***
День за днём жизнь Луи разбивается так же, как разбиваются треснувшие вазы, бокалы с виски и волны моря на закате. Томлинсон разрушает себя каждую секунду, потому что в промежуток между тем, как он берёт два грёбаных пальца и тем, как он засовывает их в своё горло, Луи всегда думает: "возможно, мне не стоит этого делать?". Но он продолжает, потому что не видит смысла останавливаться. Не видит смысла в чём либо. На закате волны всё так же разбиваются о берег, а Томлинсон плачет, ведь стрелка его весов остановилась на отметке 54.2, горло саднит от частой рвоты, а бедра в свежих полосах от лезвий. Его вес не падает — и это значит, что он слишком много ест, он слабый и нуждается в том, чтоб его рот пробили пулей. Но, как бы он не хотел, днем голод берет свое, и шатен съедает маленькое яблоко, после которого приходится рвать, пачкая руки и сидя на коленях немного дольше, чем обычно. Он плачет, потому что одинок и неидеален, никто его не любит, и, как сказал Зейн, его глаза похожи на сырость после дождя. Когда солнце восходит на небо, оставляя за собой краски, нарисованные водяной кистью, Томлинсон уже не спит, потому что у него легкая бессонница и жгучее чувство одиночества в груди. Он идёт в небольшой парк, где гулял в детстве, потому что сейчас там все заброшено и отдано в руки природы. Там нет людей, и Луи нравятся старые скамейки, оставляющие в сердце горький шоколад, и пустующие беседки, заросшие вьюнком. Он считает, что это более красиво, чем его тело.***
Рано утром Гарри ходит по городу, сжимая в своих руках холодный фотоаппарат, как коробочку пандоры. Он понимает, что ничего красивого тут не найти, потому что каждый дом уже сфотографирован с разного ракурса, а небо в последнее время слишком одинаковое. Гарри идёт в маленький парк, который он долго не хотел трогать, потому что тот казался таким свободным и диким, что хотелось как можно дольше любоваться им, прежде чем запечатлеть на пленке. Когда Стайлс делает пять фото рыжего котёнка возле цветов и три фото скамьи, обросшей мхом, его взгляд цепляется за хрупкое тело в беседке. Медовые волосы переливаются на утреннем солнце, острые скулы, тонкая полоска губ, худощавое тело и, ох, Боже. Пустые голубые глаза, что смотрят в такие же зеленые. Гарри хочет фотографировать этого мальчика двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, безотрывно, касаясь его кожи и лица. Возможно всё, что Гарри так долго искал в людях, он нашел в этом парне, что выглядел так идеально, но так бездушно, и сердце Гарри пропускало удары, когда глаза его закрывались, а дыхание прекращалось на несколько секунд. — Прости? — Гарри подходит к парню, и тот с ухмылкой смотрит на него, голубые глаза сверкают маленькими огоньками и Стайлс готов дать руку на отсечение, но таких чистых глаз он не видел никогда. — Чего тебе? Решил задушить меня своими кудрями? — говорит незнакомец, улыбаясь. Не смотря на дерзость, в уголках его глаз появляются морщинки. — Как тебя зовут? Могу ли я сфотографировать тебя? — спрашивает Гарри, и его ладони потеют. — Фотографируй, если хочешь, — он пожимает плечами. — Меня зовут Луи. Стайлс всё ещё немного хочет застрелиться, потому что, вау, у этого парня идеальное имя и дерзкий характер, поэтому Гарри плохо, ему не хватает воздуха, он чувствует запах йода и моря, хотя до него идти около двух часов пешком. Так что — да, он фотографирует Луи, с разных ракурсов и под разным углом, даже когда солнце засвечивает половину фото, он не может остановить себя, ведь этот парень улыбается так прекрасно. Когда Гарри заканчивает, они говорят несколько часов: о доме, о путешествиях, о булочках с изюмом и маленьких ежах. И Луи впервые не чувствует себя слишком пустым, ненужным и одиноким, а его глаза прекращают пахнуть сыростью, потому что глаза Гарри чертовски зеленые и искрят нежностью. Луи, возможно, хочет себе такие же, но он просто не представляет, насколько великолепен сейчас. — Может, ты был бы не против сходить со мной в кино, или куда-нибудь ещё? — спрашивает кудрявый. Он ужасно волнуется и много заикается. Луи смеется, потому что это правда смешно. Гарри — большой, татуированный парень с косяком в сумке, краснеет как подросток, неловко трет запястья и хихикает, слыша смех Луи. Это, определенно, лучший звук в его жизни. — Ты зовешь меня на свидание, Гарольд? - Луи опять улыбается, точнее пытается сдержаться, отчего его щеки приобретают пунцовый цвет, и Стайлс улыбается в ответ, как последний дурак, потому что, да, возможно, это свидание.***
Оказывается, что Луи живёт в небольшом домике возле самого моря, его маленькие сёстры часто играют с куклами в гостиной, а мама готовит очень вкусные блинчики, которые никогда не оказываются съеденными. Каждый день в течении четырех месяцев Гарри приходит к Луи, и они ходят в парк, или просто пачкают ноги в мокром песке на пляже. Каждый день Гарри наблюдает за тем, как ключицы Луи выпирают всё сильнее и сильнее.***
