Good boy

1. Телефон Баттерса, стоящего в очереди к кассе небольшого супермаркета, издает привычную трель, оповещающую о новом сообщении. «Мужики, мать сваливает к подруге, так что сегодня ко мне» - предлагает Картман в небольшую чат-конференцию на пять человек. Леопольд знает, что конкретно его никуда не звали (он вообще оказался в этом чате по чистой случайности около месяца назад), но все равно несказанно рад новой возможности увидеться с друзьями. Пока он расплачивается за продукты и идет до дома, в телефоне продолжается активное обсуждение предстоящей посиделки. Стотч читает все с присущим ему упоением, но сам ничего не пишет — зачем лишний раз напоминать о своем присутствии в чате? Методично разложив принесенные продукты, он возвращается в гостиную и сообщает маме, что собирается пойти погулять с друзьями сегодня вечером. - О, милый, это же замечательно! - миссис Стотч откладывает книгу и очки для чтения на журнальный столик. - Только зайди по дороге к Браунам и верни им блюдо, которое они нам одалживали. И не торопись уходить, я приготовлю твоим друзьям черничный пирог, хорошо? - Да, мам! - парень выуживает из хрустальной вазочки с конфетами маленький леденец в хрустящей обертке и уходит в сторону своей комнаты. - Не хочешь приготовить вместе? - с надеждой предлагает женщина. Она выглядит, пожалуй, даже старше своих лет. А еще очень уставшей. Даже не смотря на то, что после смерти мужа найти себе занятие ей стало довольно сложно, и она целыми днями все больше просиживает в кресле за книгами, с каждым днем усталость добавляет под ее глаза все новые и новые складки. Некогда яркие светлые волосы, точно такие же, как у ее сына, давно выцвели и подернулись первой сединой. Да и легкий тремор рук иногда навещает эту женщину. Впрочем, она успешно скрывает это и не собирается предпринимать никаких радикальных мер. Главной задачей для нее было и остается воспитание сына. И пусть она не справляется так же хорошо, как делал это мистер Стотч, но, видит бог, она делает все, чтобы преуспеть в этом деле. - Не, мне еще уроки делать, - улыбается Баттерс и почти бесшумно взбегает по лестнице на второй этаж. Линда еще около минуты смотрит ему вслед, сжимая кончиками пальцев кружево на талии собственного платья, и думает о том, что иногда боится этого вечно-счастливого слишком правильного и послушного для своего возраста мальчика. Да, он совершенно не похож на своих сверстников. Он такой, каким его всегда хотел видеть отец. Но почему-то Линда все чаще ощущает какую-то совершенно не свойственную матерям неприязнь. Словно он ее обманывает. Ведь совершенно очевидно, что без крепкой мужской руки в доме подросток не может быть настолько хорош. Наверное, будь он девочкой она бы хотела, чтобы он был девочкой, такое поведение было бы в порядке вещей. Женщина пытается понять, где она могла ошибиться, и думает, что, в любом случае, сейчас уже слишком поздно что-то менять. Вероятно, лучшим решением будет продать его сводить сына к врачу. Врачи всегда знают, что делать с такими, как он. Сделай это прямо сейчас! Да, это будет правильно. Она не хочет готовить ему черничный пирог, она не хочет отпускать его к другим людям к друзьям. Позвать его, усадить в машину и уехать. Ей даже не нужно переодеваться, она может выйти из дома и в этом домашнем платье. Она может придумать, куда ехать, по дороге. Она может хочет! увезти куда-нибудь этого ребенка. Настенные часы непозволительно громко отсчитывают еще несколько секунд, и женщина дергает головой, моргая болящими от сухости воздуха глазами. Ждет, пока сознание успокоится, а потом щелкает подушечкой пальца по сенсорному экрану радио и уходит в сторону кухни. -------- У дверей дома Эрика блондин оказывается позже запланированного, потому что Миссис Браун (она ему никогда не нравилась, у нее сухая кожа и плохо пахнет изо рта) решила напоить его чаем и запихнула в него, кажется, больше невкусного домашнего печенья, чем обычный человек вообще может переварить. Дверь распахивается, и на улицу вырывается громкая, привычная для этого дома музыка. Вокалист надрывается на немецком — впрочем, чего еще ожидать от посиделок у Картмана. - Твою мать, Баттерс, заходи, - хозяин дома кажется чертовски разочарованным, - Кенни не видел? Этот белобрысый собирался притащить травы, а его где-то черти носят. Картман подталкивает Стотча внутрь, а сам выглядывает за дверь, осматривая улицу в обе стороны. - Привет, Кайл, - счастливо улыбаясь, мямлит Баттерс и ставит на стол перед сидящим на диване евреем контейнер с маминым пирогом. - Может быть все-таки не будешь сегодня укуриваться? - Брофловски, дежурно кивнув прибывшему блондину, чуть сердито обращается к своему вернувшемуся на диван парню. - То есть, как это не буду? Меня все заебало, и я обязан дунуть, еврейское ты создание. Да и ты, кстати говоря, тоже. Мне нравится, как на тебя действует дурь. - Давай я сам буду решать, что делать со своим организмом, - Кайл прикладывается к бутылке пива, а потом несильно пихает локтем завалившегося на него Картмана, - И сотри эту пошлую улыбочку со своего хлебала! - Снова грызетесь, - подытоживает вернувшийся из сортира Стэн и плюхается в кресло, - Привет, Баттерс. - Нет, мужик, ты видишь! Этот жид продолжает сыпать на меня своим вагинальным песком, хотя должен любить и почитать аки мужа своего! - Может быть хватит жидом меня называть, а? Я же больше не зову тебя жиртрестом! - Да ты ведешь себя как зудящая баба! Какой, спрашивается, смысл отношений, если они во всем меня ограничивают? - За что боролся — на то и напоролся, - вздыхая, произносит Марш и откупоривает бутылку пива. Баттерс устраивается прямо на полу, прислонившись спиной к стене, и, самозабвенно улыбаясь, наблюдает за разворачивающейся драмой. Около полугода назад, как раз под окончание десятого класса школы, эта вечно ссорящаяся парочка наконец-то призналась друг другу в своих чувствах и зажила счастливо. Блондин, как и многие, кто знал этих двоих, чертовски завидовал радовался за них. Отчасти потому, что жить проще стало всем. Теперь Картман больше не изобретал коварные планы, как бы подпортить жизнь рыжеволосому, а тот не бил ему в ответ морду. Грызться из-за ерунды они, конечно, не перестали, но научились решать конфликты сексом в любом подвернувшемся туалете, что значительно увеличивало количество спокойных часов в жизни всей компании. Груда пустых бутылок из-под пива и пачек от чипсов росла в геометрической прогрессии. Обсуждались предстоящие экзамены, планы на рождественские каникулы, сиськи новенькой из параллельного класса и успехи школьной команды по баскетболу. Баттерс пару раз бегал на кухню за новыми порциями закусок и выпивки, но сам только задумчиво жевал тонкие полоски копченого сыра. Не нравился ему вкус пива или другого