы троллей. Он долго говорил с Псиоником, стараясь убедить его и заставить поверить себе. Тому нечего было терять, и он согласился присоединиться к необычной компании. Как ни странно, его вполне мирно приняла даже Ученица. Теперь на рассвете, перед тем, как они ложились спать, он частенько уступал ее просьбам и развлекал ее демонстрацией своих способностей, устраивая целые представления. Неклейменный хмуро наблюдал за тем, как горят восторгом и любопытством глаза Ученицы. Он мог объяснить это только одним - колебанием квадрантов. Его абсолютно черные чувства просто не могли внезапно смениться алыми. С чего бы вдруг?       Через какое-то время Неклейменный впервые рискнул заговорить о своих видениях с кем-то еще, кроме своей семьи. Семьи... Другие тролли даже не знали такого слова. Молодежь, которая собралась послушать его, не сразу позволила ему говорить свободно, не перебивая его вопросами и шутками. Как ни странно, сидящая рядом Ученица хранила молчание, пристально глядя на Неклейменного уже начавшими зеленеть глазами. Это почему-то придало ему уверенности. Его голос окреп, зазвучал громче. Переговаривавшиеся между собой тролли постепенно затихли, прислушиваясь к его словам. Судя по тому, какими сосредоточенными они выглядели, речь оратора затронула их сердца. Все это время Ученица не сводила с него глаз.       Когда он закончил говорить, и его слушатели постепенно разошлись, она грациозно поднялась с места и подошла, задев Неклейменного плечом.       - Теперь я верю, - тихо произнесла она, глядя ему в глаза. Но прежде, чем он успел что-то ответить или коснуться ее, она уже ускользнула, легкая, как тень. Неклейменный остался стоять с протянутой ей вслед рукой. На душе у него вдруг стало удивительно легко, и он мечтательно улыбнулся.       Это не полностью прекратило соперничество между ними, и, время от времени, потасовки продолжали случаться. В такие моменты тролль снова испытывал к Ученице черные чувства, и это окончательно его запутало. Псионик ворчал, разнимая их, Долороза усмехалась и отчитывала их с наигранной строгостью. Но, несмотря на это, Неклейменный с удивлением понял, что в его деле Ученица может быть таким же надежным союзником, как и Долороза. С тех пор, как девушка открыто признала его правоту, он то и дело начал замечать, как она делает какие-то записи. Это удивляло даже больше того, что с некоторых пор она начала следить за своей внешностью - густые длинные волосы теперь всегда были тщательно расчесаны, а глаза и губы подкрашены зеленым древесным соком под цвет ее крови. Неклейменный сразу отметил эти перемены. Теперь любоваться Ученицей стало еще приятнее.       - Что ты пишешь? - поинтересовался он, присев рядом. - Ты же терпеть это не можешь.       Она зашипела, пряча тетрадь.       - Не твое дело. Брысь!       Позже Ученица все же призналась, что по памяти переписывает его проповеди. Вопреки ее опасениям, Неклейменный не стал смеяться над ней. Вместо этого он посоветовал записывать все сразу и перестать прятаться по углам. Ученица хотела что-то съязвить, но вместо этого внезапно чмокнула его в щеку, оставив зеленый след, и убежала.       К концу дня Псионик ехидно поинтересовался, долго ли еще Неклейменный будет парить над землей с таким идиотским видом и пропускать все мимо ушей.       Теперь ученица была первой, кто поддерживал пророка, первой, кто вставал на его защиту, и первой, кто помогал ему во время выступлений, вместе с ним отвечая на вопросы и уговаривая сомневающихся. Она стала повсюду тенью следовать за ним с тетрадью и пером наготове. И он был ей бесконечно благодарен.       - Ты когда-то сказала мне, что я сильнее, - задумчиво произнес он, когда Псионик с Ученицей отправились за припасами, и они с Долорозой остались вдвоем. - Но я не вижу этого. Она сильнее меня во всем. Она даже верит в меня больше, чем я сам, совсем как ты. Я всем обязан вам, но смогу ли я оправдать ваше доверие?       - О, поверь мне, ты гораздо сильнее, чем думаешь, - серьезно ответила Долороза. - Я только молюсь, чтобы не настали те времена, когда тебе придется доказать это. Но ты уже изменил многое... и многих. Вера Ученицы в тебя - это результат твоих стараний и твоего терпения.       - Как и твоих, мама, - улыбнулся Неклейменный. Долороза всегда могла разрешить его сомнения.       