Without hope

— Дон Жульман сегодня в три. Да, впустите его сразу. Нет, не нужно ничего. — Тсуна сбрасывает вызов и устало падает в кресло. — С этим Жулем даже сигареты курить опасно. Противный тип. Гокудера послушно кивает и ждет. Пытается поймать взгляд своего босса. Напрягается еще сильнее. У Десятого на звонке мобильного стоит на редкость противная мелодия. Гокудера ненавидит этот рингтон. — Да, обязательно. Уже купил. Не волнуйся, Кеоко, все будет хорошо. — Тсуна растягивает губы в улыбке и наигранно-веселым голосом продолжает, — И Дино обещал приехать. Нет, только с Ромарио — ты же знаешь, Хибари не слишком любит такие мероприятия… К сожалению, Ямамото тоже занят — срочные дела в Италии. Да, конечно, я передам ему, как только свяжусь. Нет, и Гокудера не придет. — Голос Тсуны слегка срывается, и он спешно завершает разговор. Аккуратно прячет сотовый во внутренний карман. И смотрит, наконец, на свою Правую Руку. Не выдерживает первым и отводит взгляд. Гокудера не понимает. — Ты поэтому меня звал? Тсуна уклончиво качает головой. Вздыхает. Поднимается и отходит к окну, всматриваясь в безоблачное небо. Гокудера знает наизусть этот вид: каждое дерево, каждую скамейку, каждый булыжник он, кажется, уже запомнил. Да что там. Он чуть ли не сам составлял планировку сада. Над идеальной природой резиденции трудились лучшие садовники. И Гокудера точно знает, что ничего примечательного там нет. — Поэтому тоже. — Тсуна смотрит прямо. Не на Гокудеру, нет, на него нельзя. Иначе просто сказать не решится. Кто бы знал, какой на самом деле трус десятый босс Вонголы… — Мне кажется, что ты устал. Я понимаю, что сейчас, наверное, не лучшее время для отдыха… — Глубокой вдох. Тсуна закрывает глаза. — Но надеюсь, продолжительный отпуск благотворно повлияет на тебя. Три месяца. В твоем распоряжении любая техника, любой курорт. Вонгола берет на себя все расходы. День на сборы и выбор путевки. Секунду Гокудера растерян. Он позволяет себе целую секунду непонимающим взглядом цепляться за такую знакомую фигуру самого важного человека в своей жизни. Потом смиряется, слегка кивает, признавая чужую правоту. Расправляет плечи, уверенным шагом уходит прочь. Если так решил Десятый, он не ослушается прямого приказа. Только один вопрос… — Кто? Тсуна понимает. Но не оборачивается. Так и отвечает, бездумно следя, как изменяются облака. — Ямамото скоро вернется. Он хотел поговорить, кажется. Может, вы встретитесь… Гокудера позволяет себе еще одну маленькую вольность — крепко жмурит глаза, стискивает зубы, а потом вылетает за дверь. Если Десятый так решил, то он объяснит бейсбольному придурку его новые обязанности. Расскажет, что именно требует босс от своей Правой Руки. Если Десятый так решил… Гокудера исчезнет. * * * Тсуна сломал в пальцах третий по счету карандаш. Да, бывает. В этих новомодных карандашиках из неоволокна никакой прочности. Тсуна всего-то слегка сжал его, а уже хруст. Ненадежный. — … будут уходить. Тсуна, ты меня слушаешь? Тсуна переводит рассеянный взгляд на друга, снова растягивает губы в улыбке. Ямамото смотрит устало, грустно и усмехается понимающе. Тсуна моргает, еще раз, и будто приходит в себя. Ямамото начинает снова. — Все поставки из Китая, Латинской Америки… — Скуало в Италии? Ямамото переворачивает страницу, не отвлекаясь от чтения. Кивает. И продолжает обрисовывать ситуацию, сложившуюся на черном рынке. Тсуна встает из-за стола и отходит к окну. — Знаешь, а Занзас, кажется… — Нет. Ямамото смотрит прямо, твердо. Тсуна стушевывается под этим взглядом. — Тсуна, я не нужен сейчас там. Здесь я гораздо важнее. — Ямамото понимает, смягчается. Откладывает бумаги в сторону — толку от них сейчас? Босс думает не о мафии. Босс страдает. — Ты не сможешь сделать кого-то счастливым, если сам несчастлив. Тсуна опускает плечи, голову. Слабая попытка оправдания звучит неубедительно и жалко: — У меня есть Кеоко… Ямамото смотрит на Тсуну и думает, как лучше сообщить ему, что его Кеоко уже месяца два проводит дни напролет в гостях у Хару. Ничего такого, конечно, они просто пьют чай, угощаются пирожными… Ямамото с усмешкой вспоминает, как навскидку перебирал варианты, почему эти девушки уминают столько сладкого и как ухитряются еще не раздасться в области талии. Все-таки на семью Вонголы работают лучшие иллюзионисты. — Поверь, от твоего решения никому лучше не стало, Тсуна. Может, стоит закончить это все? Просто позвать… — Нет. — Тсуна смотрит на свои руки. Так крепко сжимает кулаки, что белеют костяшки. И вдруг обессиленно расслабляет пальцы. — Ты не понимаешь… Тсуна закрывает глаза. А перед внутренним взором кадрами проносятся воспоминания: ослепительная улыбка, ясный взгляд, солнце, вода… Тсуна понимает, что он тогда просто выпил слишком много. До звездочек перед глазами, до пьяного смеха, до правды. Гокудера был рядом, Кеоко с Хару отправились отмечать свой ежемесячный праздник, а Тсуна вдруг оказался свободен. Просто как-то так случилось, что гости из Израиля не смогли прилететь, отчеты о последних делах он разобрал между делом, договоры под шумок еще с утра утащила изучать Хару, и все дела куда-то чудесным образом испарились. Вечер был в его полном распоряжении. Гокудера предложил смотаться к морю, а Тсуна — закрыть на все глаза и устроить пикник на берегу реки. Стоит ли говорить, что они выбрали? Солнце садилось, окрашивая все вокруг в нежно-розовые оттенки. Гокудера произносил тосты, Тсуна что-нибудь добавлял, и они смеялись, распугивая малолетнюю шпану. Они пили чокаясь, на брудершафт, Гокудера пытался губами поймать капли терпкого красного вина, а Тсуна смеялся и отпивал еще и еще из высокого бокала с острыми краями. По небу разливалась полуночная синь, а они кидались друг в друга виноградом и