алкоголя, от курения у него противно першило во рту, да и вообще, он предпочитал с трезвой головой наблюдать за весельем друзей, а в случае чего помогать разводить их по комнатам и бегать по утрам в магазин за минералкой. Пару недель назад его все-таки попытались напоить (из чисто научного интереса), но ему почти сразу стало плохо, и его вырвало на свою одежду и ковер в комнате Кенни. И ему было очень стыдно, и все смеялись и Кенни тоже смеялся, а блондин рыдал конечно же, после того, как убрал за собой: Баттерс хороший мальчик и всегда убирается как девчонка. После этого к нему потеряли интерес, и он смог спокойно приходить и незаметно помогать друзьям. Не то чтобы его об этом кто-то просил или когда-нибудь отмечал его заслуги, но Стотчу самому было безумно приятно быть полезным. -------- Вскоре после того, как часы отмерили одиннадцатый час, раздается звонок в дверь, и на пороге появляется парень в длинной оранжевой парке. Баттерс перестает жевать сыр и, затаив дыхание, смотрит на Маккормика. - Ну твою же мать, Кенни, мужик, где тебя носило? И что за дерьмо у тебя на лице? Опять кому-то дорогу перешел? - подвыпивший Картман буквально вешается на плече у долгожданного гостя и усердно разглядывает красующийся на скуле блондина темно-фиолетовый в красную крапинку синяк. - Твою мать, жиртрест, раздавишь. Я, конечно, все понимаю, мое появление это праздник, но надо же соблюдать хоть какие-то приличия! Боже, и сколько же ты в себя вливаешь, что тебя так разносит, в тебе же фунтов двести, не меньше! - парень отлепляет от себя Эрика и падает на диван, закидывая ноги на стол. - Заждались меня, ребятки? - неизменная довольная улыбка так и сияет на разбитом лице, и Баттерс не может отлепить от нее взгляда. - Да состариться можно, пока тебя дождешься. Ты добра принес? - Картман возвращается на свое место и корчит выражение лица маленького ребенка, ждущего прихода Санта Клауса. - Ах, жиртрест... Бессердечная ты скотина. Я же твой гость. Накорми меня, напои, а потом уже о добре расспрашивай. Да и вообще. Добро - оно же в первую очередь вот здесь, - парень проникновенно смотрит в самую душу хозяина вечеринки, приложив руку к груди над сердцем. - Нет. Серьезно. - Выждав нужную для драматичного эффекта паузу, он снова растягивает губы в довольной улыбке и выуживает из-за пазухи полу-прозрачный пакетик с сухими зелеными катышками. Любите меня, сегодня я герой этой посиделки! О-Господи-еда. Взгляд Маккормика цепляется за стоящий на столе так и нетронутый черничный пирог, и парень моментально теряет всякий интерес к марихуане и какому-либо ее обсуждению. Бросив пакет в Эрика, он наспех обтирает руки о потрепанные брюки и забирает себе целый контейнер разом. - Не знаю, что это, но спасибо всем Богам за этот прекрасный дар, - бубнит он с набитым ртом. Пирог сильно крошится, и Кенни приходится буквально запихивать куски руками себе в рот, чтобы не растерять половину. - А все-таки, кто тебя так? - возвращая маленький стеклянный бонг Картману и выдыхая остатки наркотического дыма, спрашивает Стэн. - Да хрен один. Помните ту брюнеточку из кулинарного клуба? Ну, я вам рассказывал. Кто же знал, что ее бывший - боксер. - Не понимаю я, - вступает в диалог положивший Картману на плечо голову и почти уже засыпающий Кайл. - Как ты постоянно так нарываешься? Все бабы внезапно стали шлюхами, или ты просто настолько хорош? - Ты меня видел? Очевидно же, что второе. Как надоест качаться на волнах нашего прекрасного Жиртреста, приходи, узнаешь, что во мне находят дамы, - блондин вытягивает руку и накручивает на палец рыжую кудрявую прядь. - Отсоси, - отталкивает его Картман. - Любой каприз за ваши деньги, мой дорогой друг, - хохочет Маккормик и закидывает оставшиеся крошки пирога в рот. - А что, у вас здесь только эта ваша пивная моча? Ничего покрепче не найдется? У меня был тяжелый день, между прочим. Стотч вскакивает на ноги и за считанные секунды приносит с кухни бутылку джина и рюмку. - О. И Баттерс здесь. Благодарю-благодарю, - Кенни берет принесенную выпивку и почти сразу начинает опрокидывать в себя стопку за стопкой так, будто это родниковая вода. -------- И давно он был влюблен в Кеннета Маккормика — самого бедного и самого отвязного жителя Саус Парка? Баттерс не помнил очень давно. Оформить эту мысль он смог, пожалуй, вскоре после того, как впервые испытал оргазм. Какие-то ребята в школе говорили о мастурбации, и, придя домой, он залез в душ и впервые попытался трогать себя так, как делали это мужчины в фильмах с дальней полки шкафа в родительской комнате. Поначалу ему не понравилось — это было щекотно и неприятно, но потом он почувствовал что-то очень странное, будто ему захотелось помочиться, и внезапно для самого себя прыснул скудной струйкой белесого вещества себе на живот. В ту ночь он долго не мог уснуть. Смотрел в потолок и думал, плохо ли он поступил, можно ли ему будет попробовать сделать так еще раз, накажет ли его Бог, и прочие довольно типичные для Леопольда мысли. А еще делают ли так другие мальчики (взрослые, которые таскают у родителей сигареты и обсуждают девчонок), например Стэн. Или Кенни. Он попытался представить Маккормика, сидящего в ванной (грязной и ржавой, потому что он бедный, и у него злые родители) и трогающего себя, как делал он сам сегодня. Внезапно его организм отозвался на эти мысли непривычным напряжением, и ему пришлось бежать в ванну и гладить себя еще раз, усердно представляя, как это делает Кенни. После этой ночи он стал интересоваться этой темой. Подгадывал время, когда родителей не было дома, и садился за компьютер. Вбивал слова, услышанные от ребят в школе, вроде «секс» и «сиськи». Но вскоре пришел к выводу, что почти все, что он находил по этим запросам, ему не нравилось. Его совсем не привлекали взрослые тетеньки с чем-то противным между ног и с очень большой грудью (у его мамы не такая большая грудь, и у одноклассниц тоже). А ведь именно это нравится другим мальчикам, да? И на картинках, где были такие тетеньки, у всех дяденек члены выглядели почти так, как у него, когда он думал о Кенни. Но когда он думал о женских грудях, ему было противно. Наверное, есть люди, которым нравится кто-то определенный, и в этом нет ничего плохого — решил Баттерс. Просто мне нравится мальчик именно один определенный мальчик, мой одноклассник, самый бедный в городе, вечно побитый и жутко лохматый, и ничего страшного не произойдет, если я буду иногда думать о нем и делать себе приятно. С этими мыслями он свыкся довольно быстро, и это не мешало ему жить и быть хорошим мальчиком благополучно скрывать столь личный факт ото всех. -------- - Эй, стоп, подожди, Кайл. Ты что, охренел? Просыпайся, ты мне сегодня еще нужен, - нетрезвым голосом мямлит Картман и, перекинув руку возлюбленного через свою шею, кое-как