Десять секунд

Часто так бывает: сделаешь, а потом жалеешь сотню лет. Ну, или не сотню, быть может, меньше. Если быть точным, около шестидесяти двух. Именно в 1950-х годах началась наша «война идей». Я был за коммунистов, ты за Мао. Странный он был, этот Мао Цзэдун. Считал, что я тебя не уважаю. Считал, что я использую тебя, верчу тобой, как пешкой. И ты, видимо, думал также. Мне было трудно в те годы. Я с сожалением увел из твоей страны своих специалистов по программе международного сотрудничества. Ты прятался за спиной Мао, не выпуская из рук игрушечную панду. Как же я хотел тогда тебя обнять. Такой маленький, беззащитный. Хоть и намного старше меня. В своих действиях я обвинил только одного человека – Мао. И даже после смерти я не собираюсь ему прощать то, что он настроил тебя против меня, что заставил тебя усомниться во мне. - Я займу этот остров, ару! Уйди с дороги, коммунист, ару! Мы стояли ровно посредине острова Даманского. Повсюду шли боевые действия, орудия гремели, взрывы оглушали, но мы твердо стояли на ногах. Лишь когда кто-то умирал, у меня кололо в сердце. - Тебя настроили неправильно! – попытаться стоит. – Столько лет мы были хорошими друзьями, и только потому, что я теперь встал на путь коммунизма, ты презираешь меня? - Ты сам встал и другим покоя не даешь, ару! – хоть говорил ты четко и уверенно, в твоих глаза проскочила искорка сомнения. Я отчетливо знал твои карие глаза и хорошо умел читать по ним твои эмоции. – Мао сказал, что нам нужен этот остров, и я возьму его силой, ару. «И количеством», - поневоле добавил я. Я потерял тогда много народу, ты – и того больше. Меня оттаскивали от плана удара по острову и китайцам, потому что я кричал «Он мой друг, я не могу!» Но разве подействуют эти детские крики о помощи? Разве кто-то прислушался к Ване? В конце-концов, я отдал остров. По своей воле. - С новой территорией, Китай, - мы, неизменно стоя посредине острова, пожимали друг другу руки. - Спасибо, Россия, - ты не захотел смотреть на меня из-под своего зеленого козырька, что ты тогда надел. Он тебе крайне шел и я… попросту не смог сдержаться. Я поднял твою голову за подбородок и заставил посмотреть на меня. Ты упорно отводил взгляд, но все же, украдкой я увидел в твоих глазах слезы. Солдаты, что мои, что твои, уже ушли, оставив нас двоих. Ты убрал мою руку и, развернувшись на каблуках, пошел прочь от меня, утирая свои слезинки рукавом. Я хотел сделать шаг, но ты вдруг остановился. Быстро развернулся и, подойдя ко мне, проговорил: «Буду рад видеть Вас освободившимся от коммунизма, ару». И ушел. Покинул меня. Навсегда. В 1991 году Союз распался. Я остался один-одинешенек. Ходил на сбор СНГ, как подобается, появлялся перед всеми в хорошем виде. Я неоднократно чувствовал на себе твой беспокойный взгляд. Но подойти первым не мог. Ты не поверил мне тогда, и я был слишком горд, чтобы подойти первым. Я считал, что именно ТЫ причина моих страданий. И поэтому именно ТЫ должен подойти и извиниться. И я не соврал. Так и случилось. *** После очередного собрания Совета Безопасности ООН, ты остановил меня (хотя я уходил всегда самый первый) и спросил: - Как ты, ару? Вот так просто. Без «Вы», без «господин Брагинский», как это обычно бывало. Просто и наивно: «Как ты?» Этот вопрос поставил меня в глубокий ступор. Хотя я, все же собравшись с мыслями и нацепив невинную (но фальшивую) улыбку, промолвил: - Все отлично, не беспокойся, - и собирался уйти, как твоя рука легла мне на плечо: - Не ври мне, ару, - честно, я никогда тебя таким не видел.Ты был каким-то грозным, что ли. Устрашающим. – Зачем ты стал таким фальшивым? – твой голос предательски дрогнул, и улыбка тут же сползла с моего лица. Если он не добавил «ару», значит, он обеспокоен. Но чем? - Я же за тебя переживаю! – услышал я тонкий восклик. Мой взгляд упал на твое лицо. По нему стекали слезы. - За меня? – непроизвольно вырвалось у меня. - Да, за тебя! – в приступе истерики он кричал на меня, пытался побить, а я стоял, как идиот с улыбкой и смотрел на него. В сердце опять проснулись нежные чувства, испытываемые до нашего раскола. Да, я любил тебя. Всем сердцем. Всей душой. - Чего ты смеешься, ару? – успокоился, вытираешь рукавами слезы. Я, поддавшись нахлынувшему порыву, поднял тебя на руки и, прижавшись своим носом к твоему, ответил: - Да, ничего особенного, - и увидел, как покраснели твои щеки. Безудержное желание вырвалось наружу и я, не опуская тебя на землю, поцеловал тебя. Нежно овладевая твоими губами, я удерживал себя от того, чтобы не повалить тебя и не попробовать с тобой все и сразу. Ты начал потихоньку неумело мне отвечать. Я улыбнулся сквозь поцелуй и подумал: « Четыре тысячи лет живет, а целоваться так и не научился». Я оторвался от тебя, давая и тебе вздохнуть, поставил тебя на пол, обнял и прошептал: «Я люблю тебя. И всегда любил…» - Браво, ваш первый поцелуй длился ровно десять секунд! – воскликнул взявшийся из ниоткуда Франциск. Китай сразу густо покраснел, но благо, он стоял спиной ко всем и мог спрятать свое лицо у меня на плече. Я лишь беззаботно улыбнулся и, взяв Яо за руку, пошел с ним куда глаза глядят. Лишь сидя на снегу и смотря на закат, уже через несколько часов после СовБеза я услышал ответ. - Я тоже люблю тебя, ару.