Исцелись, любовь моя (Я буду рядом)

Следующий день обещал быть трудным. Госпожа Лукашевич сказала, что мы с Фелицией можем пойти вместе с ними в больницу к Феликсу. Конечно же, я хотел увидеть его, но чувствовал себя как-то…неуверенно. Или, скорее, напугано. Похожее чувство я испытывал, когда мой дед умер. Колебался подходить к гробу, не хотел видеть его таким хмурым, бледным и безжизненным. Я не хотел запоминать его таким. Я считаю, что последнее воспоминание о человеке, должно быть, когда он еще живой. Но, на этот раз, все по-другому. Феликс еще не умер, но нет никакого шанса, что он вернется к нормальной жизни. Обычно я реалист и, судя по текущей ситуации, сомневаюсь, что он пойдет на поправку. Но ведь это Феликс. Как бы глупо и слепо это не было, но я должен верить в него и не упускать шанса. В десять часов утра начались приемные часы. Я, госпожа Лукашевич и Фелиция были уже в больнице. Мы ждали, пока мама Феликса не закончит разговаривать с медсестрой. К счастью, здесь почти все говорили на английском, так что я легко мог понять, о чем они говорят. Когда они закончили беседу, к госпоже Марии подошел врач. Это был мужчина сорока-пятидесяти лет, с седыми волосами и с довольно густой бородой. Он дружелюбно улыбнулся. - Пойдемте, я проведу вас в палату Феликса. Мы встали с неудобных стульев и пошли за мужчиной. - Из-за специальной обработки, у пациентов, находящихся в отделении интенсивной терапии, более короткие часы приема – с десяти до четырех, - сказал он, когда мы вошли в лифт. – Я бы еще хотел напомнить, чтобы вы не трогали оборудование, но вы уже достаточно взрослые и, надеюсь, сами это прекрасно понимаете, - он улыбнулся. Врач говорил со странным акцентом, наверное, он русский или украинец. Лифт остановился на третьем этаже, где и находилось отделение интенсивной терапии. Звук наших шагов эхом разносился по длинному коридору, тут очень сильно пахло медикаментами. Пока мы шли мимо палат, я не слышал ни одного писка аппарата. Коридор был переполнен врачами, медсестрами, больными (зеленая одежда которых, выделяла их из толпы). Врач остановился перед дверью под номером двенадцать. - Мы пришли. Можете войти, но сначала я хочу обсудить кое-что с госпожой Лукашевич в моем кабинете. - Хорошо, - ответила женщина. – Если хотите, то можете зайти, хорошо, дети? Я скоро приду. И они ушли. Мы с Фелицией стояли у двери около двух минут, пока врач и госпожа Лукашевич не исчезли с поля зрения. - Пойдем? – спросила Фелиция. Ведь, мы ничего лучше не могли придумать, чем стоять и тупо смотреть на дверь. - Давай, - я улыбнулся, подходя к двери. – Дамы вперед, да? - Да иди ты, - грубо ответила она, пряча улыбку. – Пошли и все. Мы пришли сюда не топтаться под дверью. Да, и ты парень, так что иди первый. Кивнув, я открыл дверь, уже не так сильно нервничая, зашел в палату. Комната была не большая, но и не маленькая. Было много маленьких аппаратов, стоящих по обе стороны кровати и работающих очень громко. Так же была капельница и показатель сердечного ритма. Сама кровать небольшая, с белым постельным бельем, и идеально подходила для одного человека. На ней спал Феликс. На его лице была кислородная маска, а куча трубок присоединены к рукам. Я заметил три стула в палате. Два – около кровати, а третий – у окна. Я сел на стул, стоящий около кровати. Теперь, я мог ближе рассмотреть Феликса. Уголок левого глаза был фиолетовым, наверное, остался после ушиба. Также, у него была трещина на нижней губе, большие синяки на лбу и на щеке. Его, и так светлая, кожа сейчас была ужасно бледной. Я взял его за руку и повел по костяшкам большим пальцем. Он выглядел таким хрупким, будто сделанный из фарфора. Его грудь едва подымалась при каждом вдохе. Как же больно видеть его таким. До сих пор не могу поверить, что кто-то посмел обижать мою любовь, делать больно. Я хотел поговорить с ним, сказать, как сильно люблю его. Если бы я знал, через что ему пришлось пройти, я бы всегда был рядом с ним. Если бы я видел, что происходит. Может, если бы я спросил, он рассказал мне все. Он ведь вел себя по-другому на Пасху, не улыбался так, как раньше. Черт, он ведь вздрагивал каждый раз, когда я касался его, так ведь никогда не было! Как я мог быть таким глупым и не заметить, что что-то не так? - Прекрати, - я обернулся. Фелиция сидела на кровати и смотрела на меня водянистыми глазами, но еле заметная улыбка все же была на ее лице. – Прекрати винить себя. - Как ты… - У тебя все на лбу написано. Знаешь, ты не единственный виновен в этом. Думаю, мы все виноваты и я в том числе. Знаешь, мы с Фелом всегда были вместе, даже если спорили или, когда я считала его полным идиотом. Я не замечала ничего странного. До… до той пятницы… Мама рассказывала, как мы обо всем узнали? Я отрицательно покачал головой. - В пятницу я была в гостях у Елизаветы и сказала маме, что вернусь к девяти. Она должна была вернуться домой к двенадцати, но, почему-то пришла домой раньше меня. Я вернулась домой в полдевятого. Мама сидела одна на кухне и тихо плакала. О-она не ответила на мой вопрос: «Что случилось?», а когда я спросила: «Где Феликс?», она спросила помню ли я, что делали люди, когда наши бабушки и дедушки умерли… Мы не знали, что над Феликсом уже давно издеваются… Знаешь Элизабет и Гилберта? Я кивнул. Фелиция вытерла слезы со щек. Всхлипнув, она продолжила: - Феликс не говорил о том, что происходит в новой школе никому, кроме них. Они знали, что над ним издеваются. Лучшие друзья обещали Ф-Феликсу хранить это в тайне, которая была совсем некстати. Только с ними он был честен практически на сто процентов. Ведь он не говорил им, что его избивают. Элизабет сказала, что они поняли это неделю назад, когда Феликс вернулся весь в крови. Гилберт довел его до дома, а Эльза пыталась поговорить с репетитором Феликса, но тому, видимо, было наплевать. С тех пор Феликс не ходил в школу, а, когда Гилберт пытался с ним поговорить, то отнекивался, говорил, что все в порядке. Тогда они все рассказали маме. Она пыталась отвести брата к психологу, но Феликс вновь сказал, что все хорошо, и психолог ему не нужен. И мы, глупцы, верили ему. М-мама рассказала мне вчера утром. Я понятия не имела о том, что происходило. Мы всегда были рядом, и я ни разу не заметила изменений в его поведении! Это так глупо, м-мы должны были заметить, что что-то было не так. - Скорей всего мы сможем помочь, - сказал я, глядя на руки Феликса, которые держал в своих. - Торис, - я посмотрел на нее. Она перестала плакать, но ее глаза были мокрыми, - я хочу у тебя кое-что спросить. Только ответь честно! - Хорошо. - Как думаешь, он проснется? - Надеюсь.