Ради общего блага

      - Здравствуй, Гарри.       - Здравствуйте, директор. У вас потрепанный вид.       - Устал дико просто. Всю ночь отбивали штурм Мунго.       - Поздравляю с победой.       - Видел результаты?       - Том от злости разнес свой тронный зал и чуть не описался. Знаете, как он вас называет?       - М?       - Пингвин бородатый.       - Это оскорбительно. Нет, правда, очень обидно.       - Серьезно?       - Что он о себе возомнил? Я, между прочим, уважаемый человек, председатель Международной Конфедерации Магов, а он меня пингвином называет! Совсем молодежь распоясалась!       - Это Том-то молодежь? Ему ж за семьдесят…       - Да я преподавать начал, когда его еще в проекте не было!       - Я вот все думаю, директор: а почему с вас до сих пор песок не сыплется?       - Я слежу за здоровьем. И ношу с собой веник.       - Правда?       - Хочешь покажу?       - И правда веник.       - Именной, обрати внимание.       - Вот уж никогда не подумал. Особенно о вас.       - Почему?       - Я думал, вы стесняетесь.       - Я? Чего?       - Возраста своего.       - Я, Гарри, уже ничего не стесняюсь. Мне не актуально.       - Хм. Удобно, наверное.       - Не сказал бы. Везде есть свои минусы. В том числе и в старости.       - Итак, четвертый курс. Скажите, директор, вы хорошо знали Грюма? Ну, до того момента, как в него Крауч превратился?       - Да как тебе сказать, мой мальчик… Не то чтобы очень. Мы вместе входили с ним в Орден Феникса, организацию, созданную для борьбы с Волдемортом еще в прошлую войну, и были в своем роде соратниками и сослуживцами, но друзьями нас назвать нельзя.       - Почему?       - Тут много причин. Во-первых – возраст. Я всегда воспринимал Аластора как ребенка: сильного, жёсткого в своей ненависти, нетерпимого к чужим недостаткам. Молодости свойственна некая однобокость суждения, и Грюм этими качествами обладает сполна. Я никогда не разделял его непременного желания уничтожить всех Пожирателей, не понимал излишней горячности, отсутствия страха перед применением непростительных проклятий. Как ни крути, а на душу мага они влияют очень сильно – если не раскалывая, то как минимум подпорчивая. Появляется гниль, и нет ничего хуже гнилой души. А во-вторых… Знаешь, Гарри за всю жизнь у меня был лишь один друг, и я потерял его по собственной глупости, не сумев вовремя остановить. А после как-то не сложилось.       - Вы не узнали Крауча потому что не были дружны с Грюмом? Но вы ведь все равно давно знакомы.       - Давно. У Грюма характерная походка, как у любого человека с протезом вместо ноги. Но у Крауча был тот же самый протез и то же самое тело, так что особых отличий не было. Грюм всегда пьет из своей посуды. Грюм ненавидит праздные разговоры, да и вообще не охотник до бесед. Он никогда не делится чем-то личным. Как понимаешь, это все общеизвестные факты. Я понятия не имею, какой у него любимый цвет, какое любимое блюдо, держит ли он домашних питомцев и был ли он женат. Ни я, ни кто-либо другой. Понимаешь?       - Никаких отличительных признаков?       - Верно. Аластор сам, сознательно, загнал себя в ситуацию, когда подделать его становится проще простого. Повторяй то, что всем известно, кричи о ненависти к Пожирателям и не отвечай на вопрос, если не знаешь ответа. Глянь угрюмо, и все поверят, что ты просто не хочешь говорить. При всей своей паранойе он сам сделал себя идеальной мишенью подлога.       - То есть, ни с кем другим такая маскировка бы не прокатила?       - В том-то и дело. Большинство людей не зацикливаются так сильно на сохранении собственных тайн и спокойно их разглашают – оговоркой в приватном разговоре, чашкой кофе за завтраком, чтением журналов и газет. Мне нравятся пионы, и я не делаю из этого государственного секрета. Артур Уизли обожает читать по вечерам перед зажжённым камином – даже летом. Минерва Макгонагалл носит медальон с фотографией погибшего мужа.       - Она была замужем?       - Да. Немногие знают, но кому-то твой декан все же рассказывала. И это создает определенный образ, уникальный, который повторить в сотни раз сложнее. А Грюм напоминает безликого манекена: достаточно примерить его специфическую внешность, чтобы полностью влиться в роль. С этим может справиться даже бывший Азкабанец, пол жизни проведший под Империусом.       - Как-то это.. страшно.       - Скорее глупо. Везде нужно соблюдать меру, надеюсь, сейчас Аластор это осознал.       - Не знаю. Я с настоящим не знаком.       - Ты не много потерял. Пожалуй, избежал парочку проклятий за то, что носишь палочку в заднем кармане джинсов, а так Крауч очень хорошо передал образ.       - Талант не пропьешь. А ко мне Снейп приходил.       - Вот уж от кого не ожидал.       - Да, я тоже очень удивился.       - И что хотел?       - Спрашивал, о чем мы с Беллой разговариваем.       - А мне, кстати, тоже интересно.       - Чего всех так это заинтересовало?       - Да ну мало ли. Так чем вы занимаетесь?       - Кукарекаем, имена дементорам придумываем, вспоминаем, кто во что в детстве играл. Я пауков считал, Белла куклам волосы выдирала. В общем, делимся счастливыми воспоминаниями.       - Кука.. что?       - Вот Снейп так же отреагировал.       - Но… зачем?       - Это я желание загадал, когда первый раз в морской бой у нее выиграл. Теперь Белла считает меня ребенком.       - Белла считает тебя придурком!       - Простите, директор, она не любит, когда о ней в третьем лице говорят, особенно в ее присутствии.       - Да, такое мало кому понравится.       - Наверное. Я нечаянно.       - Нужно извиниться, Гарри.       - Прости, Белла, я так больше не буду!       - Прекращай орать! Звонкодырый, сил нет.       - Она всегда ругается?       - Частенько. Иногда мне кажется, что она считает меня кем-то вроде… Наклонитесь, я на ухо скажу.       - Ну?       - …сына.       - Тебе это неприятно?       - Непривычно.       - У нее не реализован материнский инстинкт. И вполне вероятно, что оказавшись впервые в жизни вынужденной находиться рядом с подростком, она… Как сказать правильно?       - Перенесла его на меня?       - Скорее всего.       - Зачем?       - Это, Гарри, происходит помимо воли человека. Потребность о ком-то заботиться, оберегать, защищать. Она ничего не может сделать, находясь взаперти, только так: следить за тем, что ты говоришь, одергивать, отвлекать от грустных мыслей.       - Наверное, я должен быть ей благодарен.       - В принципе, не должен. Но, зная тебя, могу сказать, что ты все же благодарен.       - Я… да. Она мне, кстати, рассказала про Кубок Огня.       - Что именно?       - Я вот все думал: неужели действительно никак нельзя было исключить меня из испытаний? Ну или хотя бы позволить не проходить их до конца? Мол, не получилось, сдаюсь, все дела.       - Нельзя, Гарри.       - Да, я теперь уже знаю. Раньше такие чемпионаты часто проводили, делали ставки. Некоторые чемпионы сливались специально, за деньги. И кубок переколдовали, чтобы каждый избранный нес личную ответственность.       - Верно. Флер, например, не справившись со вторым заданием, получила сильную отдачу.       - Правда? Я не знал.       - О таких вещах вслух говорить не принято. Неприлично.       - Даже знать не хочу. А еще Снейп рассказал мне про маму.       - Чью?       - Мою. Настоящую. Говорил, что знал ее с детства, и они очень дружили. Плакал, что дружба прекратилась.       - Плакал?       - Я сам охренел. Бегал тут, как дурак, по камере, не знал, как его успокоить.       - И как в итоге справился?       - Да никак. Дементоры пришли, он сам убрался.       - Ты небось порадовался?       - Да не то слово. Мне кажется, я даже поседел от ужаса.       - Дай посмотрю. Гляди-ка, и правда белая прядка. Или свет так падает? Совсем с глазами плохо стало.       - У меня тоже зрение не очень.       - Может быть организуем клуб? Для слабовидящих?       - Отличная идея, сэр. Я придумаю манифест.       - А ты умеешь?       - Обижаете. Я при ГАВНЭ секретарем был!       - Замечательная рекомендация. Но не советую писать ее в резюме.       - Думаете?       - Уверен.       - Хм. Что ж, ладно. Вы чего-то не слишком веселый, директор. Так устали?       - И это тоже.       - Вот чую, что плагиатом попахивает, но так и просится: вы ничего не хотите мне рассказать?       - А знаешь, хочу.       - Что, серьезно?       - На самом деле, совсем не хочу. Но надо. Мы змею убили.       - Решили сшить сумочку себе? Дизайн вроде модный.       - Нагайну, Гарри.       - Дневник, медальон, кольцо, диадема, змея.       - Чаша Хельги Хаффлпафф. И сам Реддл.       - Все?       - Не совсем. Есть еще один. Неучтенный.       - Рожайте быстрее, директор.       - Есть ученики родные, а есть – любимые. А есть еще самые любимые, ближе, чем родственники. Мои ошибки — ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: все, что я сделал и чего не сделал по отношению к тебе, несет на себе явную печать недостатков, связанных с возрастом. Молодым не понять, как думают и чувствуют старики. Но старики виноваты, если они забывают, что значит быть молодым... а я в последнее время, похоже, стал это забывать...       - Очень длинно и пространно.       - Ты был слишком дорог мне. Твое счастье было для меня важнее, чем твое знание правды, твое душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал этого плана.       - А какой у вас был план?       - Знаешь, Гарри, я перетряхнул целую гору книг, пытаясь найти ответ на вопрос: «как уничтожить живой крестраж, не повредив носителя?» И я не нашел. Нигде. Ни в библиотеке Хогвартса, ни в отделе Таин, ни в библиотеке МКМ. Нигде. Никак. А план был совсем простой: уничтожить Волдеморта и спасти магическое сообщество.       - Если я правильно понял, то пока есть крестражи – Волдеморт непобедим?       - Верно.       - Так почему вы говорите, что план накрылся?       - Две чаши весов – на одной из них твоя жизнь, а на другой – жизнь всех маглов, маглорожденных, полукровок и большинства чистокровных, не поддерживающих идеи Тома Реддла. Я Председатель Везингамота, Гарри. Директор школы. В первую очередь я обязан заботиться о людях, о большинстве. Об общем благе, а не благе одного человека.       - То есть крестраж – я?       - Это стало понятно еще на твоем первом курсе, мой мальчик: ты испытывал сильную головную боль, Квиррел сгорал, прикасаясь к тебе. На втором подозрения подтвердились: парсетланг передается только по наследству, но Поттеры Слизеринам не родственники.       - Я повторюсь: почему план накрылся?       - Я старый человек, мой мальчик. Очень старый. И я просто не могу. Есть выбор между простым и правильным, но это, Мерлин побери, не моя война. Моей войной была битва с Гриндевальдом и самим собой, и уже тогда мне следовало уйти на покой. Я ошибся и остался. И сейчас для меня весы перевешивают, увы, не в пользу жизни большинства. Я просто не могу отправить тебя на смерть. И не хочу.       - И что же вы будете делать?       - Ничего. Я больше ничего не буду делать, чем смог – тем помог. Дальше сами, дети мои. Сами решаете, сами выбираете, сами разбираетесь. А я не могу больше. Я устал.       - Директор…       - Я хочу, чтобы ты жил, Гарри. Так сильно хочу, что даже готов идти на сделку с собственной совестью. Но решать за тебя права не имею. Последний крестраж Волдеморт должен уничтожить лично.