***
Чёрная стрела мешала движению передних конечностей, поэтому приходилось вдвойне работать задними и облегчать задачу, извиваясь, словно змея в воде, загребая и выравнивая траекторию то хвостом, то крыльями, словно парусами. Это унизительно. Проиграть жалким, гадким людишкам, открыть единственное уязвимое место в своей непробиваемой броне. Хотелось вынырнуть из озера с громогласным рыком, наброситься на этих смертных, убив всех! Отомстить! Показать, что всё ещё жив! Что всё ещё хозяин здесь! Но нет, проиграл. А если имеешь хоть немного гордости, то признай своё поражение с честью, уйди красиво, без возврата. Пусть все думают, что мёртв. Пусть радуются. Всё же, кто бы что ни говорил, но существа заслужили эту радость, эту победу, пусть и не совсем честную. Берег встретил холодом и промозглым ветром, а ведь раньше ты его не чувствовал, даже не знал, что такое холод. Ведь раньше тебя грел жаркий огонь в груди, но сейчас он почти погас и лишь слегка теплится, заглушённый гнилой железкой, так мешающей идти и вообще двигаться. Да, безусловно, она причинила боль, неимоверно адскую боль, но всё заглушали новые ощущения, которые раньше испытывать было просто негде. В той гномьей горе не было травы, не было мелких кустиков, впивающихся в более тонкую кожу на лапах, хоть и безболезненно, но ощутимо. Не было деревьев, которые своими ветками могли прикоснуться до чешуи на спине, где мягкие невесомые касания были приятнее всего. И не было холода… Не было этого чувства беспомощности и незащищённости, некой обречённости и осознания собственного ничтожества. Да… Ты теперь не так всемогущ и всесилен, ты не сможешь извергать жаркое пламя и только одним своим видом вселять ужас в души окружающих. Ты больше не тот Смауг-Ужаснейший, ты просто дракон… Гигантский ящер медленно преодолел расстояние от берега до лесной опушки в небольшом овражке, под холмом. Это ещё не владения Лесного короля, но уже и не окрестности Эребора, то самое место где он тихонько может дождаться или весны, или своей кончины от голода, а возможно, и холода — всё же чешуя плохо грела, в отличие от животного меха. Из-за торчащего в груди куска металла у дракона не получится свернуться клубком, ровно как и просто опустить голову на лапы, чтобы хоть немного сохранить тепло. Ему остаётся только вытянуться лёжа на боку, накрывшись крыльями. Провалившись в непонятную, спасительную дрему, Смауг только сейчас заметил, что чертовски сильно устал, наверное, впервые за всю свою продолжительно-долгую драконью жизнь. Некогда грозный, свирепый, большой и могучий дракон сейчас походил на маленького, только вылупившегося из яйца детеныша, которым когда-то очень давно и был. В то время он нуждался в защите и тепле матери, так как внутренний огонёк был ещё слишком мал, чтобы обогреть своего повелителя и хозяина. Но тогда был тот, кто дарил ему тепло, кто защищал его от холода и тот, кто кормил… А сейчас он один… Момент. Момент, кода дракон пожалел, что он был самим собой, когда ОН хотел быть псом, котом, да кем угодно, лишь бы о нём заботились и дарили ему тепло. Главное — тепло. Великие рептилии очень любят тепло даже больше, чем сокровища и горы. На важно, какое оно будет — души или тела, хотя лучше, чтоб и то, и другое. Сон. Смаугу приснилось, что под боком тепло, трещат дрова в таком знакомом, но не его пламени. Без разницы! Пахнет! Пахнет мясом и кровью! Все остальные запахи пропали, были только эти. Голод, неудовлетворённый десятками лет, вырвался наружу, давая о себе знать и требуя своего. Но ведь это сон… Нет! Всё слишком реально! Слишком вкусно пахнет! Слишком тепло под боком! Слишком! Слишком! Открыть глаза не составило труда, но потом пришлось их снова закрыть представляя, что это всё же воображение и неизвестно откуда появившаяся фантазия. Под боком действительно горел костёр, в котелке над ним что-то варилось, а рядом… Рядом лежала туша недавно убитого оленя. Запах плоти дурманил, тепло, ещё исходившее от мертвого зверя, сводило челюсти от желания проглотить. Нутро скрутилось в жуткий узел и мысли