помогает тому подняться. - Ладно, мужики, мы спать. Разберитесь как-нибудь сами, кому куда ложиться и вообще. - Да. Спать. Это правильная мысль, - Стэн закидывает в рот еще один чипс и не спеша удаляется в сторону лестницы, ведущей наверх, - Эй, Баттерс, ты как? Идешь? - А как же Кенни? - парень косится на развалившегося в неудобной позе и, похоже, совершенно неадекватного блондина. - Боже, да этому идиоту абсолютно насрать, где откинуться. Наплюй на него и ложись. Я именно так и собираюсь поступить. - Последнее слово брюнет произносит уж совсем неразборчиво сквозь смачный зевок и уходит на второй этаж. Вскоре слышится хлопок закрывающейся за ним двери, а Баттерс еще продолжает сидеть на полу и смотреть на спящего одноклассника. Через пару минут тишины, нарушаемой лишь тиканьем старомодных настенных часов, он все-таки решает подняться и подходит к дивану. - Эй. Кенни. Пошли, ляжешь в комнате, здесь как-то совсем нехорошо. Эй, - полушепотом зовет Стотч и легонько расталкивает не соображающего Маккормика. Помогает ему подняться, закидывает чужую руку себе на плечо, совсем как Картман несколько минут назад, и, сосредоточив всю свою силу, ведет его в небольшую спальню для гостей, находящуюся на первом этаже. Когда расстояние до кровати преодолено, Кенни плюхается на нее, не дав Баттерсу даже снять покрывало. - Умираааю — кряхтит блондин, - Воды. Пожалуйста. Пить охота - не могу. Дважды просить Стотча не нужно — меньше чем через минуту он снова стоит у кровати «умирающего» со стаканом холодной питьевой воды. Кенни осушает его четырьмя крупными глотками и пытается поставить на воздух (где, по его мнению, наверное, должна быть тумбочка), но Баттерс вовремя подхватывает стакан и спасает от падения на пол. Он уже собирается уйти, но блондин хватает его за руку и резко тянет на себя. Стакан выпадает из рук и все-таки стукается об пол не разбился, слава богу, не разбился, просто укатился под комод, а опешивший Стотч валится на кровать и тут же оказывается придавлен сверху чужим (Его) телом. - Иди сюда, - выдыхает Кенни ему в шею. Пахнет сигаретами и крепким алкоголем. Становится тяжело, но не слишком — парень чуть ли не худее его самого, просто выше и шире в плечах. А потом в бедро явственно упирается чужая (Его) эрекция, и Баттерс наконец-то обретает возможность вдохнуть. Только для того, чтобы тут же выпустить весь воздух с испуганным непонимающим стоном. Лицо в момент словно загорается в темноте не видно, что ты весь красный, радуйся, потому что краснеть стыдно, все мышцы напрягаются, и кажется, что для любого малейшего движения сейчас потребуется чрезмерное усилие. Кенни продолжает шумно дышать ему в шею, а его холодная сухая рука тут же проникает под широкий свитер Стотча и начинает гладить живот. - А-а-а-а, нет, что, подожди, зачем? - Маккормик будто бы и не слышит этих скомканных причитаний: проходится горячим языком по кромке уха, а потом без церемоний прихватывает губами его рот и начинает целовать так, как никто прежде не целовал. Голова кружится. Необходимо делать хоть что-то, не хочет же он, чтобы Кенни ушел разочаровался в нем. Как целоваться, Баттерс представляет с трудом. Сосущиеся парочки всегда казались ему чем-то странным и неприятным. Но сейчас определенно не неприятно. Только стыдно и очень странно. Ему приходится концентрироваться на каждом незначительном движении губ или языка, абсолютно забывая про все остальное, чтобы попытаться не опозориться. А вот для Кенни секс поцелуи явно были своей стихией, вся школа знает об этом, и лишь немногих девчонок останавливает его скудный гардероб и вечно нестриженые волосы перед тем, чтобы оказаться у него в постели. Особенно при условии, что совершенно неожиданно для всех вырос блондин настоящим красавцем. В детстве грязная замухрышка в капюшоне, скрывающем лицо, и близко не стоял с очарованием каких-нибудь Стэна и Кайла. Но с возрастом лицо первого неприятно вытянулось, а у второго выявился классический для его национальности длинный нос. Кеннет же по непонятным причинам обзавелся во время полового созревания точеными скулами и россыпью малозаметных веснушек, моментально став объектом обожания доброй половины сексуально активной части населения города. Рука на животе гладит и прихватывает бока так по-собственнически, что это почти больно, и Стотчу на секунду думается, как было бы здорово, если бы она поднялась выше и также огладила его пульсирующую от биения сердца грудь отвратительно-плоскую, мальчишечью. Его давно не трогал там никто, кроме врача из местной больницы на плановых осмотрах. Но стоит этой мысли пролететь в его голове, как рука скользит в противоположном направлении — вниз, моментально расстегивая пуговицу джинсов и забираясь под линию белья. Рот мальчишки распахивается, чтобы выпустить непозволительно громкий вздох, тот, который издает человек, за шиворот которому попал снег. Про поцелуй забывается моментально, и он невольно вцепляется за запястье той руки, которая сейчас так умело копошится у него в штанах. Кенни как-то непонятно усмехается, расстегивает собственную парку свободной рукой, уверенно освобождает свое запястье и кладет чужую ладонь на низ своего живота. Ощущение незнакомого тела под пальцами слегка отрезвляет Баттерса. Хочется раздеть Маккормика полностью (ведь сейчас, наконец-то, есть такая возможность) и изучить каждый дюйм его тела. Дрожащими пальцами он задирает ткань старой белой футболки и невесомым прикосновением проходится до груди. Нащупывает мягкий сосок. Кенни приподнимается (словно благосклонно дает трогать его), опираясь на свободную руку, и на его лицо падает голубоватый свет уличного фонаря, пробивающийся сквозь тонкие занавески. Он смотрит на него так внимательно и спокойно, что Стотча дергает. Он вспоминает, что лежит под самым желанным человеком в городе, и рука этого человека замерла на его небольшом члене, словно в ожидании чего-то. «Ждет, что ты сделаешь так же» — подсказывает ему сознание. Требуется несколько секунд (которые, кажется, тянутся вечность), чтобы решиться наплевать на скудные попытки осознать происходящее и просто насладиться такой странной возможностью. Баттерс старается дышать не очень громко, чтобы не показывать волнения, пока возится с ремнем чужих джинсов. Кенни снова опускается и гораздо мягче, чем в первый раз, целует его. Рука возобновляет движение, и Баттерс вспоминает, что помимо захлестывающих его эмоций, есть еще нечеловеческое физическое напряжение. То, что делает Маккормик, гораздо приятнее самоудовлетворения, и парень пытается повторять движения. Чуть-чуть сжать, размазать большим пальцем каплю, начать ритмично опускать и поднимать руку. Кенни опускает бедра и словно склеивает их там вместе, обхватывает ладонью сразу обоих и начинает тереться. Стотч кончает