делили последний банан, перетягивая его каждый на себя. Гокудера вдруг оказался слишком близко, и Тсуна полез целоваться, зарываясь пальцами в светлые волосы. Они едва смогли добраться до гостиницы. Гокудера почти полностью на себе тащил полупьяного Тсуну, который ни за что не хотел отцепляться и идти отдельно. А в номере была двуспальная кровать… Сейчас Тсуна уверял себя, что все бы сложилось гораздо проще, если бы он просто уснул. Гокудера пытался его уложить. Затащил в душ, вытер насухо, подоткнул одеяло. А Тсуна тянул к нему руки и хотел еще поцелуев. Он вешался на шею, оглаживал ладонями плечи, прижимался так, что и сантиметра не оставалось между, и шептал всякую чушь. Гокудера сдался, когда неразборчивый пьяный шепот скатился куда-то в «Пожалуйста, Хаято! Пожалуйста!» А дальше была целая ночь… И утро. И подлый, позорный побег. И непонимающий взгляд в спину. И бесконечный страх. Самое ужасное — Тсуна прекрасно понимает, что будь его воля, он давно бы уже сбежал на другой конец света, лишь бы не встречаться глазами с Гокудерой. Только вот «Босс Семьи» — не простые слова, и все, что может сделать Тсуна, это подло отправить куда-нибудь подальше самого Гокудеру. И от этого — как камень на сердце. Тсуна уже второй месяц не может сосредоточиться. Он не может подписать бумаги без Хару, не может перебрать отчеты без Ямамото, а встречи с гостями теперь проводит Емицу. Кажется, Тсуна хотел, чтобы никто ничего не заметил, но в такой обстановке даже Кеоко поняла причину рассеянности Тсуны. Поняла, улыбнулась и приняла, не сказав ни слова. Их брак продолжил существовать на бумаге и для Альянса — Вонголе же нужен наследник — но не для них самих. Тсуна сломал жизнь себе и своим близким, совершив всего два неправильных поступка. И теперь Ямамото предлагал все исправить. А Тсуна попросту боялся что-либо еще менять. Когда решаются важнейшие вопросы на собраниях Альянса, когда вершатся судьбы мира за дверями кабинета, Тсуна уверен — он знает, что делать. Когда в собственной семье рушатся устои отношений, Тсуна съеживается, прячется под одеяло и пытается проснуться. Хорошо, когда ты маленький — проблемы тоже кажутся маленькими. Хуже становится, когда вырастаешь — за большие ошибки приходится платить высокую цену. — Хорошо, как хочешь, Тсуна. В конце концов, это твоя жизнь, тебе и решать. Ямамото забирает оставшиеся отчеты и выходит, оставляя Тсуну один на один со своими демонами. * * * Гокудера не знал, что делать. Оказаться за полмира от Семьи без права на возвращение меньше, чем через три месяца, — слишком жестоко. Он находился в непосредственной близости от Тсуны в течение шести лет. Самый большой срок, на который Правая Рука покидал Босса по делам Семьи — полгода. Но тогда была поставлена конкретная цель, они обговаривали ход переговоров почти каждый вечер, Гокудера был рядом. Пусть в другой стране, пусть в разных часовых поясах, но он был рядом с Десятым. А сейчас он «в отпуске». И совершенно не знает, чем заняться. Он прилетел во Францию забыться. Не помогло. Летал в Испанию, Швецию, Германию, даже Чехию посетил. Наверное, что-то искал. В любом случае, ничего не нашел. Он не нарушал приказ Десятого — Тсуна находился в Японии, поэтому сейчас между ними действительно лежали тысячи миль невысказанных слов. И Гокудера проезжал мимо шпилей и башен церквей, покатых крыш с красной черепицей; проезжал по узким улочкам, разъехаться по которым — отдельное испытание для нервов. Он был итальянцем всю жизнь, солнце Тосканы светило где-то глубоко внутри всегда, энергия кипела, и взрывы — всего лишь способ, чтобы успокоится. Спокойные улицы Европы навевали на него тоску и впечатлить не могли. И Гокудера разрывался: разум рвался домой, в солнечную Италию, где беспокойство пройдет, и жизнь наладится, но сердце, предательское сердце твердило, что дом там, в далекой Стране заходящего солнца. Там, где сейчас его душа. Гокудера должен был извиниться. Он каждый день теперь просыпался с этой мыслью. Наверное, все было бы по-другому, Десятый просто его неправильно понял… Хотя, как это можно было понять неправильно? Нет, Тсуна все понял верно. Поэтому и отправил его подальше. И хорошо, что дал возможность вернуться. За такое его можно было вышвырнуть из Семьи, как безродного пса. А еще Правая Рука… Влюбиться в своего босса. Ну это же надо было! Ну, хорошо. Любит, два года уже, как осознал, что любит, но почему, почему поддался этим чувствам?! Тсуна же был пьян. Надо было укутать и отойти от греха подальше. Проспался бы, понял, и забыли бы. С кем не бывает? Гокудере паршиво было от таких мыслей настолько, что хотелось кого-нибудь или что-нибудь взорвать. Как в старые добрые времена, когда все проблемы можно было решить с помощью динамита, а не связей. По закону подлости его главная проблема заключалась в том, что взрывать было нечего. Даже руины в этом чертовом мире охранялись как неприступные замки. Чтобы хоть как-то снять напряжение, он даже ходил в тир! Правая рука Босса Вонголы, сильнейшего мафиозного клана, целился из игрушечного пистолетика в детские шарики! По крайней мере сбил все. И отдал мальчишке в углу, маленькому восторженному мальчишке, с каштановыми волосами и ореховыми глазами, не попавшему ни разу ни в один чертов шарик, большого плюшевого медведя. Потом, конечно, ругал себя последними словами, костерил на все лады, но мальчишка в тот миг на него смотрел так… Как уже вряд ли когда-нибудь посмотрит Десятый. Гокудера не выдержал через месяц и вернулся в Италию. Поднял связи, разузнал о делах. Успокоился. Тсуна, кажется, и не думал скучать или что-то в этом духе — все сделки, запланированные на месяц, были успешно заключены, товар получен, доставлен, перезаписан. А Гокудера поймал себя на