об осторожности просто отодвинулись на второй план, постепенно и вовсе забиваясь на край сознания. Дракон набросилася на добычу! Не важно, что она не его! Не важно, что, вскочив, зацепил стрелу, и рана взвыла от новой боли! Всё это не важно! — Неужели вас, великих драконов, не учили, что брать чужое нехорошо? — Кто посмел?! Кто смог возразить сейчас во время трапезы?! Кто вообще посмел говорить с ним, великим Смаугом? Дракон поднял залитую кровью животного морду, медленно осматривая поляну горящими глазами, уловил движение за деревом. Существо. От него просто несёт страхом и ужасом, которые оно испытывает. Дракону становится противно. Это жалкое нечто боится его до полуобморочного состояния, но всё равно осмеливается возразить то ли из-за своей глупости, то ли из-за непонятной храбрости. Смауга это существо стало сильно нервировать и раздражать, потому что волны страха не давали успокоится и продолжить спокойное поглощение оленя. Оно же в ответ всё также стояло за мёртвым стволом, наверное, наивно полагая, что оно спасёт от возможного гнева рептилии. Хах! Жалкое смертное! Голод пересилил омерзение. Уже не обращая внимания на нечто, Смауг продолжил насыщение. Оно же в свою очередь скрылось в неизвестном направлении. Утолить голод до конца не получилось, всё же ему, зверю немаленьких габаритов, требовалось пищи больше, чем одна тушка оленя. Этот факт раздражал не меньше вернувшегося смертного, видимо, набравшегося храбрости. Оно подошло непозволительно близко, то есть на расстояние десяти шагов, и с замиранием разглядывало ящера во всей его возможной на данный момент красе. Дракон сделал для себя новые открытия: существо, как выяснилось, принадлежало к женскому полу и, к сожалению, к бессмертной расе, что просто до скрежета зубов злило, ведь эта несуразица могла быть старше него, а это было непозволительно и оскорбительно для его самолюбия и гордости. — Прошу простить меня, но я бы могла помочь… — Это жалкое бессмертное! Кем оно себя возомнило?! Дотрагиваться до его чешуи недозволенно никому из ныне живущих на этой земле! Жалкое! Глупое существо! От него несет страхом, как же оно собралось помогать?! Издав что-то наподобие рычания, дракон прервал их гляделки, сменил позу, приняв гордый и царственный вид, как-будто он сейчас лежит не на сухих листьях, а на горах золота, и в его груди, не стрела, а бушующее пламя. А существо стояло, словно пожирая его взглядом, полным восторга и ужаса. Оно восхищалось всем в этом звере: его взглядом, размером, внешним видом. Эльф никогда раньше не видела драконов, да и где ей было их увидеть, если она все свои годы провела в королевском лазарете — сначала в роли ученика, потом помощника, затем уже полноправного целителя королевства, к слову, одного из лучших. Но когда был дан приказ собираться в поход, ей, как единственной эльфу-целителю, запретили. Но что может случиться в наполовину пустом дворце? А вот на поле боя её умения были бы необходимы. Но никто и слушать не стал — приказы Владыки не обсуждаются. Но она посмела нарушить запрет, отправившись следом за отрядом, и заблудилась, сбившись с дороги. Блуждая некоторое время по незнакомой местности и уже почти отчаявшись найти отряд, да и дорогу домой, она случайно заметила Смауга. В том, что это он, она не сомневалась, ведь именно весть о его смерти, принесённая на крыльях птицы, заставила короля Трандуила выдвинуться к Одинокой горе. — Я была лекарем во дворце короля Трандуила. Прошу, пожалуйста, разрешите мне помочь Вам! Странное и неуклюжее существо! Кто бы стал просить его разрешения, чтобы оказать помощь, кто бы стал спотыкаться на дрожащих от страха ногах, подходя к нему с сумкой лечебных трав в руках? Кто бы стал это делать? Никто. Ведь другие просто добили бы. Именно из-за этого он отвернулся от нее, поднял морду ввысь, открывая рану, и присаживаясь так, чтобы это существо смогло достать до неё. Смауг слышал, как у неё участилось сердцебиение, как с двойной силой от неё повеяло страхом. Зачем делает, если боится? Руки дрожат. Долго копается в большой