слишком быстро даже для девственника него самого, и ему становится стыдно. Он пытается как-то предупредить или остановить одноклассника, но изо рта вырываются только какие-то неразборчивые ахи и мычание. Его вытягивает как по струнке, он сжимает жесткое покрывало пальцами и несколько раз крупно вздрагивает. Кенни приподнимается, и Баттерс думает, что тот сейчас обзовет его и расскажет всем уйдет, но вопреки его опасениям, он как-то по-доброму смеется и слизывает вязкую каплю со своего пальца. Кровь снова приливает к щекам. Парень скатывается с него и не спеша начинает возвращать брюки на место. Но зачем? Баттерс же точно знает, что у Кенни внизу сейчас все напряжено, и одеваться - занятие не из приятных. Решение доставить удовольствие в ответ приходит моментально, гораздо быстрее, чем должно приходить нормальному человеку, и он спускается ниже, садясь на одну из ног любовника друга. Снова опускает джинсы вниз и обхватывает губами верхушку члена, не сильно представляя, что именно собирается делать. Приходит время Маккормику удивляться и вздыхать. Член у него совсем другой. Длиннее, не такой формы. От пупка идет тонкая дорожка мягких светлых волос. Баттерс задумывается, что, может быть, он сам и в этом с изъяном. Он сосредотачивается и пытается пропустить плоть максимально далеко в горло, но закашливается и начинает помогать себе рукой. Он слышит размеренное дыхание Кенни и постыдные хлюпающие звуки собственного рта, и ему хочется разглядывать лицо блондина в этот момент, но из этого положения это точно невозможно. Через пару минут, когда ему уже кажется, что он что-то делает неправильно, нижняя челюсть затекает, а шея начинает дрожать от постоянных движений головы, рука Маккормика мягко отводит его лицо и он спускает в собственный кулак с приглушенным стоном. Баттерс уходит, а возвращается уже с пачкой салфеток и вытирает их обоих. Кенни закрывает голову до носа капюшоном парки, и засыпает почти моментально, а он сидит рядом еще с полчаса, пытаясь привести мысли в порядок, пока его не вырубает глубоким сном. -------- Когда на следующее утро Баттерс просыпается от криков, доносящихся из-за двери, в комнате никого нет. Он сидит на кровати в пропотевшем за ночь свитере и пытается понять, что происходит на кухне. «Эрик с Кайлом опять ссорятся» - думается ему, а потом в голове всплывают воспоминания о вчерашнем вечере, и мальчику кажется, что у него началась паническая атака. В гостиной он появляется уже взяв себя в руки и остановив одышку. За обеденным столом сидит уткнувшийся в кружку кофе Стэн, и, судя по его выражению лица, сейчас он готов убить любого, кто потревожит его спокойствие. Мимо Стотча в направлении ванной проносится раздетый по пояс Кайл. Он потрясает рукой, которая сжимает мокрую тряпку, отдаленно напоминающую его собственную рубашку, и орет что-то про приличия и самоконтроль. В дверях уборной еврей сталкивается с хохочущим Кенни и отпихивает его плечом, чтобы войти внутрь. Леопольд снова чувствует сжимающее горло волнение и позорно убегает на кухню готовить завтрак. Мальчик пытается вслушиваться во все слова, которые можно услышать отсюда, перетирая в голове страх того, что Маккормик, возможно, прямо сейчас рассказывает своим лучшим друзьям историю ночных похождений. Но он не слышит ни смеха, ни удивленных возгласов и кое-как заставляет себя сделать целую башню из хлебных гренок в яйце. Баттерс уверен, что уши его горят, когда он вносит в столовую поднос с едой и ставит его на стол. В этот самый момент Кенни заканчивает свою речь о какой-то подработке, которую он нашел на эти выходные, где «верняк», «легкие деньги» и которую он «еле отбил у того нигера». - О, ништяк, - выдает он, хватая масленый тост пальцами и откусывая от него сразу половину. И улыбается Стотчу благодарно. Очень просто и по-доброму. Так, что мальчик невольно успокаивается. Прежде чем выбежать из квартиры блондин салютует друзьям, что-то бубня сквозь набитый рот, а еще треплет Баттерса по волосам на макушке. И лицо того вновь загорается счастливой улыбкой. -------- Выходные даются Леопольду с трудом. Он весь на иголках, и еда, которую он пытается приготовить, подгорает, и гвозди сыпятся из рук, когда он пытается прибить полку в подвале. Мама нервничает сильнее обычного и посылает его по неотложным делам по несколько раз за день. Вечером воскресенья мальчик, как обычно, делает ей травяной чай с несколькими каплями снотворного, а сам не может уснуть почти до самого утра, ворочаясь и суча ногами. Сначала он делает перерыв в попытках уснуть на мастурбацию, потом на молитву, призванную помочь ему раскаяться в своих грехах. Но сон все равно не желает приходить в его голову. В итоге засыпает он за пару часов до будильника, обхватив подушку руками и ногами и продолжая глупо улыбаться. До школы Баттерс добирается чуть ли не вприпрыжку, но учебный день быстро разочаровывает его своей обыкновенностью. Все даже как-то слишком без изменений. Кенни снова дрыхнет большую часть уроков, а в столовой, как обычно, ест за двоих. Стэн носится по коридору в поисках Венди, а Кайл пол дня пытается растолковать Картману суть последней темы по алгебре. И, как обычно, никто его не замечает. Ближе к концу дня, когда разочарование постепенно перетекает в спокойствие (а на что он, собственно, надеялся?), кто-то хватает его поперек груди, когда он поднимается по лестнице, и утаскивает в закуток-курилку, исписанную маркерами с потолка до пола. Стотч, не привыкший к внезапным прикосновением, сначала хочет вскрикнуть, но слышит пошлое и поистине кошачье урчание над ухом, и молча багровеет до кончиков волос. - Ты чего такой кислый ходишь весь день, а? – шепчут ему в ухо и мягко прикусывают чувствительную шею. Мальчик разворачивает голову, чтобы ответить, но Кенни пользуется этим движением чтобы мягко поцеловать его губы. Баттерс вздрагивает всем телом, но не успевает никак больше среагировать на поцелуй, потому что одноклассник отстраняется и легонько щелкает его по носу. - Не грусти, о’кей? – парень отходит на шаг, затягиваясь сигаретой (она была у него все это время?) и тушит ее о грязную стену. - Можешь заглянуть сегодня в гости, если хочешь. Леопольд часто моргает и выдавливает из себя еле слышное «ага», когда понимает, что от него ждут ответа. Кенни протягивает картинный вздох умиления и еще раз прикасается к его лицу костяшками пальцев, прежде чем выскочить из курилки. 