Это случается, когда они идут на свидание в кафе и всё вокруг пахнет корицей. Много корицы. Луи чувствует вину, сидя на коленях перед туалетом, в то время, как Гарри ждёт его за столиком. Ему, определенно, стыдно за то, что он выблёвывает всё, за что Гарри будет платить деньги. Ему стыдно за взгляд, полный любви и доброты, которым Гарри смотрит на него, стыдно за свое существование, потому что он так легко топчет то, что Стайлс для него делает. Луи ненавидит себя за всё, что он сделал сегодня, за каждый вдох и за каждый не задержавшийся в желудке кусочек. Он хочет разбиться о скалы, как волны моря на закате. Гарри давно уже не ребенок и многое понимает. Понимает, что Луи бегает в туалет не просто так. Он, конечно, мог предположить, что ему просто неловко, но о какой неловкости идёт речь, если буквально час назад они жались за углом дома, страстно целуясь и выдыхая короткие стоны друг другу в губы. Так что Стайлс встает из-за стола, когда Томлинсон опять, извинившись, с глазами, полными слез, бежит в туалет. — Лу? — кудрявый открывает дверь, но вместо ответа слышит не очень приятные звуки, гласящие только обо одном. — Уйди, пожалуйста, — шепчет Луи, буквально захлебываясь слезами, сидя на холодном полу в кабинке. — Уйди, я не хочу, чтобы ты видел меня таким. И он плачет. Плачет так громко, что сердце Гарри разрывается от боли, и он готов умереть, лишь бы Луи перестал плакать. Потому что такие прекрасные люди, как он, не должны плакать. На лице таких людей должна сверкать улыбка, ведь они одиноки и, как они думают, пусты. Но на самом деле их души более полные, чем души самых прекрасных людей в этом мире. Гарри понимает это, как никто другой и всеми силами старается донести до Луи, потому что его душа такая прекрасная, такая полная и идеальная. Он просто не должен сейчас плакать, от того, что думает, что Гарри оттолкнет его мнимая неидеальность, в то время, как для кудрявого Луи, даже сейчас, даже в этот момент, самый идеальный человек на свете. Поэтому Стайлс не пытается вразумить его, не пытается остановить то, что Луи делает, а просто молча уходит, заказывая бутылку воды около бара и возвращается обратно. Приседая на корточках, он протягивает ее Луи, ловя странный взгляд заплаканных голубых глаз. — Я не собираюсь тебя осуждать, — в конечном итоге Гарри садится на пол рядом с Луи, расстегивая пару пуговиц на рубашке и устремляя взгляд в потолок. — Это просто то, что есть.***
Они возвращаются домой за полночь, когда на небе нет солнца, и мир приобретает свой настоящий вид. Луи живет около моря, желая проснуться и выйти на балкон, чтобы забыться. Пусть ненадолго, но чтобы шум волн отогнал все ненужные мысли, оставляя только Гарри. Лежа на огромной кровати в объятиях кудрявого, шатен не думает о своей проблеме, потому что дым от косяка у Стайлса в руке, туманит его разум и застилает пеленой глаза. Луи хихикает Гарри в шею, когда тот усиливает хватку на его талии, а после поднимает глаза на кудрявого, который выглядит так расслабленно и беззаботно, что Луи тоже хочется затянуться ядовитым дымом, почувствовать власть над своей жизнью хоть немного, потому что он может вдохнуть это, и тогда все окажется в легких, а может сразу выдохнуть, потому что не нуждается в веселье, так что его рука тянется к самокрутке Гарри и тот улыбается, смотря в по-детски наивные, голубые глаза. — Можно? — Почему бы и нет. И Луи неумело затягивается, смотря на Гарри, который не отрывает диких зеленых глаз от губ шатена. Улыбка трогает лицо Луи, как только он выдыхает дым и падает обратно в объятия Гарри. — Я могу контролировать свою жизнь, — смеется Луи, и вокруг его глаз появляются морщинки. Он тыкает Гарри в щеку, потому что тот тоже улыбается, почти смеется, изредка переводя взгляд на тлеющий, как его жизнь, косяк меж пальцев. Дым от него заполняет, кажется, всё пространство над ними, а Луи прекращает смеяться, с серьезным выражением лица залезая на Гарри. — Мы ведь можем заняться любовью? Да? Можем ведь? — Ох, черт, — Гарри выдыхает, весь воздух из легких исчезает и кудрявый умирает, снова и снова. — Можем? — Луи кажется слишком маленьким с его большими глазами и хрупким телом, но когда он начинает тереться бедрами об промежность Гарри, из его глаз летят звезды и фейерверки. — Черт, да, конечно, мы можем. И это действительно любовь. Тягучие касания, медленные, долгие поцелуи. Они никуда не спешат, потому что в запасе у них куча времени, потому что можно влюбиться в человека с первого взгляда, потому что пустота в их сердцах, возможно, скоро исчезнет, потому что они нашли друг друга. И Луи стонет так красиво и идеально, что Гарри хочет сорваться, хочет рычать и быть зверем. Но не с Луи. Не тогда, когда он цепляется за его плечи, шепча в шею его имя. Не с ним Гарри быть зверем, точно не с ним. Этот мальчик заставляет его чувствовать себя нужным и целым, потому что он сильный, а Луи нужен кто-то сильный, чтобы просто быть рядом. Потому что Гарри хочет фотографировать каждый миллиметр его тела. Потому что на двоих у них есть своя маленькая бесконечность.