сумке, извлекая от туда баночки с мазями и свежие травы. Какие-то жидкости в разнообразных флаконах слегка гремят, когда существо берёт их тонкими пальцами. Неумеха. Умудрилось разбить две пустые баночки, куда собиралось слить разные растворы. Нескладное. Старалось взять больше, чем могло унести в своих руках, из-за чего часто роняло что-либо или спотыкалось, чуть не опрокинуло воду, греющуюся в котелке. Когда приготовления были завершены, она подошла к дракону и провела своими пальчиками по чешуе, та была немного шершавой и еле теплой. — А разве ваша чешуя не должна быть горячей? — тихо спросила эльф. Из рассказов она знала, что драконы умеют разговаривать, но видимо Смауг не воспринимал её как лицо, с которым возможно общение, поэтому он лишь молчал. Постепенно страх существа становился всё меньше, он чувствовал, оно даже улыбнулось своим каким-то мыслям, когда начало тихонько вытаскивать тяжёлую стрелу. Неужели радуется его беде? Жестокое существо! Боль с двойной силой пронзила тело, сковывая конечности и сводя в судорогах хвост, заставляя его метаться по поляне, чуть ли не с корнем вырывая деревья. Бессмертное лишь с новой силой налегло на чёрный металл, стараясь как можно быстрее и безболезненней удалить стрелу. Крупные и важные сосуды не были задеты, иначе ящер уже умер бы от потери крови или внутреннего кровоизлияния. До сердца стрела не достала, но внутренний огонь всё равно почти погас — это тоже не вело к положительным последствиям. Миг. И вот длинная, чёрная, гладкая, она лежит в руках существа, обагрившегося кровью Великого Смауга, даже не погнулась! Нечего сказать: работа выполнена на славу, без единой погрешности, неточности. Оно быстро отложило оружие, принялось смачивать тряпочки в разных настоях и мазях, аккуратно, стараясь не причинить больше боли, уже замазывает ободранные края раны. Лечение проходит медленно, но дракону уже становится всё равно, что с ним сделает это глупое существо, он слишком устал, слишком продрог и замерз. Его состояние, если бы он был человеком или эльфом, можно было назвать лихорадочным, но он был драконом, а драконы не болеют… Морда дракона с отяжелением не легла, а, словно под грузом, упала на лапы. Весь вытянувшись, он даже не стал расправлять крылья, а как лег, так и провалился в тяжелый сон. Бессмертная видела, как ему трудно принимать от нее помощь, ведь он наверняка считал себя неуязвимым, а тут стрела… И чуть ли не смерть. Драконы должны быть горячие, а он холодный. Костер, который она развела для подогрева воды, уже почти потух, но благодаря нему было хоть немного тепло. Решительно вскочив с насиженного пенёчка, девушка стала собирать всё, что хоть немного сгодилось бы для хвороста, а также камни. Разложив камни, которых в общей сложности получилось около девяти, накрыв их сверху ветками, она снова разожгла костёр. Ей нужно было нагреть камни, чтобы тепло сохранялось дольше. Но того хвороста, что она собрала не хватало на долгое время, а на поляне уже не осталось ничего, что могло бы хоть немного заменить его. Оставив вещи поближе к зверю, эльфийка устало зашагала в лес, собирая сухие ветви. Уже давно наступила ночь, спать хотелось неимоверно, ведь в течении дня она преодолела немалое расстояние от замка до этой поляны. К вечеру подстрелила оленя на охоте, а потом ещё и стрела… Усталость просто подкашивала ноги, но она старалась держаться. Чтобы не погасли костры, уже три раза приходилось удаляться в лес за топливом, с каждым разом всё дальше от поляны. Лесная жительница и не заметила, как подойдя в очередной раз к дракону, чтобы проверить рану, она не смогла подняться с колен — сон настиг её прямо в сидячем положении, голова сама опустилась на грудь, а руки отяжелели настолько, что их было не поднять. Смауг проснулся далеко за полдень, когда последнее солнце потревожило его сладкий сон. Поднявшись, он размял очерствевшие конечности и блаженно выгнулся, расправив крылья, в которых ещё поблёскивало золото в солнечных лучах. Блаженное тепло расползалось внутри, согревая и даря спокойствие. Холод