2. Следующая пара месяцев становится самыми счастливыми в жизни Леопольда Стотча. Так он думает. Пожалуй, никто из окружающих не смог бы заметить каких-либо изменений, даже если бы попытался, но сам мальчик подмечает все. За это время он научился многим вещам. Например, отказывать маме в ее просьбах и поддерживать разговор в компании. Он научился пить так, чтобы его не рвало через первые же пять минут. Ему начал нравится привкус табачного дыма. У него практически пропала нелюбовь к собственному телу. Он больше не проводит перед зеркалом в ванной по полчаса в день, разглядывая себя и задумчиво морщась. А еще он научился тому, за что так методично просит у Бога прощения каждый вечер. Наверное, ему бы стоило считать себя грешником и стыдиться своих поступков, но счастье от каждого прикосновения Маккормика к его телу перекрывает любой страх перед Божьим гневом. Тем не менее, он все еще хороший мальчик, и он точно заслужил немного радости. Он все еще сортирует свои носки по цветам и подстригает газон во дворе по вторникам, так, как он делал прежде, боясь наказаний отца. Но иногда, только иногда, он позволяет себе добавить пару лишних капель снотворного в мамин чай и дает Кенни ночлег. - Хватит так странно улыбаться 24/7, а. Ты из-за этого постоянно каким-то отъехавшим выглядишь, - говорит Маккормик однажды, вжимая его в холодную стену школьного туалета. И Баттерс учится этому тоже. Впредь он пытается контролировать эмоции, которые отражаются на его лице, потому что он уж точно не хочет выглядеть «каким-то отъехавшим» в глазах любимого человека. Леопольд знает, что Кенни продолжает спать с людьми ради своей выгоды или ради удовольствия, и его это устраивает. Он понятия не имеет, куда блондин периодически пропадает на несколько дней, и это его устраивает тоже. Баттерс не считает, что достоин большего, чем уже имеет. Ему хватает с лихвой того, что иногда Маккормик просто появляется на его пороге и просит войти. Иногда у него избито лицо или поранена рука. Тогда Стотч обрабатывает повреждения и дает ему обезболивающее. Иногда он пьян. Иногда что-нибудь приносит, например, непонятно откуда взявшиеся билеты в кино или потрепанную коробку с настольной игрой, в которой не хватает половины карточек. Иногда он приходит и подолгу молчит, а иногда без умолку рассказывает про вещи, в которых Баттерс ничего не понимает. Мальчик ставит заплатки на его джинсы и кормит тем, что приготовил сам, и всегда старается сделать приятно настолько, насколько у него выходит. Он использует любую возможность, чтобы узнать ближе этого самого безбашенного жителя города, и, наконец-то, понимает, как тому удается выжить с тем образом жизни, который он ведет. Кенни почти не ночует дома, вероятно, потому, что таких людей, как Стотч, которые готовы впустить его в свой дом, всегда в достатке. Из-за переполняющей ли его харизмы, или из-за потрясающей неподготовленного зрителя непринужденности, но он вызывает восхищение даже у тех, кто этого никогда не признает. Он злится, когда что-то идет не так, но никогда не разочаровывается и не опускает руки. У него нет конкретной цели, он просто хватается за все, что предлагает ему судьба. Иногда у него денег так много, что он ведет всех друзей в бар, а иногда не хватает даже на пачку сигарет или автобус. Баттерс, слившийся воедино со своей потребностью в аккуратности и порядке, живущий по правилам отца, которого уже давно нет в живых, и вымаливающий у Бога прощение за свои поступки, считает Кенни самым потрясающим человеком из всех, которых он когда-либо видел. 3. Однажды Маккормик пропадает на целых полторы недели. Впрочем, этому уже никто давно не удивляется, и на размеренный ход жизни это никак не влияет. Он появляется в школе в среду, после второго урока, и, прежде всего, получает нагоняй от директрисы. Баттерс наблюдает за тем, как Он выслушивает нотации Виктории, а сам то и дело усилием воли сдергивает с лица ту самую счастливую улыбку, за которой когда-то пообещал себе следить. - Мужики, сегодня гуляем по этому адресу! - объявляет Кенни после того, как пожал руки своим товарищам, и выуживает из кармана маленький клочок замусоленной бумажки с несколькими аккуратными карандашными каракулями. Ее тут же забирает Картман, а Марш начинает возмущаться на тему того, что завтра учебный день. - Ничего-ничего, дорогой мой любимый спортсмен, пропустишь один денек, ничего с тобой не случится. Хэй, я вас почти две недели не видел! И вообще, мне надо много рассказать! Короче, отказы не принимаются, вы все поняли, все услышали, а я побежал – у Гаррисона сейчас, небось, яйца полопаются от нетерпения, как он меня видеть хочет. - Стапэ, так это же тот дом, в который какие-то новенькие въехали, да? Чего мы там забыли? Может, лучше уж тогда ко мне? – Эрик дергает блондина за рукав, мешая ему уйти, а тот недовольно шипит и хлопает одноклассника по плечу. - Умненький ты наш сообразительный жиртрест, кто же тебя за язык тянул все сюрпризы портить? Короче все, я молчу, потом все узнаете. Ах да, пожрать и дунуть с меня, а уж бухла вы сами как-нибудь сообразите. Кенни удаляется в направлении нужного ему кабинета, попутно обнимая и приветствуя многих своих знакомых, а друзья договариваются о месте и времени встречи, чтобы добраться до нужного дома всем одновременно. Баттерс слушает предельно внимательно, и вечером ему действительно удается встретиться с ними на автобусной остановке около нужной им улицы. Пока они идут до дома, Эрик курит и рассуждает на тему погрешностей школьной системы образования, а Стотч пытается понять, действительно ли дым от его сигареты в сто раз противней дыма от сигарет Кенни, или ему просто так кажется. Нужный им дом, как и предсказывал Картман, оказывается чертовски большим и выглядящим очень ухоженно и богато. В дверь звонит Брофловски, а когда она открывается, за ней оказывается девушка. Очень красивая девушка. Совершенно не такая, какими обычно бывают красавицы в городах вроде Южного Парка. С длинной косой челкой, но стриженным почти под ноль затылком, с кучей браслетов на правой руке и в неприлично коротких шортах. Все четверо замирают, думая, что ошиблись домом, но она лучезарно улыбается и отходит назад, как бы приглашая их войти. - Кенни! Пришли! – кричит она в сторону соседней комнаты, из которой доносится негромкая музыка, и вскоре появляется сам виновник торжества. Вместо привычной парки и капюшона на нем только свободные домашние штаны и футболка с символом какой-то неизвестной Стотчу музыкальной группы. Он может поклясться, что даже по собственному дому парень не ходит в таком виде. Он вообще не уверен, что видел его (Его) когда-нибудь без своего излюбленного капюшона за исключением тех случаев, когда он полностью раздет. - Воу, - не сдержавшись, выдает Картман, - Ты расчехлился. - И тебе привет, - улыбается блондин одной из тех своих улыбок, за которые Баттерс девушки так его любят, - Да, дорогой друг, жизнь меняется. Раздевайтесь давайте. К слову, это Мир. Девушка протягивает ладонь для рукопожатия, так, как обычные девушки не делают никогда, и смеется, глядя на выпученные глаза своих гостей. Браслеты на ее запястье гремят. - Они всегда