3,5

Сквозь мутную пелену полусонного бреда проступали едва различимые звуки: вой ветра, шелест листвы, уличный шум, визг шин и скрип тормозов, или, быть может, совсем наоборот. В небольшой и довольно-таки простенькой комнате пахло мокрым асфальтом и пылью, не иначе кто-то забыл закрыть форточку на ночь. Надо бы встать да исправить этот досадный пустяк. Что бы кто-то исправил… Очередное утро Южной столицы выдалось пасмурным и холодным. Удивительно, наверняка и шести нет, а с улицы то и дело доносятся странные мелодии мобильных телефонов, обрывки чужих фраз, да машинный рев, нет-нет да кто-нибудь проедет под окном. Куда реже велосипедисты, кажется, всего дважды. Но это там, снаружи, а под большим синтепоновым одеялом тепло и уютно, и так не хочется открывать глаза. Ещё немного сна, ещё бы на чуть-чуть задержаться в этом царстве на грани виденья и яви, утопая в приятной неге утреннего морока. А если разомкнуть веки, то можно увидеть побеленный потолок, или серое надомное небо, и придётся вставать, тогда уж окончательно, бесповоротно, целиком и полностью, ведь на сегодня запланировано немало дел и надо бы всё успеть… успеть… успеется. Будильник ещё не звонил, а значит и времени до подъема в запасе осталось, как раз эти самые пять минуточек, даже не спать, просто поваляться в постели, отдавшись на милость ощущению спокойствия и тепла… Просторная кухня двухкомнатной квартиры была обставлена в лучших традициях минимализма — простенько, чистенько, функционально. И всё же её дополняли приятные мелочи: будь-то цветок на подоконнике, подставка с разномастными кружками, и несколько фотографий в тонких деревянный рамочках. В такие хмурые дни начала осени приятно встать пораньше и просто посидеть в этой комнате, уже успевшей остыть за ночь. Поразмышлять о чём-то своём. И описать общее состояние дома, в одно слово — тихо. И нет, это не та звенящая тишина, что пугает и наводит на мысль о бренности бытия и суициде. Это приятная, ленивая, нежная благодать, что заливается в уши, проходит через всё тело насквозь, и греет тебя изнутри, это неспешность. И даже дверной скрип из спальни не в силах нарушить столь чудной идиллии. Аккуратно, на цыпочках в коридор вышла девушка, она осторожно пробиралась мимо кухни в сторону ванны, смешно пригибаясь и морщась от любого, слишком, по её мнению, громкого шороха, или неловкого движения. Ступая «шаг в шаг» она поравнялась с проёмом, пригляделась, коротко кивнула и поползла дальше. Вот вроде бы и походка легка и руками не размахивает, а всё равно врождённая неуклюжесть берёт своё. Так, что по пути она успевает задеть всё, что только можно задеть и нельзя, скорчив, при этом, непередаваемые страдальческие мины. Спустя пятнадцать минут вслед за первой девушкой вышла вторая, сразу же направившись к холодильнику, а от него к раковине. Умывшись и выложив на стол составляющие будущего завтрака, она как-то рассеяно улыбнулась. — Доброе утро — вот и всё, и не надо ничего боле, лёгкая улыбка и нечленораздельное приветствие — этого хватит. Так каждый раз случается, изо дня в день, ну разве не здорово иметь маленькие семейные традиции? Мы здесь так давно, кажется, целую вечность, этого вполне достаточно, чтобы себе представить, как вскоре звук льющейся воды совершенно ослабнет, скрипнет кран, щёлкнет задвижка и босыми ногами, оставляя мокрые следы на плитке, в комнату войдёт закутанная в полотенце девушка, она подкрадётся к своей подруге, что жарит омлет на газовой плите, обнимет её сзади и поцелует в шею. Невесомо и легко, и прижмётся оголённой грудью к узкой спине. А та обхватит её левой рукой за шею и на мгновение