отступил, подарив место наслаждению своей возвращающейся мощи, ещё далеко не такой, какой она была раньше, даже на десятую часть, но всё же мощи… Блаженство. Словно большой кот, он лёг, сгребая под себя горячие камни из костров. Костров?! Глупое существо! Значит оно ещё не ушло! Разложила костры в надежде поджарить его заживо?! Ха! Драконы не горят в огне! Просчиталось в этом гадкое бессмертное! Кусты напротив зашевелились, раздвинулись, пропуская между собой эльфа с охапкой веток, еле помещающуюся в её тонких руках. Что ещё несёшь?! Глупое! — Вы проснулись? Рана не беспокоит? Костры больше не нужны? — Интересуется его состоянием, зачем? Что даст это существу? — Мне нужно посмотреть вашу рану. Пожалуйста… — Слишком вежлива! Неуклюжее существо! Споткнулось о рассыпанные только что ветки! От него опять веет страхом, всё ещё боится его. С неодобрением и осторожностью Смауг оглядывает незнакомые ему травы и какие-то цветы. Существо это замечает и тут же начинает болтать о полезности этих растений, называя каждое и описывая, чем оно помогает. Болтливое двуногое! Оно осталось довольно осмотром, сказав, что всё скоро заживёт и шрама может даже не остаться. Смеётся над своей очередной неуклюжестью, пролив остатки лечебного раствора на себя. Но боится. Боится до дрожи в коленках и похолодевших от ужаса пальцев, просто тонет в своем ужасе. Двуличное создание! Убрав все ненужные вещи, сказала, что пойдёт за добычей в лес, посоветовала попытаться заснуть. Сама бы попробовала спать на пустой желудок, существо!***
Дни потянулись одинаковой вереницей из меняющихся, но всё же однообразных событий. Утро, осмотр раны, охота, сон, лечение и снова сон. Ночью бессмертное разжигало костры рядом с драконом, чтобы к утру камни раскалились и он мог на них лежать в течение дня. Все действия существа сопровождались рассказами, историями или простыми разговорами ни о чём, вопросами, так и оставленными без ответа. Смауг же принципиально не хотел разговаривать с этим жалким эльфом! Ему было и так хорошо, а оно боялось и уважало его, обращалось только на «вы» и боялось подходить близко без особой надобности. К концу второй недели пламя в груди возросло настолько, что необходимость в разведении костров отпала сама собой. Сил теперь хватало на непродолжительные ночные полёты над лесом, но огнем он всё равно дышать пока не мог. Каждый раз, когда он улетал, слышал просьбу этого существа: «Прошу, вернитесь, вы ещё не до конца здоровы» Он не обращал на это внимания, порой даже не вслушиваясь и в половину слов. Однажды он даже летал так близко к горе, что смог разглядеть лагерь людей и эльфов, которые основательно готовились к войне. Птицы нащебетали, что орки с гоблинами, прознав о его «кончине», выдвинулись к Эребору, прельщаемые великими сокровищами. Будет битва. На это известие Смауг никак не отреагировал, не хотел отвлекаться на ненужные мысли. Существо же взволновалось, видимо, тоже услышало россказни пернатых. Теперь оно казалось дракону ещё меньше чем было, страха стало ещё больше, но он был теперь уверен, что не из-за него. Как-то создание само ему в этом призналось. — Знаете, я очень боюсь. Боюсь за жизни моих товарищей эльфов. И не только за них — за людей тоже боюсь, и за тех гномов. Вообще всей этой войны боюсь, потому что на ней происходит столько ужасного, что не описать словами. Мне не довелось участвовать в какой-либо битве. Я ещё слишком юна для этого, как мне все говорят. Но оружие в руках я держать умею, неплохо владею луком и немного сражаюсь клинком, но даже сейчас в поход меня не взяли… А ведь знаете, я и за вас тоже тогда испугалась. Когда стрелу из вашей груди вытаскивала. Мне было настолько страшно, что от моих действий вы могли умереть, поэтому я делала всё в разы медленнее. Больше оно не возвращалось к этому разговору, как и к теме предстоящей войны в целом. Он продолжал улетать по ночам, но полеты становились всё продолжительнее, сил становилось всё больше, а количество мазей, наносимых на рану, — меньше. В середине третьей недели бессмертное сказало, что