мысли, что опять анализирует ситуацию, мысленно извлекает выгоду и составляет примерный график на следующий месяц. Обязанности Правой Руки, чтоб их, въелись неожиданно прочно. Дино нашел его сам. Гокудера снимал дешевую квартиру на окраине города, но Вонгола должна была быть уверена, что он сейчас на Филиппинах. Гокудера снял со счета круглую сумму, а потом немного покопался в системе, и теперь все его расходы составляло проживание в шикарном пятизвездочном отеле и ежедневные процедуры в спа-центре. По крайней мере, так должен был думать Десятый. Обманывать Тсуну было неприятно и как-то неловко, но Гокудера не мог поступить иначе. Между Тсуной и правилами он всегда выбирал Тсуну. Конь появился неожиданно, как чертик из коробочки. Вошел в квартирку, осмотрелся, улыбнулся и помахал рукой. Вроде как поприветствовать. Гокудера со вздохом отложил бумаги и поднялся с дивана — Каваллоне взял с собой Ромарио, значит, надолго, значит, основательно. — Привет, Гокудера! Давно не виделись. Как поживаешь? Гокудера поднял на него красные от преследующей бессонницы глаза и криво усмехнулся. Что ему здесь надо, он решительно не понимал. — Отдыхаю. У меня отпуск. Гокудера прекрасно знал, что видит Каваллоне: стопка бумаг на журнальном столике, просевший диван, нерасправленная постель, неразобранный чемодан. И все. Ни книг, ни журналов, ни даже пепельницы, ни-че-го. Он не жил здесь. Приходил ночевать скорее, да и то — сон не шел. Гокудера по ночам смотрел из окна на узкие улочки и смолил одну за другой. Полпачки в день уже не хватало. Гробил свое здоровье, можно сказать, за просто так. Но какая разница? Здесь некому было осторожно забирать сигарету и тушить ее об стекло. Некому с улыбкой укорять: «Это уже третья, Гокудера. Не надо больше. Ты нужен мне живым и здоровым. И желательно, адекватным». Нужен. Вот так вот. А он просто взял и разрушил все. И знает, нужен ли он теперь Десятому, разве что Бог. Или Каваллоне. Мысль была настолько нелепой, что… Гокудера почти поверил. Действительно, зачем еще коню здесь появляться? — Ты зачем здесь, Каваллоне? Сесть было некуда. Гокудера знал это. В самом деле, не на кровать же заваливаться Коню? Босс все-таки, да еще и второй по значимости Семьи. Гокудера был уверен, что достаточно изучил его повадки во время визитов в резиденцию. Тсуна ценил общество и советы Каваллоне. Гокудера же следил, чтобы Ромарио не отходил от Коня ни на шаг — в помещении было слишком много ценных вещей. Каваллоне нравилось протирать задницей кожаный диван в кабинете. В квартирке Гокудеры такого не было, и он глупо надеялся, что Каваллоне свалит отсюда как можно быстрее. Да, просто потому, что здесь ему негде сидеть. Дино оперся плечом о косяк двери и сложил руки на груди. — Тсуна скучает. Гокудера всегда просчитывал варианты. Этим, как Правая Рука Босса, он занимался практически постоянно. Исход переговоров, выгоды от сделки, обращение к посетителям… Да, было и такое. Если Тсуне нужен был контракт, Гокудера наступал на глотку собственным принципам и был предельно вежлив с тварями, презрительно усмехающимися в спину Десятому. Гокудера всегда просчитывал каждый свой шаг. С Тсуной все его расчеты катились в тартарары. — Откуда ты знаешь? У Гокудеры шепот вместо крика, и в глазах — надежда. Такая слабая, такая сладкая прекрасная надежда. Дино улыбается. — Скуало жалуется, что у Ямамото совсем не хватает времени на тренировки. Тсуна разгребает отчеты до ночи и, как следствие, задерживает своего Хранителя. Ямамото домой возвращается выжатый как лимон. Уж не знаю, откуда Скуало знает подробности — по телефонной трубке что ли слышит? — но он бесится. — Десятый никогда не разгребает отчеты с кем-то еще. Он всегда делает все сам. Надежда потухает во взгляде, Гокудера злится. Каваллоне пришел посмеяться, как видно. Сейчас будет выдумывать всякую чушь, толкать речи о прощении и раскаянии… Самого бы его лишить общества Хибари месяца на три. Как вдохновенно он тогда запоет, интересно? — Тсуна не проводит переговоры с другими семьями и кланами и долго обсуждает договоры с той девушкой, Хару. Кея вне себя — у Тсуны изменилось расписание, он теперь по полдня проводит в кабинете, всего лишь решая, какие бумаги подписать. Кея к нему пробиться не может. Ложь. Хибари, которого знал Гокудера, вламывается в кабинет, из вежливости разве что постучав, Десятый всегда принимает своих Хранителей без очереди, а Каваллоне просто издевается. С каждым словом Гокудера закипает все сильнее. — И Тсуна непривычно рассеянный в последнее время. Не может сосредоточиться. Если бы Кея был сейчас в Японии, он устроил бы ему неплохую трепку. Конь улыбается почти весело, и эта его улыбочка срывает Гокудере крышу. — Хватит! Заткни свой рот и катись отсюда! Вонгола не изменила планы, я знаю! Все поставки получены и переговоры проведены! Хватит делать из меня идиота! И Десятый никогда не бывает рассеян при разговоре с Хибари! Конь все еще улыбается, когда Гокудера по привычке тянется за динамитом. — Вонгола может и не изменилась, а вот Тсуна — точно. И это явно твоя вина. У Гокудеры вмиг пропадает желание драться. Слова Каваллоне - как удар под дых. Он прав, и Гокудера это знает. Только признавать отказывается. — Возвращайся, Гокудера. Босс во многом зависит от своих подчиненных. Вонгола без тебя слишком слаба. Гокудера растерян. Он ерошит волосы и падает на диван. Смотрит на Дино недоверчиво и не знает, что сказать. Дино отталкивается от косяка и поднимает руку в прощальном жесте. Ромарио выходит за дверь, а Гокудера, наконец, хватает мысль за хвост: — Каваллоне, как ты нашел меня? Дино весело улыбается и бросает небрежно: — Реборн сказал. * * * Тсуна с недоверием перечитывает письмо. Еще раз смотрит на подпись и герб Варии. Потом