оторвётся от своего занятия, она запрокинет голову и вдохнёт, ставший столь родным, столь привычным, запах. — Опять моим шампунем пользовалась? — лениво и беззлобно. Зарываясь длинными пальцами в пышную копну. — Прости, сослепу не разглядела — так же отстранёно. Прихватив губами мочку уха. — Это потому что надо включать свет, когда идёшь в душ — с лёгким укором. Прикрывая глаза. — А зачем? — совершенно риторически. Отстраняясь. Они почти каждое утро говорят о том, почему стоит, или не стоит включать свет, когда моешься, покупать свои банные принадлежности и взять за правило запоминать, куда ставишь косметичку с вечера. А потом обитательницы полупустой квартиры будут стоять рядом, молча, и готовить завтрак: кофе, и что-то к нему. А на запах вкусненького, как известно, из вышеупомянутой спальни, всегда выползает третье тело. Оно не говорит и еле ходит до тех пор, пока не приведёт себя в порядок и не прикончит порцию или две. Только ножками играет под столом со своей соседкой, а та качает маленькие ступни на своих, на размер больше, прикрывая кружкой заговорщическую улыбку. Как же хорошо, просто сидеть вот так вот, вчетвером, за одним небольшим овальным столиком, молча, без лишней болтовни и нервного напряжения. По-семейному спокойно, по-домашнему тепло. Как же здорово нам в это пасмурное утро. Минута, две, три. И понеслась! Вот кто-то вспомнил о «Который час?», глаза распахнуты в панике от осознания всей ситуации, вот на столе телефон, часы, время, его катастрофически мало. И они резко встают из-за стола, чуть ли не отбрасывая стулья, и кидаются врассыпную по квартире. Из ванны доноситься приглушенная ругань, со стороны спальни — хлопки шкафа, а в гостевой то и дело что-то падает. Девушки мечутся в поисках вещей, ходят из комнаты в комнату подавая друг другу, одним лишь им понятные, условные знаки: — Где? — из проёма показалась взлохмаченная голова. — Тумба, нижняя полка! — прозвучало с другого конца коридора. Одна из подруг, всё ещё в пижаме, пробежала от спальни в ванную за рекордные пять секунд, на ходу снимая мордочку панды одной рукой, так как в другой у неё носки. В противоположном направлении, т.е. к гостевой полетела кучерявая бестия, с голым торсом, но уже в колготках и серых тканевых бриджах. — Что? — а это уже из спальни. — Голубая в клетку! — из кухни. Подобрав сброшенное в спешке полотенце другая сожительница заскочила за пастой и щёткой, она уже успела натянуть фиолетовую «клёш» и шелковую блузу. И даже сумку собрала. Талант… — 24! — из ванной высунулась рука и бросила помаду, рука из кухни поймала её. — 37! — тушь, в обратном порядке. Блондинка в полосатом платье и курчавая в бриджах и рубашке были почти готовы к выходу. Оставалось самое сложное — накраситься. Этот простой, казалось бы, пункт вызывал затруднения у всех, без исключения. Хорошо хоть в доме не одно зеркало на всех, можно как-то приспособиться. — 5 минут! — обозначили из гостевой. — Чёрт! — В шкафу! — Да нет… — А, на спинке дивана! — Вот, спасибо! — 2 минуты! Быстро! И все трое около большого зеркала в прихожей, нанося последние штрихи, поправляя причёску, обувая кеды, туфли, лодочки. С сумками и рюкзаками, проверяя всё ли на месте. Впрочем, как всегда. — Ну всё, пора. Руфус! Иди сюда! — а вот и моя очередь метаться в поисках чего-то, в данном случае, укрытия. Но, увы, за столько лет, она научилась находить меня везде — и в комоде, и под диваном, и даже в коробке из-под мультиварки. Не отвертеться. А впереди большая коричневая переноска, несколько часов «интереснейших» лекций журфака и вет. лечебница. Зашибись! Вот… вот она — обречённость.