Смауг почти здоров, чем вызвало его положительное настроение на весь оставшийся день. Скоро. Совсем скоро он отделается от этого слабого существа! Не нужно будет слушать нескончаемую болтовню и терпеть зловонные растворы! В тот день Великий ящер улетел особенно далеко и надолго, даже не обратив внимания, что уже приевшаяся просьба о возврате не прозвучала. Вернулся он на знакомую поляну, когда солнце уже клонилось к закату, а ночной холод отвоёвывал всё больше у последнего дневного тепла. Существа на поляне не было, как и оружия. Значит, ещё на охоте, видимо, даже не возвращалось, потому что огонь в привычном месте не горел, а угли давно остыли. Дракон улегся на своём месте и принялся ждать ужина, принесённого этим неуклюжим бессмертным. Вообще-то, он и сам давно мог найти себе пропитание, но отчего-то не торопился этого делать, ведь оно его кормило, и этим грех было не воспользоваться. Но существо не появилось на поляне ни когда совсем стемнело, ни на утро, ни даже к полудню. Его отсутствие никак не волновало дракона, но он почему-то обнюхал всё их место стоянки, и только после заметил, что сумки с вещами и травами под камнем нет. Значит, ушло! Оно само ушло! Свобода! Вот она долгожданная свобода! Его больше ничто не держало здесь, он не обязан был возвращаться, терпеть и переступать через свою гордость! Оно больше не вернётся, да это и к лучшему, а то Смауг уже подумывал задавить надоедливое существо с его вечной болтовней. Пха! Резко взлетев в высь, ящер поднялся почти под самые облака, кружась и играя в неистовой пляске в паре с вольным ветром. Он спустился на землю только глубокой ночью, просто спикировал на первую попавшуюся поляну и под тяжестью усталости мгновенно задремал. Всё же, он уже не молодой «птенец», чтобы так кувыркаться, да и ранение ещё не до конца прошло, что тоже влияло на его подвижность. Впервые за эти недели он проспал рассвет. Сейчас Смауг открыл глаза не от осторожного поглаживания по чешуе и непрерывного невнятного бормотания, а от долбежки дятла по стволу засохшего дерева, что, надо сказать, немного разозлило дракона. Немедленно прибавилось небольшое ощущение холода и промозглости, о которых он уже почти позабыл, проведя несколько недель рядом с кострами. Окончательно проснуться заставила мысль, что охотиться сегодня придётся самому, так как больше некому. Эти факторы добавили негатива в неудачное утро. Но ведь этого двуногого уже нет! Разве это не повод для радости? Конечно же, да! Только вот почему-то радостно не было, а тут ещё и оказалось, что после вчерашнего полета он вернулся на ИХ поляну! Чем он только думал?! Олень, закончивший свои дни в его желудке, не принёс должного удовольствия. А сама охота только вымотала и вернула накопившуюся за ночь усталость. Полёт также не принёс того блаженства, которое приносил вчера и вообще всегда до этого момента. Накатила страшная скука… Теперь, просто лёжа на камне, он не знал, чем себя занять, а ведь раньше его это не беспокоило! Правильно, ведь раньше было это неугомонное существо, которое мельтешило вокруг или раздражало производимым шумом. Раньше… В непонятной меланхолии рептилия провела ещё несколько дней. Непонятные чувства, которые раньше он испытывал только к золотым побрякушкам — хотя и к ним не было ничего подобного, — росли где-то в глубине того, что должно было называться душой. Необычное, неизвестное, неиспытанное… Что это? Привязанность? Привычка? Да будет проклят тот день! Жалкое существо…***