вызывает Ямамото. — Тебя требует Занзас. — Огорошивает он его на пороге. И с удивлением наблюдает, как начинает светиться его Хранитель. — Ямамото? Такеши улыбается широко и ярко. — У Занзаса же скоро День рождения. Наверное, хочет, чтобы Вонгола поздравила заранее. Тсуна еще минуту в упор смотрит на своего Хранителя, а потом с трудом удерживается от желания стукнуть себя по лбу. Вария. Ну конечно! — Тсуна, ты меня отпустишь? Тсуна смотрит на Ямамото и тоже начинает улыбаться. Это его вообще-то не касается, наверно, но… все же как Скуало уговорил Занзаса подписать бумагу? — Конечно. Занзас не любит ждать, сделаем ему приятное — отправляйся немедленно. Ямамото кивает и вылетает из кабинета, а Тсуна продолжает улыбаться и берет в руки календарь. До Дня рождения Занзаса еще чуть больше месяца, до него еще… День рождения Гокудеры. — Ах, да! Тсуна, замену Правой Руке искать не надо. Дино звонил. Гокудера возвращается. Тсуна растеряно смотрит вслед Ямамото и пытается уложить в голове эти два простых факта. В голове происходит клин — факты так просто укладываться не хотят, и Тсуна потеряно шепчет: — Что? .. * * * Гокудера нервничает. Теребит манжеты, крутит кольца на пальцах, тянется за сигаретами и отдергивает руку. Десятый не слишком любит, когда он курит. Шины мягко шуршат по гравию дороги, водитель смотрит только вперед, не заглядывая в зеркало заднего вида, а Гокудера вновь и вновь пытается предугадать реакцию Десятого на то, что Правая рука ослушался его. Он не может надеяться на слова Каваллоне, но именно из-за них срывается с места и нервничает сейчас, без конца запуская пальцы в волосы и приводя в окончательный беспорядок и без того растрепанные пряди. Десятый может просто закрыть перед ним дверь. Навсегда выгнать из Семьи за то, что он натворил. В поместье, кажется, ничего не изменилось. Все такой же беспорядок и уют, анеки бегает за Ламбо, когда тот надевает свою идиотскую коровью рубашку, Фута пытается уйти живым с линии фронта, Джанини гробит очередную машину, чтобы создать что-то новое из старого. Дверь в кабинет Десятого неплотно прикрыта, доносятся отзвуки голосов Босса и этой дуры Хару. И они действительно обсуждают, что и где Десятый должен подписать. Гокудера застывает и боится вдохнуть. Неужели… слова Коня были правдой? — Тсуна, это договоры на поставку из Индии! Если мы сейчас откажемся, то черный рынок Мумбаи останется закрыт для Вонголы еще лет на пять! — Хорошо, хорошо, Хару. Просто скажи, где мне нужно расписаться. — Тсуна! Ты меня вообще слышишь?! Они согласны только на личную встречу! Этот договор будет подтвержден в Нью-Дели, а вот этот еще, пожалуй, нужно обсудить с кем-то… Ямамото улетел? Ах, да, Гокудера возвращается… Ладно, это нужно будет обговорить с ним — мне кажется, здесь что-то не чисто… — Гокудера был в отпуске. Ему нужно будет время… — Тсуна, лучше него все равно никто не разберется. И я почти на сто процентов уверена, что счета из того отеля поддельные. Так что работать он начнет сразу. — Хару… — Как только появится, отправь его ко мне. Все равно ведь к тебе сначала ворвется. Ладно, я побежала. Кеоко тебе привет передавала, сказала, что зайдет на неделе — что-то обсудить. Не скучай! Гокудера едва успел отойти в сторону — Хару выбежала из кабинета, на ходу перепроверяя бумаги и что-то бормоча себе под нос. А из кабинета прямо на него смотрел Тсуна. И Гокудера, сглотнув, зашел в комнату, плотно притворив за собой дверь. — Привет, Десятый. Гокудера выдавливает из себя кривую улыбку и… не решается сделать еще один шаг. Так и стоит у двери, напряженный и нервный. Десятый молчит, и Гокудера продолжает, смотря куда угодно, но не на Босса. — Ты извини, что так рано. Знаю, у меня еще месяц… отпуска, но мне хватило, правда. Да и бейсбольный придурок смотался, и Каваллоне заходил сказать, что… — Гокудера сглатывает, не решаясь сказать правду. Кто его знает, этого Коня. — Что я трачу деньги Вонголы впустую. Вот я и решил. Вернуться. Гокудера прикрывает глаза на секунду и ждет. Приговора. Легкие сдавило чем-то — дышать трудно, и, кажется, сердце упало куда-то. Руки трясутся, как хочется закурить, но нельзя. Не сейчас. — Я рад. Надеюсь, никаких проблем не возникло? — Нет, все в порядке. — Хорошо. И тишина. В кабинете Десятого превосходная звукоизоляция. Сам же утверждал проект… Черт! Гокудера поднимает голову и смотрит прямо на Тсуну. Нужно поговорить. Он должен извиниться. — Десятый… Только вот Тсуна слушать не хочет. Отворачивается, закрывается и не дает высказаться. — Тебе, наверное, надо узнать последние изменения в ситуации? Здесь отчеты — Ямамото подготовил. А потом с тобой хотела поговорить Хару — у нее договоры на поставки из… — Я знаю. Десятый… — Тогда приступай. Не смею задерживать тебя. Тсуна вновь смотрит в окно, спина напряжена, и Гокудере так безумно хочется подойти ближе и просто обнять его, чтобы Десятый расслабился, чтобы вновь начал доверять. Но Тсуна закрылся от него. И Гокудера выходит. * * * Гокудера собран, уверен в себе, он четко и хладнокровно ведет переговоры, вырывая для Вонголы лучшие куски. Под его напором не может устоять даже Босс одной из самых влиятельных Семей Индии. Гокудера выкладывает факты, убеждает, давит, и будто дает свободу в конце — оставляет единственный приемлемый вариант для партнеров. Конечно, понимают они это только после того, как ставят подпись в договоре. Тсуна никогда не устанет восхищаться таким Гокудерой. И пускай потом его Правая рука выкурит сразу полпачки, этого он ему запретить уже не сможет. Вонгола выигрывает и этот раунд. Но вот оставаться наедине с Гокудерой для Тсуны все еще тяжело. Он понимает, что был неправ, понимает, что должен сказать ему об этом. Но молчит. И на все попытки заговорить