По состоянию здоровья

      В среду Манами не приходит на тренировку. Ничего необычного, если подумать, такое часто случается: командные тренировки, если это не контрольные гонки, он не любит и очень ответственно филонит. Конечно, ему за это влетает, но Манами обладает счастливым даром игнорировать всё, что ему неинтересно, поэтому разносы со свистом пролетают мимо него, не зацепляя.       И в четверг не появляется — тоже норма, уже бывало пропускать два дня кряду. И даже больше. Наглость, конечно, но не переходящая границы. Совсем недавно, в мае, он целую неделю тренировок добросовестнейшим образом прогулял, что вовсе не помешало ему взять первое место на весеннем турнире в Сайтаме. На самом деле Тойчиро отправил его на эту гонку в воспитательных целях, чтобы не думал, что победы даются за красивые глаза, и вообще, нужно вкалывать наравне со всеми, тренировочное меню, ко-ко-ко… Юкинари сразу сказал, что это дурная затея: пытаться наказать Манами участием в гонке горняков — что грозить поркой мазохисту. Тойчиро, разумеется, остался при своём мнении, а Манами опередил серебряного призёра на четыре минуты. Юкинари даже проявил несвойственную ему тактичность и удержался от ехидного «я же говорил». И тем не менее, прогулы напрягают.       На звонки тоже не отвечает, и тут, на самом деле, тоже ничего необычного: в этом плане Манами не лучше Ашикибы, у которого с мобильным взаимная нелюбовь — бесит до зубовного скрежета, на самом деле, не в последнюю очередь из-за редкостного топографического кретинизма последнего: Юкинари не раз и не два приходилось разыскивать мачтоподобного аса по всему Хаконе, а иногда и по Чибе, куда его по привычке заносили ноги. Иногда очень хотелось попросту прибить телефоны прямиком к ладоням нерадивых сокомандников, но затем Юкинари смотрел на стайку первогодок, которые рисковали срастись со своими ненаглядными смарт-лопатами, и аргументы «против» немедленно перевешивали все «за».       И даже в том, что Манами не появился ни на одном уроке — об этом сообщил Добаши, которому нечего делать, а ему, в свою очередь — Юто, которому дело есть до всего, — странного ничего нет, с ним это часто бывает, даже учителя уже смирились. Или почти смирились — Юкинари как вице-капитана то и дело просили «проконтролировать академическую успеваемость Манами-куна, поскольку именно она является приоритетной, и если он опять провалит тесты по литературе, истории, географии и экономике, к соревнованиям его не допустят!». Юкинари абсолютно точно не подписывался вытирать сопли младшеньким, но от этого конкретного младшенького зависит успех всей команды, поэтому приходится, скрепя сердце и скрипя зубами, его разыскивать и за шкирку тащить на занятия, а то и своим собственным свободным временем жертвовать, разжёвывая ему пропущенный материал.       Когда Манами не появляется и в пятницу, Юкинари жертвует своим обеденным перерывом — между прочим, очень существенная жертва, из-за утренней тренировки даже позавтракать толком не успел — и идёт искать знакомую второгодку.       Веснушчатая девчонка, у которой он спросил, а где, собственно, староста, немедленно заливается краской и, едва не споткнувшись о порог, влетает в класс. Юкинари тактично остаётся ждать в коридоре. Девчонки из младших классов на него в последнее время реагируют… ну… с перебором. Не сказать, что на него раньше не обращали внимания, но наличие фанклуба, как сообщил вездесущий Юто, немного напрягает.       — Мия-чан, там тебя третьеклассник зовёт, — лепечет веснушчатая — голос у неё довольно визгливый и резкий. — Из велоклуба!       Юкинари вздыхает и демонстративно рассматривает поселившегося под потолком паука. Паук не менее демонстративно ткёт паутину и наверняка мечтает об обеде. Если подумать, Юкинари с ним солидарен. Пообедать совсем не помешало бы, только сначала узнать, что с мелким.       — Курода-семпай? — выглядывает из класса Мияхара, едва не зацепившись за крайнюю парту стянутыми в смешные хвостики волосами. — Чем-то могу помочь?       Когда она пререкается с Манами — у неё голос тоже довольно визгливый, но сейчас говорит тихо, так что по ушам не режет. Во время первой встречи едва не оглох. Трагикомический был случай, кстати: Юкинари как раз выполнял очередную порученную учителем миссию по затаскиванию Манами на дополнительные занятия по классическому японскому. Мияхара не менее целеустремлённо пыталась загнать его на те же самые занятия по английскому. В итоге Манами едва не был разделён на две неравные части методом перетягивания. Так и познакомились.       — Да я о Манами спросить хотел, — хмыкает Юкинари. — Вы же соседи, может, знаешь, что с ним? Третий день уже пропускает.       Мияхара краснеет густо и неровно, рваными вишнёвыми пятнами, но быстро берёт себя в руки. Или, по крайней мере, пытается.       — Сама беспокоюсь, — понуро отвечает она, принявшись нервозно потирать костяшки пальцев. — Балкон моей комнаты выходит на окно Сангаку, но я его там не видела.       Юкинари хмурится и недовольно ерошит немного отросшие волосы. Пора бы в парикмахерскую наведаться.       — Вообще не видела? Может, его мать встречала? Я никак дозвониться не могу.       Мияхара задумчиво закусывает губу и поправляет очки очень деловитым жестом. Смешная девчонка, немного похожа на соседку Юкинари из Кофу — та тоже была такой чинной и правильной мышкой, а потом вдруг уехала в Осаку и подалась в Йошимото Когё. Теперь частенько светилась в стэндапах и пробовала себя на музыкальном поприще. Довольно успешно, кстати.       — Манами-сан с понедельника в командировке, — неуверенно тянет Мияхара. — Её две недели не будет, она вместе с моей мамой уехала…       Юкинари глухо чихвостит Манами сквозь сцепленные зубы и заставляет себя успокоиться. Девчонки-второгодки бывают теми ещё нежными фиалками, а от его лица, когда злится, иногда и Добаши шарахается.       — Дашь его адрес? — нехотя просит Юкинари, мысленно прощаясь с вечерней тренировкой. Сколько же из-за Манами мороки, господи-боже. Пацан-катастрофа.       Мияхара снова жуёт губу и теребит один из хвостиков.       — Там очень запутанная дорога, будет проще, если я покажу, — наконец, с сомнением предлагает она. — После уроков?       — Отлично. Всё, меня нет, позже увидимся, — подводит итог Юкинари и уходит, уже спиной ловя взгляд веснушчатой второгодки, выглянувшей из класса. На обед времени не так много, тем более, нужно ещё будет проинструктировать Такуто насчёт сегодняшнего тренировочного меню: раз самому Юкинари придётся уехать, то муштра группы F самым логичным образом перекладывается на плечи следующего по рангу горняка, ну и что, что официального аса, — за пару часов от него не убудет, а если и убудет… Ну, два метра с гаком, пусть убывает, всё равно много останется. Впрочем, в том, что касается поручений, Такуто до смешного щепетильный и ответственный, так что не напортачит. Вот пусть и корячится, а у Юкинари дел выше крыши — до начала осенних соревнований меньше трёх недель, и там уже самодеятельностью не отделаешься, командные гонки требуют совместных тренировок, поэтому нужно достучаться до нерадивого аса-горняка и выяснить, с чего это он вздумал запропасть.       Всё-таки придётся к Манами наведаться. И на месте вытрясти из него ответы и душу.

***

      На ручке входной двери лежит ровный тоненький слой пыли. В Одаваре редко бывает штиль, а сейчас сухой горячий ветер непрерывно несёт мелкий песок, больше похожий на тёмную пудру, поэтому удивляться не приходится — запорошить может и за полчаса, но Юкинари всё равно не может избавиться от мысли, что эту дверь не открывали по меньшей мере пару дней. Ничего хорошего это не предвещает — Манами абсолютно точно не назвать домоседом, он вообще не может находиться в четырёх стенах, даже в клубе на велостанок не загонишь, кроме как если вытащить его на свежий воздух. И велостанок, и самого Манами. Который, кстати, совершенно не реагирует на звонок в дверь.       — Манами? — окликает Юкинари. Голос у него сильный, закалённый бесконечными и довольно успешными попытками муштровать команду, поэтому если Манами в доме — услышит, тем более, вон, на втором этаже окно приоткрыто.       Ответа не следует. Юкинари без особой надежды стучит в дверь — сильно, гулко, — но изнутри не доносится ни звука. Звонит на мобильный и с раздражением сбрасывает, когда в динамике прохладный искусственный голос начинает вещать о недоступном абоненте; набирает на домашний.       В глубине дома печально звенит телефон — раз, другой, третий… пока Юкинари не надоедает тратить время. В том, что Манами дома, он не сомневается, и достучаться до него — вопрос времени и настойчивости.       — Манами, если не откроешь — я высажу дверь, — предупреждает Юкинари. Шутки шутками, но если понадобится — не самая большая сложность, главное — знать, куда бить ногой, а он знает, и ноги у него сильные.       Мияхара за его спиной придушенно пищит и, кажется, пытается вцепиться в сумку и удержать от бытового вандализма.       — Манами! — снова саданув по двери, зовёт Юкинари, и в доме, наконец, слышится копошение и негромкий стук, будто что-то упало на пол с небольшой высоты.       Тихо шаркают приближающиеся шаги, скребёт ключ, которым далеко не с первой попытки попадают в замочную скважину.       — Зачем сразу так грубо, — сипит появившееся в приоткрытой двери привидение и щурит воспалённые красные глаза. — Извините, я сегодня гостей не принимаю. О, Курода-семпай…       — Мы не в гости, — отрезает Юкинари, сунув кроссовок между косяком и готовой захлопнуться дверью. — Что ты уже учудил, олух?       — Приболел.       — Это я вижу, — Юкинари всё-таки прокладывает дорогу в дом, останавливается сразу за порогом. — Ты понимаешь, что мы переживаем, а? Хоть на один звонок мог ответить?       Манами, пошатываясь, отступает на полшага и опирается на стену.       — Это… правда, я к гостям не готов, — не в тему отзывается он и жалко улыбается. — Но вы проходите, раз уже здесь. Не злись так, Курода-семпай, всё нормально, просто… ну, бывает.       — Бывает, — эхом отзывается Юкинари, нервно оглядываясь. В доме царит сонное запустение, будто несколько дней ни к чему не прикасались. Жилым, вернее, относительно жилым выглядит только диван в гостиной, на котором возвышается гнездо из пледов.       В доме пахнет болезнью, но не лекарствами — очень странное и нервирующее сочетание.       — Ты вообще лечишься? — решает уточнить Юкинари.       — Ну… Тут вот… — Манами неопределённо кивает на полупустой блистер витаминов на журнальном столике, возле которого рассыпалась стопка спортивных журналов — наверное, Манами сшиб их, когда до него достучалась угрозы высадить дверь. Но витамины, чтоб их!.. О-очень эффективно. Юкинари вполголоса высказывается об умственных способностях Манами — тот очень кстати заходится приступом сухого лающего кашля и, похоже, ничего не разбирает — и с силой проводит ладонью по лицу, заставляя себя успокоиться и не покалечить и без того прихворнувшего кохая. Очень паршивый кашель, к слову.       Манами болезненно морщится и трёт явно беспокоящий его бок — под свободной майкой видно, какой он тощий, рёбра можно пересчитать, не напрягаясь. Сколько Юкинари его знает — был сухим и жилистым, но это уже немного перебор. Он хоть ел за то время, что в четырёх стенах просидел?       — Так, ладно, наорать на тебя всегда успею, — вздыхает Юкинари. Да и есть дела поважнее, чем чесать по ушам балбесу, который всё равно слышит только то, что хочет. — Чем болеешь хоть? Выглядишь паршиво.       Манами пожимает плечами.       — Не знаю, — говорит он медленно, вяло, и двигается так же. — Ещё с понедельника потряхивало, а во вторник вечером подкосило. Я отлежусь и буду в порядке, честно.       Юкинари приходится приложить неиллюзорные усилия, чтобы не навешать Манами оплеух. Впрочем, лицо у него и так красное, правда, неровно, кусками — левая щека попросту горит, будто его возили лицом по ковру. Может, его лихорадит? Очень похоже.       — А ну-ка, подойди, – зовёт Юкинари, и Манами крабьим шагом, по стенке приближается к нему, явно сомневаясь в безопасности затеи. Параноик, от ладони на лбу ещё никто не умирал…       Манами шарахается, будто на него замахнулись, но у Юкинари реакция куда лучше, в этом он мало кому уступает — разве что Араките-сану, — и мигом ловит бедового младшего за запястье.       — Да не дёргайся, я ж тебя не убиваю, — не сказать, что увещевание действенное, но отчего-то действует, а может, Манами просто слишком вымотан подкосивший его заразой, потому и не сопротивляется…       Ещё бы он сопротивлялся, на лбу можно тамагояки готовить. Юкинари отдёргивает руку, почти всерьёз опасаясь обжечься.       — Есть жаропонижающее? — быстро спрашивает он. Манами смотрит заторможено, неуверенно кивает. — Бестолочь, надо было давным-давно уже принять… Где у тебя тут аптечка? Не витамины, а нормальная?       — На кухне, — с сомнением тянет Манами. — Да, на кухне. Шкафчик над пароваркой.       — Мияхара, сбегай, пожалуйста, — окликает Юкинари притихшую второгодку, и та с очень деловитым видом кивает и действительно убегает, причём довольно быстро.       — А ты приляг, вот что, — распоряжается Юкинари, развернувшись к Манами, и ловит себя на мысли, что почти вжился в роль сварливой мамочки. Тодо-сан полушутливо предупреждал, что такова судьба всех вице-капитанов, теперь выпал отличный шанс убедиться в его правоте на собственном опыте.       Манами, покачиваясь, делает пару шагов в направлении дивана и не приветствует лицом пол или угол журнального стола только потому, что у Юкинари, чёрт возьми, действительно очень хорошая реакция, а сейчас ещё и нервы на пределе.       — Тебе бы в больницу, — хмуро советует Юкинари, осторожно придерживая пытающегося проморгаться Манами за плечи. — В скорую, вернее. Может, с тобой съезди… э?! Так, а ну уймись!       Еле стоящий на ногах, Манами рвётся из его рук с неожиданной силой, едва не уронив на пол их обоих. Его колотит, как в припадке, и в широко распахнутых глазах плещется такой безотчётный страх, что Юкинари и самого прошибает дрожь. Зря он эту тему поднял, ох и зря… Манами на любые перспективы госпитализации и даже просто медосмотры всегда реагировал нервно, надо же было так протупить! С другой стороны, что ещё делать-то, если он в таком состоянии?       Манами наотрез отказывается слышать о больнице. До истерики просто. В прямом смысле, до слёз и крика, и Юкинари приходится сгрести его в охапку, чтобы не пытался отбиваться. Манами чуть выше него ростом, но по силе уступает и в лучшие дни, не говоря уже о нынешнем своём состоянии, поэтому удерживать его особого труда не составляет.       — Хорошо, хорошо, не надо в больницу, — бормочет Юкинари. — Тихо… тихо, говорю, не паникуй. Номер участкового врача знаешь? Или семейного? Растормозись, Манами, не до шуток. Ну же, давай, думай…       У Манами дрожат губы — господи, это его так перспектива больнички прошибла? Да у пацана с головой всё ещё хуже, чем Юкинари казалось изначально, — и взгляд совсем рассеянный и испуганный. Юкинари со вздохом треплет его по волосам и насильно усаживает на диван — тащить трясущегося балбеса на второй этаж сейчас не хватит нервов, да и сам он явно эти дни до спальни не добирался, пока и диваном обойдётся.       Отцепить от себя впиявившегося Манами удаётся далеко не сразу — вцепился надёжно, будто пытаясь гарантировать самому себе, что ни в какую больницу его не отправят, по крайней мере, одного. Лицехват, господи…       — Курода-сан, я нашла жаропонижающее и визитку врача, Манами-сан оставила, — лепечет Мияхара, вынырнув из кухни с пачкой лекарства и белым картонным прямоугольником в руках. — Ох, Сангаку, тебе хуже? Что…       — Спасибо, — пресекает её причитания Юкинари, наконец, расцепив мёртвую хватку на собственной шее. Нашаривает взглядом бутылку с водой — благо, хоть пить Манами не забывал. С него бы сталось… — Манами, хватит трястись, пей. Я пока врача вызову. И если ты хоть слово сейчас вякнешь — я лично пинком отправлю тебя в стационар, поэтому не беси, — добавляет он, перейдя на рык, и Манами давится жаропонижающим и готовым соскользнуть с языка возражением.       Врач оказывается средних лет худощавой женщиной с заметной проседью и очень усталым лицом. Приходит она минут через двадцать после звонка, собранная, деловитая и очень суровая. Смотрит на Манами с укором, но о больнице даже не заикается — видно, пациента знает достаточно давно. Курода молча уводит на кухню всполошённую Мияхару, чтобы не путаться под ногами.       — Я заварю чай, — дребезжащим голосом предлагает Мияхара. Юкинари кивает, не разобрав ни слова. Едва ли пропустил что-то важное, зато по черепной коробке вспугнутыми гекконами бегают не самые весёлые мысли о том, кого ставить на замену, если Манами придётся пропустить региональные соревнования. Бегают суетливо и хаотично, сталкиваются где-то в районе лобной кости и с влажным мягким звуком падают на копошащихся внизу товарок. Всяко получается, что придётся втягивать молодняк из второго состава, а это означает, что нужно будет вносить целый ряд изменений в тренировочное меню, и заниматься этим придётся самому Юкинари, потому что Тойчиро слишком рафинированный спринтер, программу тренировок горняков толком не понимает, а тренер давно уже выполняет чисто декоративную функцию, которую стоило бы назвать, скорее, «советником» или ещё каким-нибудь супервайзером.       