Смерть была везде. Она шла по этому месту то семимильными шагами, случайно роняя свои дары, то крутясь волчком на месте, разбрасывая их в спины бесстрашных воинов, забирая с собой всё новых и новых, не давая шансов и не раздавая помощь. Это была бойня. Побоище. Битва. Великая битва пяти воинств. Эльфы. Гномы. Люди. Сколько сегодня погибнет? Скольких не досчитаются в строю? Скольких уже не дождутся домой? Она не сражалась, но оружие при себе имела. Была лекарем, «собирала» тяжело раненных, оказывала помощь на месте легко пострадавшим. Ползала со своей сумкой с травами на перевес, гремя склянками и уже еле передвигая непослушные конечности от усталости и холода. Пыталась помочь тем, кому это было ещё нужно. Убитый. И этот. И три последующих. Нет, кажется, этот человеческий мальчишка ещё дышит. О, Эру! Такой молодой, ему же наверняка и шестнадцати нет! Как?! Как он оказался здесь?! В самой гуще, в самом пекле? В этом аду! Слава высшему, ничего серьёзного — отделался легко, видимо, просто ударился головой о камень и потерял сознание. Повезло. Перетащить его в укромное место под небольшим валуном не составило большого труда. Безопасно. Ха! Сейчас нигде не безопасно! Но здесь всё же лучше. Парнишка закашлял и прохрипел что-то невнятное, скорее всего, попросил воды. В фляжке на поясе осталось всего несколько глотков, но эльф и это поднесла к его обветренным губам, приподнимая голову, чтобы тот не подавился. — Спасибо… — Лежи и не двигайся! Подожди, пока битва не отгремит. Не твоё это сражение — твоё ещё впереди, — лишь прошептала бессмертная, отходя от мальчишки, с грустью смотря вперёд. — Берегите себя… — Человечишка! Такой молодой, совсем ещё жизни не чувствовал, а желает ей поберечься. Ну что же… Значит, придётся исполнять. Короткими перебежками она передвигалась всё ближе и ближе к одинокой горе, где сейчас велось самое ожесточенное сражение. В самое пекло лезть смысла нет, там уже некого ставить на ноги: если упал, то больше не встанешь, да и со своей жизнью легко распрощаться. Этот ещё жив. Гном слегка постанывал, придавленный несколькими варгами, не имея ни малейшей возможности подняться. Эльф метнулась к нему вовремя, отбивая атаку ближайшего гоблина, немного неумело, но все же эффективно. С разворота, прямо в незащищённый участок шеи. Бросилась к раненому, с большим усилием сдвигая туши мертвых хищников. — Остроухая… Махал меня раздери… Остроухая помогает… — кряхтел гном, потряхивая своей тёмной бородой с заплетёнными косами в усах, пыжась и тужась от натуги. Сильно сдвинуть туши не удалось, но и этого хватило, чтобы вытащить заложника положения. Окинув его взглядом, целительница выявила вывих и плечо, продырявленное копьем, хорошо хоть не отравленным. Выдохнула, дёрнула, вправила. Рука с характерным хрустом встала на место. Теперь дело техники. Заранее смоченные целебными растворами бинты ещё есть — значит справится. Стоило ей перетянуть последний узел на повязке, как гном вскочил и, подхватив лежащий недалеко топорик, бросился в сражение, кинув лишь на прощание своим хриплым, грубым от табака голосом: — Жив останусь — не забуду! Сейчас она была в какой-то крепости, сюда она дошла ещё до ранения, убегая от тролля — с ним ей не тягаться. Она успела перевязать ещё трёх, пока сама не оказалась ранена несколько раз: сначала шальная стрела задела руку выше локтя, потом кем-то не добитый гоблин решил отыграться и рубанул мечом ей по ногам. Видимо, сил у него осталось немного, так как таким ударом можно было бы кости перебить, но он лишь порезал. Передвигаться бегом она больше не смогла, да и ходить было трудно. «Значит, ползи!» — мысленно прикрикнула на себя эльф, стискивая сильнее зубы, когда бинтовала ноги. Спать хотелось неимоверно. Не было сил, чтобы продолжать бороться. Воды тоже. Бинты почти кончились. Растворов осталось совсем немного: на несколько перевязок, не больше. Но она должна. Ведь от неё может зависеть чья-то жизнь. Встать. Скривиться. Но медленно идти дальше, задыхаясь от боли. Ещё один раненный. Гном. Тоже молодой. Слабо дышит, видимо, его сбросили с уступа у неё над головой, да ещё и рана… Ничего. Выберется! У него ещё всё впереди! Не умрёт! Не сегодня! Эльф хаотично рылась в сумке, гремя уже пустой тарой, в поисках остатков зелья. Да, осталось! Вливает ему немного в рот, разрывает предпоследние тряпки на небольшие лоскуты, промывает рану обычной водой, от которой руки покрываются ледяной коркой. Туго бинтует рану, шепча поддерживающие заклинания — все подряд, вдруг какое-нибудь поможет. Всё. Должно сработать, он ведь молодой, светленький и бороды почти нет… Дёрнуло же его одного сюда