самого Гокудеры только отводит глаза и переводит тему разговора. Глупо и трусливо, он каждый раз сбегает от правды. И отношения с Гокудерой все хуже и хуже. — Десятый, вылетаем через час. Самолет будет ждать в аэропорту. Гокудера еще не отошел от переговоров или просто определил тон, в котором им лучше общаться. О последнем думать не хочется — отстраненный и холодный Гокудера нравится Тсуне только на официальных мероприятиях. Поэтому сейчас резкие, уверенные нотки в голосе его Хранителя заставляют Тсуну съеживаться и теряться. И все-таки он нерешительно улыбается. — Лучше бы прислали вертолет — внимания меньше и долетели бы быстрее, правда? Гокудера пару раз моргает, смотрит непонимающе на Тсуну. — Десятый, на вертолете не перелетают половину континента. К тому же, Вонгола должна… Тсуна вздыхает, и Гокудера растерянно замолкает. Впереди бесконечный час до самолета и еще несколько — до Италии… * * * Гокудера расстроен, зол на самоуверенных конкурентов, растерян. Он не понимает Десятого. То он закрывается, не дает и слова сказать, то улыбается и… Что? Пытается пошутить? Или найти какую-нибудь нейтральную тему для разговора? Так они и молча сосуществуют уже несколько дней. Как оказалось, это вполне возможно — общаться с Десятым только как с Боссом. Гокудера ни за что бы не подумал. Раньше они могли рассмеяться, просто встретившись взглядами. Ничего особенного не делая. Теперь Гокудера разгребает половину отчетов, обсуждает договоры и составляет примерный план работ по записям аналитиков в своем собственном кабинете. Не то, чтобы он не знал, что у него таковой имеется, просто… Пару раз он действительно — чисто случайно! — ошибся дверью. Ну, и этажами немного… Теперь Гокудера Хаято стучит в дверь, прежде чем зайти, и остается в кабинете Босса только для решения очередного вопроса. Обработанные отчеты он вообще заносит молча. Вот так докатились. Гокудера привычно уже отводит взгляд и старается не касаться Десятого даже тканью рукава. И никак понять не может — почему Десятый не дает им возможности раз и навсегда разобраться со всем этим. Эти их… отношения… Зависли они, словно мухи в варенье - ни назад, ни вперед. Гокудера не любит пить что-то крепче красного итальянского. Даже в самых непредвиденных ситуациях его превосходно спасают несколько грамм обычной отборной травки. Поэтому, только ступив на землю солнечной Сицилии, он первым делом отправляется в самый криминальный её уголок. Он самолично захлопывает за Десятым дверь подъехавшего к аэропорту лимузина, проверяет экипаж самолета, а потом берет такси до съемной квартиры. Уже по дороге скидывает пиджак, оттягивает галстук. В квартирке достает из полупустого шкафа серые джинсы и черную рубашку. В самом нереспектабельном районе солнечного города он знает, к кому можно обратиться за действительно качественным товаром, а к кому нет смысла подходить вообще. Всех наркоторговцев здесь курируют Семьи, преданные Вонголе с потрохами, поэтому Гокудера не боится, что Десятый узнает, какие на самом деле сигареты выкуривает его Правая рука после особенно напряженной сделки. Другое дело, если ничего не изменится, Гокудера рискует заменить на травку и обычные… Тсуне неприятны его прикосновения. Гокудера замечал уже, как он сводит брови и пытается отодвинуться. В никотиновом бреду любая шлюха с короткими каштановыми волосами приобретает черты Десятого. Особенно, если взять мальчишку. В зависимости от того, сколько отвалишь, они примут, даже если в приступе отчаянного удовольствия ты будешь шептать любимое имя. И начисто забудут все к концу сеанса. Но с этой дешевой заменой желанного человека Гокудера никогда не бывает нежен. Поэтому сутенеры до дрожи в коленках рады видеть богатого посетителя, который отваливает баснословные суммы за ненависть, проявляющуюся на теле очередной шалавы кровавыми полосами и гематомами. У Гокудеры медленно едет крыша, и в тот самый момент, когда лицо очередной подстилки плывет, и отсасывать ему начинает уже сам Десятый, он понимает это как никогда отчетливо и сильно. * * * — Тсуна, рада тебя видеть! Проходи. Как прошли переговоры? Кеоко радостно улыбается и, кажется, действительно рада. Тсуна целует её в щеку и протягивает шикарный букет алых роз. Потом смущается и отводит глаза под слегка насмешливым взглядом Хару. — Все просто превосходно. Гокудера не оставил им ни единого шанса. Мумбаи наши. Вы извините, что так поздно. Самолет прилетел совсем недавно, а в резиденции так тихо… Бьянки с Футой на задании, Ламбо где-то пропадает с И-пин, про старшего брата вам, наверное, лучше меня известно… Хару подходит ближе, хватает Тсуну за руку и тащит в гостиную. Букет мгновенно отправляется в вазу, на столе появляются чашки с чаем и пирог. — Говори уже, что там у вас с Гокудерой. Тсуна чувствует, как краска заливает щеки. Глубоко вздыхает и выдавливает из себя кривую улыбку. — Ничего. Ему все еще совестно перед Кеоко. Он боится смотреть на нее. После всего, что произошло… Его руку накрывает маленькая нежная ладошка, и Кеоко улыбается, присаживаясь рядом. — Я… Я так и не извинился перед ним, и теперь боюсь. И, кажется, Гокудера больше не хочет… разговаривать со мной. Он сегодня не попрощался и просто уехал куда-то, не предупредив. Я… Мне кажется, что он… Кажется, все это мне просто показалось. Голос под конец не слушается и почти исчезает. Тсуна закрывает глаза и роняет голову, закрывая лицо руками. Так тяжело… говорить все это, но еще тяжелее смотреть, как Гокудера отдаляется. С каждым днем, с каждым невысказанным словом, с каждым отведенным взглядом. Стена, раньше казавшаяся такой хрупкой — коснешься и рассыплется — вдруг оказалась прочнее гранитной плиты. — Так выясни это сам. Спроси у него. — Хару смотрит твердо и