А чай оказывается с бергамотом. Юкинари терпеть не может бергамот. Зато немного проясняет голову, так как мысли-гекконы разбегаются в омерзении.       — Дурак я, надо было ещё вчера ему по мозгам проехаться, — хмуро сообщает Юкинаре белой в пёстрых цветах чашке. — Глядишь, и не дошёл бы до такого, он же по своему почину не лечится. В прошлом году ведь тоже так было, да?       Мияхара нервно кивает и выбивает по донышку чашки мелкую дробь коротко остриженными ногтями.       — В октябре.       — Ну, почти год уже… — Юкинари вздыхает и всё-таки отпивает назойливо пахнущий бергамотом чай. Ладно, не такая уж и отрава. — Только в тот раз всё-таки в больницу ложился, вроде бы. Что у него там было?       — Астматический статус.       Дал же бог сокомандничка. Откуда только такой хилый взялся.       — Хреново, — констатирует Юкинари и немедленно демонстративно закашливается под укоризненным взглядом Мияхары. Пардон, пардон… — В смысле, плохо. Но сейчас же точно не астма?       Мияхара косится в сторону гостиной, где над Манами колдует врач, и мотает головой.       Пару минут Юкинари молча заливает нервяк остывающим чаем, Мияхара тоже не торопится завязывать разговор. Юкинари со сдержанным интересом водит взглядом по небольшой кухне. Видно, что живут в этом доме всего двое, и что кухня совсем не женская. Манами, кстати, очень неплохо готовит, причём ему это нравится — во время тренировочного лагеря он приятно удивил этим всю команду…       — Ну ты… Прям мишленовскую звезду заслужил, — хмыкнул Добаши после ужина, стоило признать, действительно очень достойного. — Куда там столовкам…       Манами продемонстрировал одну из своих дежурных солнечных улыбок.       — Мне нравится готовить, — охотно пояснил он. — И дома все обязанности по кухне лежат на мне.       — У матери учишься? — подал голос Такуто. Юкинари запустил в него салфеткой — щёки были щедро изгвазданы в соусе.       Манами неопределённо покачал головой, сузив улыбку на пару коренных зубов.       — Мама всегда очень поздно возвращается с работы, — протянул он уже не так жизнерадостно. — Ей некогда, и устаёт очень. Мне несложно приготовить поесть, а ей приятно. И новые блюда бывают интересными. Тодо-сан тоже неплохо готовил, он и со мной рецептами поделился.       — А поче… Юки-чан, за что?!       — Не лезь к нему, — буркнул Юкинари, сделав вид, что только что вовсе не он ткнул Такуто локтем в бок. С тактичностью у долговязого недотёпы дела обстояли не ахти как, а говорить о семье Манами не любил, и в команде об этом знали. Правда, о причинах он особо не распространялся, и о них из нынешнего состава знали только Тойчиро и сам Юкинари. Очень некомфортные причины, и Юкинари вполне обоснованно считал, что затрагивать эту тему не стоит.       Манами бросил на него короткий взгляд, в котором читается признательность, и Юкинари демонстративно закатил глаза — мол, забыли, нечего внимание акцентировать. Манами намёк понял.       — Сколько, говоришь, Манами-сан будет в отъезде? — спрашивает Юкинари, зацепившись взглядом за магниты на холодильнике. С одного из них — маленькой фоторамки, навскидку пять на пять сантиметров, улыбается худощавая синеглазая женщина и совсем ещё мелкий, лет шести, наверное, Манами. Мияхара морщит нос, вспоминая.       — Ещё восемь дней. В следующую субботу.       — Паршиво, — Юкинари устало трёт переносицу. Голова гудит потревоженным осиным ульем. Зверинец какой-то. — Его ж одного оставлять нельзя, угроби… в смысле, ещё хуже станет. Слушай, ты сможешь к нему заглядывать? Или совсем безнадёжно?       Мияхара понуро пожимает плечами. Юкинари и сам понимает, что безнадёжно — Манами не любит, чтобы с ним нянчились, когда он болеет, есть у него такой пунктик, слабо вписывающийся в общий инфантильный образ. И Мияхаре может попросту не открыть дверь, вот как сегодня артачился, или ещё что-нибудь в этом духе. Что ж, пока врач ещё проводит осмотр, есть время подумать.       Уж чего-чего, а времени навалом.       Врач заканчивает минут через двадцать. Манами выглядит откровенно жалко, и Юкинари совсем не нравится рваный румянец на его лице. Ему сейчас вообще много чего не нравится.       — Сангаку-кун, принимать лекарства ре-гу-ляр-но, — напоминает врач, собирая вещи во внушительную сумку, в которой, наверное, можно было бы спокойно транспортировать парочку некрупных пациентов. — В твоих же интересах не доводить дело до госпитализации, поэтому будь добр…       Манами кивает, как дурацкие головастые собачки, которых иногда можно увидеть в машинах.       