пойти! А может, не одного? Встаёт, опираясь о разрушенные сваи старого строения. Ветер продувает насквозь, замораживая и лишая последнего тепла, но остроухая идёт, не останавливается, стараясь не обращать внимания на боль, хотя порой это невозможно. Ещё один гном. С ним рядом эльф, в которой целительница с ужасом узнает начальницу стражи, Тауриель. Склонилась над лежавшим и шепчет, прижимая руки к его ране, которые уже почти полностью обагрились кровью. Пересиливая себя ускоряет шаг, отрываясь от спасительной опоры. Она должна! Обязана! Девушка падает рядом с раненным, заклинания ещё держат в нём огонёк жизни. Шанс есть. Молодец стражница, не растерялась! — Ламдриме… — Голос воительницы охрип, от чего он срывался на сиплый свист. Глаза красные и лицо опухло от слёз. О Эру, что война делает со всеми?! — Он не умрёт! Ты слышишь, Тауриель! Не умрёт! Если ты мне поможешь! — Ламдриме сама вздрогнула от своего голоса, такого грубого и стойкого, а эльф лишь кивнула. Хорошо. Всё будет хорошо. — Повторяй все поддерживающие и дарующие заклинания, что знаешь! Хоть сто раз! Хоть двести! Только повторяй! Ты слышишь?! И снова перезвон склянок еле слышится из-за недалёкого шума битвы. Последний раствор, который Ламдриме сама хотела выпить, но, видимо, не судьба… Половина — в рот, половина — на раны. Мазь на бинт, последний бинт. Перевязаться туго, но не сильно, аккуратно, приподняв гнома. Может не выжить — много крови потерял, слишком много. Но надежда есть. Любовью зовётся, а она, как все знают, и от смерти спасёт, и из пропасти вытащит. Эх, Тауриель, Тауриэль, на что ты себя обрекла? За что добровольно пошла, склонив голову, на эшафот обречённой любви? Он же гном, а ты эльф. Да ещё и из знатного рода, да ещё и начальник стражи… Зачем, Тауриэль? Ведь ты понимаешь, что он смертный, а ты будешь жить вечно. Даже сейчас этот гном может больше не встать, ты это понимаешь… Но всё равно любишь и веришь. Это видно во всём: в твоём заплаканном, полном надежды взгляде, в твоём нежном и ласковом голосе, шепчущем заклинания, в твоих невесомых объятиях и мягких касаниях… Ах, Тау, Тау… — Держись! Он выживет, ради тебя! Я уверенна. — Ламдриме сжала плечо воительницы со всей своей силы, на которую только была способна в данный момент. Таким жестом она хотела передать хоть каплю своей уверенности в спасение, веры в жизнь. — Ламдриме… Там ещё Торин. Он ушёл биться на озеро… Я понимаю, ты не воин, но… — Стражница не договорила, да и это было не нужно, лекарь поняла всё и так. Эльф встала. Пошла. Медленно, еле переставляя раненные ноги. Пошла, потому что должна. Потому что, пока есть силы, она будет верить в жизнь и давать эту жизнь кому-то другому. Да, остроухая не знала, кто такой Торин, не имела при себе никаких лекарственных принадлежностей, но всё равно шла, упорно и несгибаемо. Ледяное озеро. С него видно всё поле битвы, как на ладони. Кружат гигантские орлы… Орлы! Теперь-то они не проиграют! Все скоро закончится! Победа будет за нами! Одинокая фигура на льду, сломанный меч, труп ужасного бледного орка. Торин. Видимо, это он. Он сражался с самим Бледным орком и победил! Но какой ценой?.. Спуститься нормально не получалось. Несколько раз упав, поскользнувшись на замёрзшей поверхности, подняться больше не смогла. Пришлось ползти. Ламдриме стиснула зубы от боли, зажмурила глаза и старалась не думать об острых, ужасных ощущениях. Она успокаивала себя тем, что этот гном будет последним в её списке на сегодня, а потом она отдохнёт, залечит раны, поест и выспится. Удручённая ухмылка скатилась с её лица, как и промелькнувшая шуточная поддержка. Всё… Гном умирал. И это был не тот случай, когда ещё что-то можно сделать… Он не выживет. Это она могла сказать точно. Нет, будь у неё хоть какие-нибудь лекарства, она бы поборолась за его жизнь, но так… «Размазня!» — мысленно отвесив себе пощёчину она, еле двигаясь, села на льду, сложила руки на груди у Торина и зашептала. Ламдриме говорила с особым усердием, нажимом, прилагая все свои чувства и мысли, старалась выдернуть его! Ведь Тауриэль