уверенно. Вот уж кто точно никогда не пасовал перед трудностями. — Пока все еще не сломалось окончательно. Извинись и объяснись. Кеоко кивает и осторожно скользит пальцами по взъерошенным тсуниным волосам. Такая незатейливая ласка. Тсуна вздыхает. — Да, Тсуна. Я думаю, Хару права. Тебе нужно извиниться перед Гокудерой. Ведь все это произошло из-за той поездки, ведь так? Мне кажется, он поймет. Гокудера умный, но иногда слишком уж решительный. Или наоборот… — Кеоко улыбается, наверное, вспоминая что-то хорошее. — Поговори с ним. Просто расскажи, что чувствуешь. Тебе станет легче. — Если бы это было так просто… Хару фыркает. Тсуна поднимает на нее глаза. — А кто тебе сказал, что любить — просто? У Хару спокойный взгляд и на губах — легкая улыбка, но Тсуна вдруг понимает. Может, это хваленая гипер-интуиция Вонголы просыпается, а, может, у Тсуны просто открываются, наконец, глаза. Хару была с ним на протяжении всех этих лет. Она так же, как и другие Хранители, училась жить и работать в мафии. Она трудилась наравне со всеми. Она всегда была рядом. Когда Тсуна стал Боссом. Когда женился. Когда полюбил. — Спасибо. Хару смотрит на него с усмешкой, но так устало. А потом подходит к Кеоко и обнимает её за плечи, не сводя с Тсуны понимающего взгляда. — Если нашел счастье, то борись за него. Вот и все. А просто никогда не бывает. Тсуна кивает и поднимается. Целует Кеоко на прощание. И обнимает Хару. — Прости. Он шепчет совсем тихо, но Хару улыбается и поднимает на него грустные глаза. — Все хорошо. Тсуна целует её в лоб и уходит. Теперь он точно знает, что Кеоко будет счастлива. * * * — Черт, Гокудера! Ты бы хоть проветривал, что ли! .. Гокудера переводит мутный взгляд на источник звука. Кажется, это бейсбольный придурок? — Убирайся отсюда. Ямамото вихрем проносится по комнате, открывает нараспашку все окна, однако плотно прикрывает за собой дверь. Бросает спортивную сумку у порога и склоняется над Гокудерой. — Сколько ты выкурил? Гокудера закрывает глаза и откидывает голову на спинку кресла. — Какая тебе, к чертям, разница? Голос хрипит, и язык не хочет шевелиться. Тело отказывается слушаться, и голова раскалывается. Гокудера вообще смутно помнит, как вчера добирался до квартиры. Щеку вдруг обжигает болью, голова мотается в сторону, и Гокудера не сразу осознает, что ему дали пощечину. Веки словно свинцовые, но чертовы рефлексы работают — глаза открываются. — Такая! А если бы Тсуна не смотался из резиденции?! Ваши комнаты напротив, идиот! Как бы ты с ним объяснялся в таком состоянии?! — Заткнись. Это моя квартира, выметайся отсюда. Ямамото молча выходит из комнаты, и Гокудера отпускает себя. Думать не хочется, что-то решать — тоже. Хочется просто закрыть глаза и провалиться куда-нибудь… Холодная вода неожиданно хорошо приводит в чувство. — Очнулся? Гокудера трясет мокрой головой и переводит на Ямамото тяжелый взгляд, тянется за валяющейся недалеко пачкой. Сминает в кулаке пустую упаковку. — Ты — придурок. Ямамото усмехается и садится на диван. Он до жути счастливый и едва не светится изнутри. Гокудере ужасно хочется врезать ему. — Это не я вваливаюсь в резиденцию в неадеквате и утверждаю, что это — моя квартира. Гокудера оглядывает комнату и тихо матерится сквозь зубы. Спутать обстановку действительно можно было, только выкурив… Сколько он там вчера выторговал? .. — Чего тебе надо? — Чтоб ты не сдох. — На скептический взгляд Гокудеры, Ямамото только пожимает плечами. — Тсуна расстроится. Гокудера хмыкает и морщится от солнечного света. Слишком ярко. Глаза болят, и по напряженным нервам бьет электрическими разрядами. — Не так уж сильно он расстроится. Ямамото пристально смотрит на него, потом откидывается на спинку дивана и устало спрашивает: — Вы что, не помирились? Гокудера собирает в кулак всю свою волю и тянется к шторе. Терпеть невыносимо. А отвечать на бессмысленные вопросы он никогда не любил. — Вы хоть поговорить пытались? Ты же наверняка можешь с этим что-то сделать. Пригласи его в ресторан, купи что-нибудь… Не знаю! Придумай что-нибудь! Ямамото смотрит прямо, руки сжаты в кулаки. Гокудера знает этот упрямый взгляд. С таким же упорством бейсбольный придурок когда-то изучал одну за другой техники той длинноволосой акулы, а потом отвоевывал, в прямом смысле этого слова, право заниматься бейсболом. С тем же упорством отбивал у Занзаса Скуало, раз за разом заявляя права на то, что теперь считал своим. И сейчас этот идиот сверкал глазами, упрямо утверждая, что возможно еще что-то изменить! — Нельзя же все оставлять… так! Штора не дается в трясущиеся руки, и Гокудера взрывается. — Ты думаешь, я не пытался?! Я уже раз сто хотел поговорить с ним! Но он не хочет слушать меня! Переводит разговор, закрывается! Ему неприятно, когда я касаюсь его! Он даже смотреть на меня не хочет! Так чего ты от меня хочешь?! Голова, кажется, сейчас расколется на две части. В висках стучит кровь, а кулаки сжимаются так, что в мякоти ладони остаются полукружия от ногтей. — Просто скажи ему, что ты чувствуешь. Со всем остальным можно разобраться и справиться позже. Гокудера бросает на него злобный взгляд и поднимается на ноги. Задергивает шторы. И уходит в ванную. — Убирайся. Ямамото подхватывает сумку и, уже открывая дверь, повторяет: — Просто скажи. * * * Тсуна волновался. Еще с утра попросил подготовить одну из гостевых комнат в поместье и заказал цветы и свечи. Оставалось самое трудное. — Гокудера? Можешь зайти ко мне ненадолго? На другом конце что-то пару раз стукнуло, послышался звон разбитого стекла и приглушенные ругательства на итальянском. Потом хриплый голос ответил: — Да, Десятый, сейчас зайду. — Что-то снова стукнуло, и Гокудера добавил, — Минут через десять, хорошо? Тсуна нахмурился и прикусил