такие пугливые, или чего? - Понимаешь, любовь моя, чтобы я, да знакомил со своими пассиями, это что-то новенькое. Да и выпивать с девушкой! Нонсенс! Бедолаги к такому не готовы, - Кенни ржет, садясь на спинку небольшого дивана, и в открытую наслаждается реакцией друзей на происходящее, - Но на самом деле, мужики, вы зря паритесь. Мир крутая, это я вам гарантирую. - Что это за имя такое странное? – переводит тему Брофловски, вешая куртку на крючок. - Миранда, вообще-то, - брюнетка морщит нос и тоже садится на спинку дивана, - Но фу, Мир как-то поприличней звучит. Она выглядит так, словно приготовилась сниматься на обложку какого-нибудь молодежного журнала, хотя суженые зрачки говорят о том, что веселье этих двоих, похоже, началось уже пару часов назад. А Кенни без своей куртки так вообще жутко на себя не похож и, кажется, прибавил в годах. Баттерс до сих пор не знает, как на все это реагировать. Впрочем, как и все остальные тоже. Устроить вписку у девушки - действительно чертовски нехарактерное для их компании событие, особенно со стороны Маккормика. Все в курсе, что он не любит выставлять напоказ свои связи с кем-либо, а тем более вот так открыто тыкать своих любовниц в нос друзьям. Всеобщее напряжение немного уходит только тогда, когда уже в просторной светлой гостиной хозяйка вечеринки настаивает на том, что все должны выпить по рюмке текилы, и смачно стукает об стол явно дорогую початую бутылку. Баттерс заворожено наблюдает за тем, как просто, грациозно и практически синхронно они с Кенни слизывают с тыльной стороны ладоней горстки соли, опрокидывают в себя жгучую жидкость и отправляют в рот по дольке лайма. Когда Мир отходит к музыкальному проигрывателю переворачивать закончившуюся пластинку, Кенни плюхается в большой мешок-кресло, наполненное шуршащими мягкими шариками, и закуривает. - Ну, так чего ты там хотел рассказать? – спрашивает Марш, - Это, конечно, все очень здорово, что ты решил нас познакомить со своей... э… - Девушкой, - прерывает блондин попытки друга подобрать необидный синоним для привычного словосочетания «очередная баба», и Картман давится дымом. Женский смех сливается с заигравшей снова музыкой и кашлем жиртреста. - Ну не пяльтесь на меня так, дырки проковыряете! Говорю же, жизнь меняется. Короче, если вкратце, то я теперь живу здесь, от родаков мне удалось откупиться, сестрица через пару месяцев уезжает учиться в другой город, и вообще, как по мне, все довольно неплохо у меня сложилось, - парень отдает Мир сигарету, и та садится рядом, вытягивая ноги в черных гольфах и задорно вскидывая брови. Несколько секунд слышна только музыка, наполненная характерными для пластинки поскрипываниями, но Картман все-таки решает высказать мысль, которая наверняка не дает покое всем в этой комнате. - А она в курсе, что ты у нас тут главная шлюха на деревне? Я, конечно, извиняюсь, если это был большой секрет, но вроде как честность – залог нормальных отношений? Кенни неожиданно снова смеется, а девушка вздыхает, закатывая глаза, и тушит сигарету, садясь ровнее. - Слушай. Я с тобой полностью солидарна, он шлюха та еще, но уж если кто и готов понять такого как он, так это кто-то вроде меня. И даже если он каждому в этой комнате подставлял зад, мне, по большому счету, абсолютно насрать. У меня тоже все хорошо в этом плане. А если боишься, что он тут пай-мальчиком станет, то очень зря. Считай, что я в своей деревне тоже была «главной шлюхой». У нас в целом истории до неприличия похожие, разве что я из семьи побогаче. А вообще, меня, простите мой французский, заебали эти смотрины. Вы же лучшие друзья все в конце концов, в один горшок срете с самого детства, так порадуйтесь за этого идиота и расслабьте уже наконец свои булки. У меня на кухне целая банка чистейшей травы, такой, о которой вы тут и мечтать не смели. Лично я собираюсь удуться в хлам и, пожалуй, устроить марафон «Пилы» или чего-нибудь в этом духе. Вы можете присоединяться, а можете катиться ко всем чертям. Решайте сами. Мир не глядя протягивает своему сожителю ладонь и в отточенном жесте дает ему пять, тут же поднимаясь и уплывая уверенной походкой на кухню. - Мужики, дурь реально хорошая, - говорит блондин после непродолжительного молчания и качает головой в сторону кухни, улыбаясь абсолютно обезоруживающе. - Погнали, а? -------- Баттерс слушает шум крови внутри собственной черепной коробки и съедает очередной кусочек кожицы с нижней губы. Он стоит перед домом, в котором чуть больше двух недель назад изменилось всё. Он еще сомневается в том, что собирается сделать далеко не в первый раз, и от волнения продолжает обдирать покрасневшие почти как от яркой помады губы. Мальчик было порывается уйти, но в последний момент все-таки придает уверенности собственным шагам и неловко перебирается через зеленую ограду, попутно расцарапывая ветками все руки. Он находит нужное окно сразу – в нем мигают сменяющие цвета бегающие огоньки и играет кричащая музыка. Да и дорогу сюда он успел запомнить уже очень хорошо. Все это волнение и искусанные губы, наверное, он делает это специально, чтобы не чувствовать себя совсем уж плохо. Он все равно знает, что придет сюда снова. Блондин цепляется пальцами за подоконник и старается сильно не высовываться, чтобы не быть замеченным. На огромной, но очень низкой и заваленной невероятным количеством одеял и подушек кровати валяется Кенни. Стотчу не нужно видеть Его лица, чтобы понять, что это Он. Мальчик уже успел привыкнуть видеть Его без капюшона, хотя первое время каждый раз вздрагивал, заметив блондинистую шевелюру. Парень курит и стряхивает пепел в огромную пепельницу в форме черепа, невольно дергая ногой в такт музыке. Мир появляется в комнате из темноты коридора и ставит на пол огромное блюдо с какой-то едой, прежде чем плюхнуться на кровать. Они несколько минут о чем-то разговаривают, передавая друг другу зажженную сигарету. Когда девушка встает и лезет за чем-то на самый верх шкафа, Баттерс замечает, что из одежды на ней только длинная футболка. Его это не смущает, он давно перестал краснеть, плакать или отводить взгляд, приходя сюда. Он просто сидит под окном, вцепившись в холодное железо пальцами, и наблюдает. До тех пор, пока боль в затекших ногах не становится нестерпимой, или жители этого дома не уходят куда-нибудь, где он не может их видеть. Брюнетка возвращается на кровать, усаживаясь верхом на блондина, и выуживает из маленького пакетика небольшую розовую таблетку. Аккуратно кладет ее на подушечку указательного пальца и отправляет парню в рот. Маккормик повторяет этот странный ритуал, и они целуются. На долю секунды показывается небольшой металлический шарик в центре языка девушки, и мальчик под окном невольно прикасается к собственному языку грязными пальцами. Когда бедра Мир начинают