просила, следовательно, для неё он что-то значит, а если не для неё, то для того молодого тёмненького гнома уж точно! — Дожил… Эльфы помогают… Да что же они все так удивляются? Разве на войне важно, какой ты расы? Разве важно думать об этом сейчас, когда на кону жизнь?! — Тауриэль. Она просила, — сама не зная, зачем это сказала, эльф замолкла. Всё, что могла, она сделала. — Рыжая?.. — Кашляет. Плохо, срочно нужны нормальные лекарства! — Мало ей племянника? — Так вот что их связывает! Он его дядя! Неужели это тот самый Король под горой?! А те двое — наследные принцы, о которых он объявил перед битвой… Да, Тау, ты всегда стреляла слишком метко. — Вам не стоит разговаривать. — Заговоры не помогали — без бинтов и снадобий это было бесполезно. — Оставь меня… Эребор будет отвоёван… Фили будет править… — Похоже, Торин не знал, что случилось. А если сказать? Ламдриме упорно молчала, не забывая шептать про себя поддерживающие, прижимая руки к рваной ране от орочьего ятагана. Как он вообще ещё жив?! Гномы — поистине великий и сильный народ! Эльф восхищалась и боялась одновременно, не зная, чем для неё обернётся помощь их королю. А вдруг обвинят в обратном? Как она тогда вернётся? И так нарушила за этот поход уже почти все приказы своего владыки… Он запретил ей следовать за ними, она ослушалась, вылечив дракона по пути. Он не разрешил лечить гномов на поле боя, а людям оказывать помощь только при последней необходимости, оказывая основную поддержку лишь своим соплеменникам, не тратить лекарства на другие расы. Она считала, что на поле боя все равны, ведь без разницы, кто окажется следующим в объятиях смерти, для неё так же все равны. Эльфы… Гномы… Люди… А итог? Все мертвы. Она ослушивалась приказ за приказом, слушая лишь своё сердце и поступая по-своему. А ведь раньше она не поступала так. Всё началось после встречи со Смаугом. Это он её изменил. Правду говорили, что драконы имеют огромное влияние на гномов, но ведь это не значит, что на эльфов — нет! Сейчас всё зависело от некоторых вещей, которые до сих пор были непонятны ей. Она не могла больше ослушаться приказов короля, но и слушать их дальше тоже была не силах. Всё для неё изменилось и утратило былые ценности. Неизвестность теперь ждала её за следующим поворотом. Вся жизнь изменилась. Вдруг, словно из-под земли, возникла небольшая фигурка кудрявого человечка. Он был небольшого роста и совершенно босой, что несвойственно ни горным жителям, ни лесным. Не обращая внимания на Ламдриме, он кинулся к Торину, шепча что-то про орлов и победу, словно король-под-горой уже отдал жизнь в руки Ауле. — Он жив, но очень слаб… Я сделала, что могла, теперь дело за вашими целителями. Не зря же говорят, что дети гор рождены из камня, — прошептала целитель, отходя от Торина. Сам же гном лишь тяжело дышал, а в глазах мелькала вселенская усталость и неподдельная тоска. Когда он посмотрел на полурослика, слегка дрогнули уголки его губ, он пытаясь изобразить подобие улыбки, хотя это так не подходило суровому владыке ценных рудников. Тишина. Несвойственная данной ситуации. Пугающая. Смертельная. Она повисла над полем великой битвы и закрыла своей тенью всё. — Миледи! — Голос полурослика, так громко и отчаянно её зовущий, наверное, навечно запечатлелся у неё в голове, а голубые глаза горного короля, расширенные от ужаса, ещё не одно десятилетие будут навещать её во сне, в кошмарах… В следующий момент земля и вся картина смерти оказалась как на ладони, а необыкновенное чувство полёта захлестнуло с головой, не желая отпускать из своих воздушных объятий. И даже железная, не очень удобная хватка гигантской чешуйчатой лапы не смутила, а принесла необыкновенную легкость и радость. Чувства боли и усталости, которые до этого момента господствовали в ней, разделили власть со светлым чувством восхищения и спокойствия. — Твои собратья говорят, что драконы пришли с севера, — прогрохотал в голове эльфа голос, похожий на раскаты грома, заставляя её не только улыбнуться чистой и искренней улыбкой, но и вовсе звонко рассмеяться. — Существо…