губу. — У тебя там все в порядке? — Да, Десятый, все хорошо. Скоро буду. В трубке раздаются короткие гудки, а Тсуна смотрит на часы и засекает время. Ровно через десять минут Гокудера аккуратно стучит в дверь, и Тсуна делает глубокий вдох и выдох, прежде чем разрешить ему войти. — Что-то случилось, Десятый? Гокудера даже не смотрит в его сторону, и на секунду Тсуна теряет всякую надежду. Потом берет себя в руки. Попытаться стоит. — Гокудера, я знаю, сегодня особенный день. — Тсуна слегка запинается. Глупо, как же глупо он, наверное, сейчас выглядит! — Поздравляю тебя с Днем рождения! Честно, не знаю, что тебе подарить… Гокудера вдруг поднимает голову и смотрит прямо в глаза. И этот взгляд… Тсуна давится словами, сглатывает, чтобы хоть как-то смочить вмиг пересохшее горло, и подходит ближе. У Гокудеры на щеке длинный порез, и он морщится, когда Тсуна осторожно дотрагивается до покрасневшей царапины. Тсуна отдергивает руку. Пытается собраться с мыслями. Но Гокудера его опережает. — Десятый, можно попросить тебя кое о чем? Пусть будет вместо подарка. У Тсуны все замирает внутри. Он боится, так ужасно боится… но кивает. — Давай поговорим? Просто поговорим, хорошо? Я должен… кое-что сказать тебе. У Гокудеры хриплый голос, и стойкий запах сигарет не перебивает даже дорогой одеколон. Тсуна знает, когда он так много курит. Тсуна и сам сильно волнуется. — В восемь, второй этаж, последняя дверь слева. Гокудера кивает, и Тсуна не выдерживает — снова касается пальцами царапины. Хмурится. — Где ты так? — В ванной. Брился. Тсуна опускает руку и тихо вздыхает. — Я отвлек, да? Гокудера молча качает головой. Глаза у него воспаленные, красные. И радужки почти не видно. Опять много курил перед сном. — Ты как? Громко не получается — Тсуна шепчет, не в силах разорвать зрительный контакт. — Все в порядке. — Врешь. У Гокудеры дергаются уголки губ в слабом намеке на улыбку, но уже в следующий момент он вздыхает и отворачивается. Тсуна поджимает губы. — Тогда, до вечера? Последняя попытка. Тсуна нерешительно улыбается. — До вечера, Десятый. Дверь, с точки зрения Тсуны, все-таки закрывается слишком громко. * * * Гокудера смотрит на себя в зеркало, вздыхает и снова сует голову под кран. Немного ясности ему сейчас не помешает. В кабинет примерно через равные промежутки времени заглядывают знакомые и друзья. Гокудеры хватает на Кеоко и Футу. На Хару он орет, Ямамото вслед отправляет новенький органайзер, сестре не открывает дверь вообще. Телефон разрывается от звонков и смс-поздравлений. Гокудера раздраженно швыряет надоедливый гаджет на диван. Откуда, интересно, столько человек знает о его дне рождения?! На рабочем столе, впрочем, растет стопка документов, но Гокудера все равно не может сосредоточиться. На часах двенадцать дня, до восьми еще уйма времени. Он перекладывает бумаги с места на место, смотрит на минутную стрелку через каждые пять минут. Окончательно сдается в два. Запирает кабинет, баррикадирует комнату и засыпает. Где-то глубоко внутри еще теплится слабая надежда на то, что глаза успеют восстановиться, и на встрече с Десятым он не будет напоминать голодного вампира. Огромная глупость, на самом деле — если они действительно останутся наедине, Гокудере никакой сон не поможет… …Когда он появляется возле комнаты, на часах без пяти. Гокудера прислоняется спиной к стене и послушно ждет. В голове сумбур, а в душе такой раздрай, что непонятно — как вообще жил-то раньше? «Лишь бы он не передумал» Гокудера застывает от этой мысли, а потом сам же себя и ругает последними словами. Десятый же обещал! В восемь ровно он открывает дверь и… какое-то время просто стоит на пороге. Пол в цветах; на подоконнике, стеллажах шкафа, небольшом журнальном столике — свечи. И вино. Красное итальянское. Гокудера бы узнал из тысячи — именно оно было тогда. И посреди всего этого — Тсуна. С покрасневшими щеками и смущенным взглядом. Гокудера трясет головой и выходит за дверь. Сердце стучит слишком громко и беспокойно. Кажется, будто на расстоянии слышно. Раз удар. Два. Три. Тсуна срывается с места и вылетает из комнаты. * * * Гокудера сидит у противоположной стены, и Тсуна судорожно вспоминает, как это — дышать. Осторожно подходит ближе. — Гокудера, извини… Я… Просто я подумал, что… Неважно. Извини, пожалуйста! Я, правда, не хотел тебя обидеть! Гокудера вдруг протягивает руку и также осторожно касается его щеки. — Я подумал, мне показалось. Ты же не мой глюк, правда? Тсуна слегка улыбается и, затаив дыхание, ластится к узкой ладони. И оказывается совершенно не готов, когда Гокудера единым движением подается вперед и целует его. От него все еще пахнет сигаретами, но горечи Тсуна не ощущает. У Гокудеры обветренные губы, горячие и нежные. А Тсуна вдруг понимает, что ничего такого не помнит. Все-таки, какая глупость — целоваться с любимым человеком в пьяном состоянии… Наплевав на все «нельзя», «не хорошо» и другую чушь, Тсуна запускает пальцы в пепельные пряди, скользит рукой по затылку, обвивает шею. Гокудера прижимает так близко к себе, что Тсуна слышит, как заходится чужое сердце. Кажется, почти также быстро, как и его. — Останови меня. Потом будет поздно. Гокудера шепчет в самые губы, целуя подбородок, щеку, висок. Тсуна закрывает глаза, подставляясь под поцелуи, и отвечает непослушными губами: — Уже… поздно. Ладонь Гокудеры скользит по спине, горячие губы перемещаются на шею, и Тсуна откидывает голову назад, подчиняясь. Воздуха катастрофически не хватает — приходится дышать неглубоко и часто. Руки будто живут собственной жизнью: оглаживают чужие плечи, грудь, прижимают еще ближе. Пальцы теребят пуговицы рубашки. Ладони Гокудеры проникают под одежду, и Тсуна на миг скидывает сладкий дурман. — Пойдем… в комнату… Хаято. Здесь… Гокудера