Но была еще одна проблема, разрешить которую могла только Ученица. И эта проблема существовала уже слишком давно. Больше откладывать было нельзя. Однако набраться смелости для этого было еще сложнее, чем впервые выступить перед большой публикой. И поддержки здесь ожидать было неоткуда. Неклейменный отозвал Ученицу после очередной проповеди, пока вся храбрость от выступления не успела испариться. Он взял ее за руку, перепачканную чернилами, и девушка с недоумением заморгала.       - Послушай, я должен спросить тебя кое о чем. Я... мы... - все привычное красноречие бесследно исчезло. - Я хотел бы, чтобы ты была моим...       Он умолк, не зная, что сказать. Мойрейлом? Мейспритом? Кисмезисом? Что вообще говорят, когда испытывают все эти чувства сразу? И как такое возможно? Вряд ли были другие похожие случаи.       Но Ученица лукаво усмехнулась, приложив к его губам свои пальцы. Ее глаза смотрели с теплотой и нежностью.       - Я просто буду твоей. Это сойдет?       - Вполне... - пробормотал Неклейменный, склонившись к ее лицу.       Она была первой, кого он поцеловал. Первой и единственной, кто заполнил все его квадранты.       Если раньше их часто видели вместе, то теперь этих двоих невозможно было разлучить ни на минуту. Их отношения колебались от черных к алым, а уж мойрейл присутствовал там почти постоянно. Остальные тролли могли наблюдать и романтичные поцелуи, и сердитые укусы. Ученица не стеснялась выражать свои чувства на глазах у других, а Неклейменный был слишком влюблен в нее во всех смыслах, чтобы стараться это скрыть. Да и зачем? Для его последователей, которых становилось все больше, эти отношения казались такими же странными, как и тот факт, что его вырастил другой тролль. Но ни у кого больше не получалось повторить это.       Время шло, времена становились все напряженнее. За Неклейменным и его семьей началась открытая охота. Приходилось скрываться, но он продолжал устраивать свои выступления. Псионик просил его быть осторожнее, но они неизменно являлись на проповеди все вчетвером - никто даже не подумал уйти, несмотря на опасность. Ученица стала сдержаннее и мудрее, теперь уже сама стараясь походить на Долорозу, свою наставницу. Но их с Неклейменным чувства лишь крепли с каждым новым днем. Они угадывали мысли и эмоции друг друга с полувзгляда, словно были двумя половинами одной души. Не раз, когда у Неклейменного опускались руки, Ученица оказывалась рядом, утешая, ободряя и возвращая ему уверенность и надежду.       - Если что-то случится, - тихо заговорил он один раз, когда они лежали рядом, уже засыпая, - обещай, что убежишь. Ты должна жить.       - Не говори такого, любимый! - приглушенно воскликнула Ученица, прижавшись к нему поближе. - Никот и никогда не заставит меня тебя бросить. С нами все будет хорошо.       Она тихо замурлыкала ему на ухо, зная, что этот звук всегда его успокаивает. Но не в этот раз. Неклейменный промолчал, предчувствуя беду.       В это утро они оба заснули тревожным сном.       Когда их схватили, Ученица была первой, кому удалось прикончить синекрового стража. Но тех было слишком много. Четверых троллей разделили, и Неклейменного утащили, несмотря на отчаянное сопротивление. Никто не знал, увидят ли они еще друг друга живыми.       И лучше бы этого не случилось. Но Снисхождение не смогла отказать себе в удовольствии вдоволь насладиться страданиями тех, кто посмел усомниться в ее власти.       Наручники, казалось, прожигали руки до костей. Но боль от них и от множества ран, полученных в ходе пыток от Великого Высшекровки, была ничем по сравнению с болью, которую Неклейменный увидел в глазах Долорозы, Ученицы и Псионика, которых стражи держали в первых рядах. Мать впервые не улыбалась, не в силах отвернуться и оставить сына в такой момент.       И тогда в груди Мученика впервые взорвалась раскаленная, слепящая ненависть, лавой разлившаяся по венам.       Он выкрикивал ожесточенные слова своей последней проповеди в уже начавшее светлеть небо, зная, что ее до конца запомнят все, кто сейчас находится здесь.       Когда он закончил, и Исполнитель натянул тетиву своего ужасающего лука, Ученица была первой, кому удалось вырваться из рук стражей и кинуться к нему.       И последним, что он услышал, перед тем как стрела вонзилась ему в грудь, был ее отчаянный крик.