медленно ходить вверх-вниз, голова Кенни откидывается назад, и все, о чем жалеет Баттерс, это что Его лицо становится невозможно рассмотреть. У Леопольда хватает сил высидеть в неудобном положении еще около двух часов. За это время Кенни приносит краски, стягивает с девушки футболку и долго вырисовывает пальцами, смеясь, какие-то узоры на ее теле. Потом она танцует, и перед глазами мальчика встают ассоциации с какими-то древними языческими ритуалами. А после того, как блондин закидывает ее ноги себе на талию и некоторое время вжимает спиной в стену, на обоях остаются цветные разводы. И засыпают они тоже в перемазанном краской ворохе одеял и подушек. Путь домой по безлюдным ночным улицам, как всегда, кажется слишком тихим и одиноким. Баттерс вновь и вновь приходит сюда, чтобы хоть немного коснуться того безумного мирка, который двое влюбленных создали для себя. И после прикосновения к чему-то настолько яркому и влекущему его собственная жизнь кажется серым смердящим потоком. Мальчик ловит себя на мысли, что он переживает день за днем только для того, чтобы снова прийти под это окно. Он сортирует носки по цветам и стрижет газон по вторникам. Он теперь почти не спит и больше не молится. Он снова начал рассматривать свое тело в зеркале, брезгливо щупая плоскую грудь, зато перестал смотреть на Кенни в школе. Тот больше не самый безбашенный и даже не самый бедный человек в городе. Он все еще улыбается так, как умеет только Он, и треплет Баттерса по волосам, но мальчику больше не нравится видеть его таким, каким видят его остальные. Там, в комнате с низкой кроватью, заваленной бесчисленными подушками и одеялами, Кенни другой, и вот его видеть ему нравится. Леопольд решается на авантюру также внезапно, как мысль о ней появилась в его голове несколько дней назад. Он приносит маме большую кружку травяного чая, в котором чуть больше половины всего пузырька со снотворными каплями, и домашний кекс. Говорит, что любит ее, и замечает, как подрагивают мамины руки, когда та гладит его по взъерошенным волосам. Он дожидается, пока она уснет, а потом долго и методично развешивает белье в сушилке. Когда он добирается до нового дома Кенни, уже глубокая ночь, и в заветном окне темно и тихо. Мальчик устраивается на холодной земле и ждет так долго, как может высидеть на одном месте. Пару раз он проваливается в беспокойный сон, а проснувшись, аккуратно заглядывает в окно, надеясь увидеть хоть какое-нибудь движение. Когда небо из черного переходит в темно-синий, а из синего в серо-голубой с полоской розовых облаков над горами, уличные фонари гаснут, и становится совсем светло. Баттерс понимает, что теперь заглядывать в окно нельзя – его будет слишком легко заметить, и он продолжает тихо сидеть, прижавшись спиной к колючей стене. Окно над его головой скрипит защелкой и открывается, кто-то чиркает зажигалкой, и мальчик видит облачко сигаретного дыма в полуметре от себя. Кенни курит и обсуждает со своей девушкой поездку на концерт в соседний город, а Баттерс забывает сдержать счастливую улыбку, за которой он обещал следить. Мир рассказывает что-то о матери и о посылке, которую нужно забрать с почты, и мальчик ухватывается за эту фразу, как за спасательный круг. Когда окно снова закрывается, он как можно быстрее возвращается привычным путем на дорогу и убегает в сторону автобусной остановки. Стотч выслеживает девушку и незаметно провожает ее до самого центра города. Когда она выходит из отделения почты, он наспех приглаживает свои растрепанные волосы и подбегает к ней, стараясь выглядеть как можно более дружелюбно. - Мир! Привет. Брюнетка оборачивается и несколько секунд явно пытается опознать смутно знакомое лицо. - А, Баттерс, да? Кенни дома, если что. Но ты можешь зайти, не думаю, что он будет против, - она улыбается и поправляет лямки увесистого рюкзака. - Эм, на самом деле у меня сегодня просто уйма дел… - он смущенно мнется с ноги на ногу и улыбается пуще прежнего, - Мне просто надо кое-что ему передать. Может, ты смогла бы зайти ко мне на секунду? Это по пути к вам, в паре кварталов всего. Мальчик указывает пальцем в нужную сторону и все сильнее нервничает. Девушка недолго думает, а потом соглашается так легко, что даже самого Баттерса это пугает. Она успевает выкурить сигарету и поделиться шутливым возмущением о том, насколько медлительны работники почты, вне зависимости от того, в каком городе она находится. И что, наверное, это заговор правительства или масонской ложи, и по этому поводу срочно нужно поднимать восстание. Мальчик, как может, поддерживает беседу и улыбается не переставая. Он впускает ее в дом, захлопывая за собой дверь и суетливо стаскивает кеды, убегая на второй этаж. - Буквально секунду подожди, о’кей? - Да я не тороплюсь, не беги так! – задумчиво выкрикивает брюнетка и идет вдоль стены, разглядывая висящие на ней фотографии. Когда за спиной снова слышатся тихие шаги, Мир разворачивается, чтобы спросить что-то про семью мальчика, но правый висок внезапно взрывает болью от взрезавшегося в него молотка. Когда девушка совершенно не грациозно обрушивается на пол всем телом, Баттерс громко охает и роняет окровавленный молоток. Она запачкает одежду! Мальчик хватает с вешалки первый подвернувшийся под руку шарф и прижимает его ниже того места, куда пришелся удар. Ему приходится просидеть так несколько минут, прежде чем кровь перестает течь. Когда он встает, ткань в его руках уже полностью стала грязно-коричневой, но на ковре все равно остались неприятные смазанные пятна. Леопольд относит шарф в раковину и замачивает его холодной водой, а потом приносит к телу девушки таз с мыльным раствором и долго трет щеткой противные пятна, которые никак не желают выводиться. Когда результат его все-таки устраивает, он снова уходит, а вернувшись, подхватывает девушку подмышки и медленно тащит в свою комнату. Несколько раз ему приходится передохнуть. Потом он соображает снять с нее рюкзак, отнести сначала его, а потом вернуться за Мир. Сосредоточив всю силу, которая у него осталась, он поднимает девушку на руки, как носят принцесс благородные мужи в фильмах, и кладет на свою кровать. Несколько минут он отдыхает. Потом внезапно испытывает непреодолимое желание разглядеть рану на голове девушки и, слегка дотронувшись до блестящей вмятины, подытоживает полушепотом: - Липкое… Он медленно поднимает ей руки и аккуратно стягивает темную водолазку с вырезом-лодочкой и короткими рукавами. Снимает с руки поочередно все браслеты, расстегивает маленький кулончик-стрекозку. С шортами возится дольше всего остального, а потом замечает отсутствие одного кеда на ноге. Приходится снова возвращаться на лестницу. Плотные черные колготки он снимает с особой осторожностью, потому что знает, что они, наверное, легко могут порваться. Рядом