не дает ему закончить, и Тсуна улыбается — его Ураган нетерпелив: в каждом его движении — жажда обладания, и это так откровенно непристойно! Ведь Тсуна — его босс, его друг… А теперь — еще и любовник. До кровати пара шагов, но — стыдно признаться — Тсуна их даже не замечает. Его рубашка летит куда-то в сторону, и Гокудера прижимается губами к ямочке между ключицами. У Тсуны дрожат руки: он никак не может справиться с чужой рубашкой — пуговицы выскальзывают из пальцев. Гокудера горячим языком ласкает напряженные соски, спускается поцелуями все ниже. Кончики его волос скользят по разгоряченной коже, и Тсуна всхлипывает и стонет громко, откровенно, пошло. Где-то на задворках сознания мелькает мысль о том, что их услышат, но потом Гокудера поднимает голову, и Тсуна забывает вдохнуть. Его взгляд обжигает огнем, и светлые глаза темнеют; губы, обычно бледные и искусанные, после поцелуев выделяются ярко, почти вызывающе. Тсуна смотрит на Гокудеру завороженно и чувствует, как теряет голову. Вновь. И снова — из-за него. — Ты красивый… — Тсуна шепчет, касаясь кончиками пальцев чужих ресниц. Гокудера нерешительно улыбается и целует тонкие пальцы. Это почти щекотно, но больше тепло, и Тсуна рвано вздыхает, касается губами чужих губ и отпускает себя. Больше он не следит за тем, что делает, просто старается, чтобы Гокудере было хорошо. Это не легко, ведь он ничего об этом не знает — единичный опыт с Кеоко учитывать даже глупо. Гокудера не девушка, и забыть об этом невозможно. У него сильные руки, плоская грудь и… … Гокудера неожиданно прижимается бедрами к Тсуне; очередной стон оказывается гораздо громче и откровеннее предыдущих, и остается лишь кусать губы, чтобы сохранить хоть какие-то остатки самообладания. Тсуна в самом деле начинает бояться, что все закончится для него слишком рано. Потому что он как-то неправильно реагирует на Хаято: в голове — туман, бедра сводит от желания, и он, кажется, готов умолять, лишь бы Хаято спустился ниже, всего на пару сантиметров, совсем чуть-чуть… Звякает пряжка ремня, Гокудера оставляет короткий поцелуй на губах Тсуны, а в следующий момент его окутывает влажный жар, и Тсуна давится воздухом. Он запрокидывает голову, кусает губы, пытаясь сдержаться, но всего этого так много… слишком много для одного Тсуны. Одна рука Гокудеры мягко поглаживает его бедро, и Тсуна крепко жмурится, лишь бы не смотреть вниз, лишь бы не видеть того, что с ним делает сейчас Хаято. Краска медленно заливает шею, щеки и уши, а руки против воли зарываются в серебристые пряди, и Тсуне так стыдно, так невыносимо стыдно, но так бессовестно, невозможно хорошо… Мир перед глазами взрывается, и Гокудера перехватывает его крик своими губами. * * * У Гокудеры трясутся руки, и он готов на все, лишь бы Тсуна этого не заметил. Но Тсуна смотрит на него ореховыми глазами, улыбается искусанными губами и тянется к нему, чтобы обнять, поцеловать, приласкать… А у Гокудеры голова кругом от возбуждения, и терпения все меньше и меньше. — Десятый… Тсуна… Он еще пытается, хочет что-то сказать, предупредить, но Тсуна неуклюже тянется к молнии на его брюках, и его горячие руки… Святая Мария! Гокудера прокусывает губу, мнет в руках тонкое одеяло, лишь бы не причинить боли или неудобства. В голове — будто весь его динамит разом взорвался, и мысли проносятся быстро, ослепляя и лишая контроля. Тсуна касается его щеки горячими губами, а потом наклоняется ниже… И Гокудера кончает ему на лицо. Как неопытный подросток, от руки и всего лишь тени горячего дыхания. Тсуна поднимает растерянный взгляд… … Гокудера застывает и забывает вдохнуть… … и улыбается немного застенчиво и счастливо. И Гокудера благодарит всех святых, что только что кончил, потому что такой Тсуна, краснеющий, в потеках его семени, — это слишком. Тсуна садится, скашивает глаза на нос и подхватывает пальцем белесую каплю. Осторожно пробует и слегка морщится. — Горько, но вполне терпимо. Думаю, в следующий раз я вполне смогу проглотить. Гокудера сглатывает и резко теряет всю свою уверенность и решительность. Кажется, где-то внутри осторожно и несмело пробиваются первые лучики робкого счастья, и Гокудера так боится спугнуть их, что замирает, смотрит на улыбающегося Тсуну слегка недоверчиво и растерянно спрашивает: — В следующий раз? Тсуна стушевывается под его взглядом, снова краснеет, но глаза не опускает и шепчет, сжимая в руках одеяло: — Ну, если ты не против… И у Гокудеры впервые в жизни отключается здравый рассудок. Он приходит в себя, судорожно обнимая Тсуну, целуя любимое лицо и непрерывно шепча какую-то чушь про любовь, а Тсуна смеется тихо и счастливо и подставляет под его губы то щеки, то веки, то губы… * * * Тсуна отставляет бокал в сторону и тянется за новым поцелуем. Сильные руки обнимают его на полпути, и Тсуна довольно жмурится. Гокудера зарывается лицом в каштановые пряди и бурчит тихо и недовольно: — Надо послать бейсбольному придурку новую биту. Тсуна улыбается и складывает руки на животе поверх чужих. — Может тогда уж ему неделю выходных для Скуало у Занзаса выпросить? — Многовато будет целую неделю… Да и Скуало не согласится. Ему маска из виски волосы укрепляет, кажется. Тсуна смеется, и Гокудера улыбается. Ему нравится такой Тсуна — домашний и слегка нетрезвый, когда на щеках проступает румянец и глаза светятся весельем. Такого Тсуну хочется прижимать ближе и целовать сладкие губы, сцеловывать с них терпкое вино. И когда взгляд его расфокусируется, а дыхание собьется… — Напомни мне, пожалуйста, отправить завтра еще и букет Хару. Надо… надо ее поблагодарить… Гокудера пару раз недоуменно моргает, но кивает в ответ. От своих обязанностей отлынивать он не может даже в постели. В конце концов, он же Правая рука Босса!