с кроватью оказывается аккуратная стопка одежды и украшений. Мальчик пару минут задумчиво смотрит на брюнетку, а потом решает избавить тело и от белья тоже. Он не может сказать, сколько времени просидел около кровати в каком-то странном замешательстве, изучая тело девушки пальцами. В голове само собой всплывало то, что он видел в окне ее дома, и мальчик никак не мог сдержать счастливой улыбки. Уже вечером, идя по улице в полном комплекте женской одежды и с дурно накрашенными маминой косметикой глазами, он продолжает счастливо улыбаться, даже несмотря на то, что на него неприятно пялится каждый прохожий. Ключ со связки из Мириного рюкзака от входной двери он находит даже быстрее, чем ожидал, и в итоге входит в дом довольным собой как никогда. У него все получилось. Он сделал все даже лучше, чем планировал. И вся одежда на него налезла. Разве могло выйти удачней? Найти нужную комнату не составляет труда. Кенни валяется в ворохе одеял в одних домашних штанах, с ноутом на коленях. Леопольд тихонько стучит костяшками пальцев о косяк. - Что-то ты долго, - тянет Маккормик, закрывая какие-то окна на компьютере, а уже потом поворачивается к вошедшему. - Баттерс?! Парень аж подпрыгивает, садясь ровнее и издавая какой-то неопределенный смешок. - Вооооу, нет, слушай, это, конечно, все клево, но лучше заканчивай этот маскарад – трансвестит из тебя с самого детства никакой. Не знаю, как ты уговорил Мир тебе все это отдать, но оно тебе совершенно не идет, - блондин, кряхтя, поднимается с кровати и заглядывает Стотчу за спину, высматривая девушку в коридоре, - А где она, собственно? Мальчик с секунду смотрит в пол, собираясь с мыслями, а потом снова улыбается и старается стать увереннее. - Она у меня дома. - Что она забыла у тебя дома, дурында? - Можно сегодня я побуду твоей девушкой? – этот вопрос задается так просто и легко, что Баттерс начинает весь сиять от гордости за самого себя. Кенни вскидывает брови, и некоторое время они стоят в полной тишине. Но не успевает мальчик разочароваться его реакции, как губы снова растягиваются в той самой доброй Его улыбке. - Э-эх, слушай, мужик, – парень делает шаг вперед и обнимает мальчишку, прижимая его голову к себе за затылок. - Ты меня извини, пожалуйста, но сам ведь знаешь, я в этом городе с доброй половиной населения спал. Сейчас это в прошлом, и мне кажется, что так лучше для всех. Разве нет? Он чуть отстраняется, продолжая придерживать Баттерса за шею, и доверительно смотрит прямо в глаза. - Я Мир, типа, люблю, или вроде того. А с тобой у нас ничего не изменилось. Ты хороший парень, и я бы хотел «остаться друзьями», или как это там говорят. Маккормик продолжает молча стоять и ждать, пока одноклассник подберет слова для ответа довольно долго, а потом вдруг резко меняется в лице. Он мягко соскребает с торчащих ключиц Стотча маленькую серебренную стрекозку на цепочке и, не отрывая от нее взгляда, чеканит каждое слово совершенно другим голосом. - Это у тебя откуда? – пауза затягивается, а мальчик просто стоит и продолжает улыбаться. - Баттерс, я еще раз спрашиваю, откуда у тебя она? Мир ее никогда не снимает – это подарок матери. Где она, говоришь? - Я хочу быть твоей девушкой! – снова лепечет Леопольд, так, словно все другие слова вылетели у него из головы. - Баттерс, блять, тебя треснуть или чего? Я спрашиваю, откуда у тебя кулон? Мальчик издает какой-то неопределенный скулящий звук, а потом пытается прижаться к лицу одноклассника губами. Кенни отстраняется и больше на автомате ударяет по чужой щеке тыльной стороной ладони, желая привести, по видимому, совсем поехавшего парнишку в чувства. Именно такие пощечины всегда давал Леопольду его отец. Сквозь все тощее тело проходит волна ненависти и страха, и только тогда мальчик перестает улыбаться. Руки сами упираются другу в грудь и надавливают со всей силы, которую мальчик может вложить в этот удар. Не ожидавший такого напора со стороны вечного тихони Баттерса Маккормик клацает зубами и практически отлетает в самый центр комнаты, приземлившись головой точно на угол письменного стола. И моментально отключается. -------- Когда в дверь позвонили, Леопольд Стотч как раз доставал из духовки большую форму со сладко пахнущим пирогом. От испуга Стотч вздрогнул, посудина начала падать, и мальчик случайно схватился за нее рукой, свободной от прихватки. Послышался вскрик и громкий звон разбивающегося стекла. Мальчика нашли сидящим посреди кухни, уставленной всеми возможными блюдами и выпечкой, которую можно было выдумать, с прижатой к груди обожжённой рукой и с ненормально-счастливой улыбкой на лице. И даже самые вкусные из ароматов домашней еды не могли перебить густоты и сладости запаха гниющего мяса, висевшего в воздухе. Пять лет спустя. - Все, спасибо еще раз, что согласился посидеть за меня, - сладким голосом лепечет пышногрудая женщина, протискиваясь между коробками с пивом к служебному выходу. - Не забудь запереть все, ну ты помнишь. Целую! - Ага, - лениво басит парень, сидящий на старом офисном кресле за кассой маленького придорожного магазинчика, и смачно зевает, расчесывая небритый вот уже больше недели острый подбородок. По телевизору, висящему под потолком, идет какая-то несусветная муть, и блондин тянется за пультом, начиная бездумно переключать каналы. На прилавок между кассой и блюдцем для мелочи ложатся три шоколадных батончика, и продавец на автомате, не обращая толком никакого внимания на очередного покупателя, озвучивает сумму покупки. Потом снова зевает, забирая из чужих рук сальную купюру вместе с какой-то непонятной бумажкой. Он уже хочет вернуть ее – мало ли, что из кармана выпало вместе с деньгами, – но взгляд случайно проходится по начерканному на листочке тексту. «Можно я буду твоей девушкой?» Кеннет медленно освобождает лицо от длинных неопрятных прядей и поднимает голову. Сначала он видит идеально выглаженную голубую рубашку с табличкой-наклейкой на левой груди, какие бывают у членов клуба анонимных алкоголиков. «Привет, меня зовут Леопольд» Парень совершенно не хочет смотреть в это лицо, но ему приходится. И он видит человека, постаревшего на все пятнадцать лет, вместо положенных ему пяти, круглый череп которого покрыт жесткой практически прозрачной двухмиллиметровой щетиной, а лицо испещрено мелкими шрамами, будто от каких-то царапин. Этот мужчина, выглядящий словно сбежавший из ужастика психопат-убийца, нисколько не похож на того тощего мальчишку, которого помнит самый бедный уроженец Южного Парка. Но он все равно не может избавиться от ощущения, что сейчас эта жуткая голова заговорит Его голосом. Тем самым, который преследует Маккормика в пьяных кошмарах. А все потому, что губы этого человека растянуты в той самой счастливой улыбке, которую Кенни, вероятно, не смог бы забыть и за всю жизнь.