Врач бегло просматривает исписанный бисерным почерком рецепт, что-то исправляет. Всё-таки врачебные каракули — нечто инопланетное. Нормальные люди просто не должны быть в состоянии такое разобрать, это же страшнее арабской вязи…       — Я съезжу в аптеку, — безапелляционно предлагает Юкинари, заходя в гостиную. Манами, кажется, хочет что-то сказать, но снова заходится кашлем, поэтому его мнение так и остаётся неозвученным. Ничего страшного, возражения всё равно не принимаются.       — Молодой человек, а вы, собственно, кто? — интересуется врач, окинув Юкинари тяжёлым усталым взглядом. Очень своевременный вопрос, что и говорить.       — Сокомандник, — лаконично поясняет Юкинари. Незачем вдаваться в подробности и объяснять, что Манами чуть ли не с прошлой осени висит на его совести, это отношения к делу не имеет. Врач вопросительно косится на Манами, и тот, растирая горло, очень убедительно моргает, вылупив слезящиеся глаза. Действительно, очень убедительно, потому что пару секунд спустя Юкинари уже со смесью ужаса и недоумения смотрит на протянутый ему рецепт.       — Мияхара, присмотри, чтобы он не чудил, пока я не вернусь, — просит Юкинари уже из коридора. Незачем попусту тратить время, пока сюда ехал — заприметил ближайшую аптеку, до неё минут пять.       Врач выходит из дома следом за ним — Юкинари как раз щёлкает замком оставленного у дома велосипеда. Нужно будет обновить обмотку руля, эта уже заметно стёрлась…       — Курода-кун, верно? — окликает его врач, и Юкинари быстро оборачивается. — Если тебя не затруднит, не мог бы ты присмотреть за Сангаку-куном хотя бы сегодня вечером?       Да, в общем-то, и так собирался, вариантов-то всё равно нет…       — Не вопрос, — отзывается Юкинари, привычно погладив руль. — Какой-то особый уход?       — Нормальное питание и регулярный приём лекарств, — врач кивком указывает на листок в его руке. — Только это нужно проконтролировать, я бы не доверила Сангаку-куну самостоятельное лечение.       — Не вопрос, — повторяет Юкинари. — Но я так и не понял, что с ним.       Очень актуальный вопрос, между прочим. Врач вздыхает и бросает неодобрительный дом в сторону оставшегося в доме Манами.       — Сангаку-кун себя запустил, — с укором сообщает она. — Очень явное крупозное воспаление лёгких, хорошо, что уловили на относительно ранней стадии. И ведь не первый раз уже.       Юкинари выражает своё отношение к безалаберности Манами в не самой цензурной форме и врач тактично делает вид, что очень увлечена высаженными у забора рододендронами.       — Накрылись мои выходные, — констатирует Юкинари, на полной скорости несясь к аптеке. — Большим медным тазом.

***

      Просто не будет — это Юкинари понимает, как только возвращается с лекарствами.       Хлюпающую носом Мияхару он немедленно отправляет домой, отбиваясь от невнятных просьб «ч-чуть что — сразу звони, я помо-мочь тоже мо-могу, п-правда!». Ему с головой хватает и одного раскисшего второгодки. Да-да, Мияхара, обязательно позвоню, если надо будет, отдыхай… Отдыхай, тебе говорят, сам справлюсь.       — Вот, держи, — вздыхает Юкинари, выудив из аптечного пакета две упаковки. — Что тут… За полчаса до еды, за полча… Пей, словом. Поесть что-нибудь приготовить? Так, сядь и не дёргайся!       Манами явно порывается самостоятельно оккупировать кухню, но его качает, как пьяного матроса в шторм, поэтому Юкинари без особых сантиментов, громоподобным рыком, подцепленным у семпая, отправляет его кутаться обратно на диван.       Кулинар из него так себе, но на простые блюда хватает. По крайней мере, отравиться его стряпнёй нереально, и это уже большой плюс — всяко лучше, чем кулинарные изыски Такуто, который запросто может перепутать сахар с солью, а то и с содой. С другой стороны, это хоть не протеиновая пудра, которую Тойчиро, похоже, считает лучшей приправой. Если повспоминать, вполне можно было бы составить справочник кулинарных извращений велоклуба Хаконе. В трёх томах.       Сангаку ест молча, еле-еле, то и дело заходясь надрывным кашлем, и Юкинари всякий раз коробит от того, как искажается его лицо.       — Вообще-то ты не обязан со мной нянчиться, — бормочет он, не отрывая взгляда от тарелки. — Правда, я сам как-нибудь справлюсь.       — Простого «спасибо» было бы достаточно, — кисло улыбается Юкинари. — Не жалуйся, мелочь, а то банки поставлю. Литровые.       То ли угроза оказывается действенной, то ли Манами слишком вымотан, чтобы пререкаться, но больше он не выступает и молча дожёвывает свой ужин. Всё-таки добрым словом и перспективой мучительной кончины можно добиться куда большего, чем просто добрым словом…       — Идём, хоть до кровати добуксирую, — предлагает Юкинари после ужина и приёма ещё одной горсти лекарств. Манами с сомнением косится на обжитый диван. — Не-не-не, даже не думай, будешь болеть по-человечески, в кровати и в пижаме со слониками или ещё какой-нибудь животиной.       — Не люблю пижамы, — почти искренне улыбается Манами. На осунувшемся бледном лице с лихорадочно блестящими глазами эта улыбка выглядит жутковато. Юкинари отбрасывает ненужные мысли.       — Значит, в семейниках с медведем на заднице. Идём.       В итоге по лестнице Манами приходится почти нести. Не самая большая проблема, он лёгкий, висит безвольной тушкой и вяло перебирает ногами, и когда Юкинари сгружает его на кровать — падает такой же бесформенной грудой и утыкается лицом в подушку.       — Совсем труп? — Юкинари не без интереса оглядывается. У Манами очень безликая комната. Полчища книг, стопки дисков с фильмами и играми, манга — никаких жанровых предпочтений, всё подряд. Зачитанное и засмотренное до дыр. Пожалуй, единственное, что эту комнату оживляет — постеры с горами. В том числе и…       — Не знал, что ты интересуешься альпинизмом.       Манами мотает головой, не отрывая лица от подушки. Из-за этого же его голос звучит очень глухо:       — Не я, это папе очень нравилось.       Не лучшая тема для обсуждения. Нет, даже не так: очень паршивая тема. Лучше не затрагивать.       — Я пока за водой и прочим спущусь, а ты будь умницей, переоденься и марш под одеяло, — быстро переводит тему Юкинари. — Или простынь… короче, чем ты там укрываешься. Всё, я пошёл и ты пошёл. Бегом!       Манами булькающе смеётся и снова заходится кашлем, отлипает от подушки, чтобы глотнуть воздуха. Не хватало только, чтобы он всю ночь так… На сон Юкинари не рассчитывает, но вот Манами просто необходимо нормально отдохнуть, и его нынешнее состояние явно этому самому нормальному отдыху не способствует…       — С медведем не нашёл, только обычные — сипло фыркает Манами, завернувшийся в тонкое одеяло, как в кокон. Юкинари до сих пор даже под простынёй спать жарко, но мелкого, как ни крути, сильно лихорадит.       — Да хоть голышом спи, мне-то что, — Юкинари водружает на прикроватную тумбочку бутылку с водой и стакан и от души шлёпает на лоб удивлённо пискнувшему Манами холодный компресс. — Лежи и остывай. В смысле, до нормальной температуры, не до комнатной, договорились?       — Договорились, — тихий смешок больше похож на лай старого пса. — Спокойной ночи.       Юкинари абсолютно точно уверен, что ночь будет какой угодно, но не спокойной.       Температура не спадает долго — Манами не жалуется, только дышит прерывисто и хрипло. Иногда он почти засыпает, проваливается в тяжёлую дрёму, и почти сразу же просыпается, будто выныривает, как просыпаются от кошмаров.       Юкинари сидит рядом с Манами — давно уже перебрался со стула на край кровати — и бдит, иначе не сказать. На часы уже и не глядит особо, не до того. Просто время от времени меняет компресс — от Манами веет жаром, как от раскалённого асфальта в летний полдень, от такого запросто плавятся подошвы кроссовок.       — Дай воды, пожалуйста, — шелестит Манами. Юкинари с трудом разбирает отдельные слова. Ему кажется странным, что вода не закипает, когда Манами касается стакана.       Часам к двум Юкинари и сам выдыхается, а Манами получает по ушам и ещё одну порцию жаропонижающего. Засыпает он, наверное, только под утро, Юкинари уже попросту не ориентируется. Единственное, что он помнит очень отчётливо — впереди ещё два таких дня и две таких ночи.       Поутру Манами больше похож на труп, чем на нормального человека, но держится довольно бодро. Многие болезни сильнее всего проявляются ближе к ночи и отпускают поутру, с этим не поспоришь. О собственном внешнем виде Юкинари и думать не хочет, но на деле всё оказывается не так плачевно — прицепившийся за лето загар неплохо скрывает мешки под глазами.       — Пора принимать лекарство, — напоминает Юкинари вместо «доброго утра».       — Курода-семпай? — сонно бормочет Сангаку, очень детским жестом потирая глаза. — Я думал, ты мне приснился…       — Разве что в кошмаре, — хмыкает Юкинари и выщёлкивает из нужного блистера две капсулы. — Пей, проблема…       Проблема не сопротивляется, и это уже большое достижение.       — Ты там точно не свалишься? — уточняет Юкинари, когда Манами по стеночке направляется в сторону ванной.       — Думаю, душ я принять в состоянии, — Манами выдавливает из себя неубедительную улыбку. — Если услышишь грохот — значит, я ошибся.       Грохота не следует и обратно в комнату Манами заползает с мокрой чёлкой и замотанный в пушистое полотенце. Выглядит это настолько по-детски, что Юкинари становится смешно.       — Я оккупирую душ, — зевает он и трёт красные от недосыпа глаза. Манами дёргает рукой в неопределённо-приглашающем жесте.       Юкинари с остервенением пытается оттереть въевшийся в кожу запах чужой болезни. Особых успехов не добивается, но в сон больше не клонит, и это уже неплохой результат. Пожалуй, в таком состоянии можно встречать новый день.       — Вернусь часа через полтора, — говорит Юкинари после завтрака — Манами кочевряжится, но свою порцию тамагояки всё-таки съедает. Правильно, нечего продукты переводить. — Не чуди тут, понял? И через двадцать минут примешь этот… короче, синяя с белым упаковка.       Смотаться в Хаконе — взять вещи и учебники на пару дней и поставить в известность консьержа, — заехать в аптеку за препаратом с непроизносимым названием, которого вчера не было в наличии, продукты по мелочи, опять же. Юкинари чувствует себя мамашей при захворавшем детёныше. В общем-то, так оно и есть.       Большую часть дня Манами пребывает в сонном оцепенении, поэтому Мияхаре, заглянувшей проведать с утра, перепадает только «он спит!», Юкинари удаётся выкраивать то там, то сям минутку на домашнее задание и зубрёжку, а в остальное время добросовестно работает смесью кукушки и дятла, по часам напоминая Манами принять лекарства и задалбывая, пока не выпьет всё, что прописал врач. Такигава-сенсей — так её зовут — звонит около полудня, справляется о состоянии бедового пациента. Юкинари, полюбовавшись на бледно-пятнистое лицо Манами, честно отвечает, что всё довольно паршиво, но жить можно.       К вечеру жить снова становится невыносимо. К ночи…       Жаропонижающее опять не даёт нормального эффекта, а Манами начинает бредить. Юкинари успел начитаться о симптомах этого «крупозного воспаления лёгких», и прочитанное ему не понравилось, но теперь, по крайней мере, он чувствует себя предупреждённым и вооружённым. Но сбивчивый лихорадочный шёпот всё равно сильно действует на нервы.       — Живой, — бормочет Манами, кусая обмётанные болью губы, — живой..       — Живой, живой, — вздыхает Юкинари, шлёпает ему на лоб непонятно какой по счёту компресс. — Не помри только до утра. Я тут подежурю, успокойся…       Успокаиваться Манами даже не думает. Правда, не похоже, что он вообще соображает. Беспокойно ёрзает, мечется по кровати, цепляясь за влажную от пота простынь, хрипит, будто задыхаясь — этого Юкинари боится панически, потому что попросту не знает, как себя вести.       К утру Юкинари с отсутствующим выражением смотрит на свою сомнительной свежести физиономию в ещё тёмном окне и думает: хорошо, что у него волосы пепельные, если появится ранняя седина — не слишком заметно будет. А ещё он думает, что третью ночь практически без сна он не перенесёт. И энергетик не поможет.       Воскресенье проходит в тумане. Кажется, Манами чувствует себя немного лучше — Юкинари уже не уверен. Кажется, кашель понемногу начал стихать. Много чего кажется. Единственное, что чётко отпечатывается в памяти — ближе к вечеру звонит мать Манами. Голос у неё полуобморочный, похоже, Манами не преувеличивал, когда говорил, что на работе она выдыхается. Юкинари ей сочувствует и сильно не завидует: наверняка непросто самой обеспечивать семью и все дополнтительные нужды, особенно если учесть, что сын всё детство провёл по больницам. Наверняка влетало в копеечку… Манами-сан перебрасывается парой фраз с сыном, а затем тот передаёт трубку Юкинари, и от долгих сбивчивых благодарностей ему становится неловко.       А на вечер возвращается упрямый жар и всё к нему прилагающееся.       Манами очень тяжело переносит температуру. Юкинари очень тяжело переносит такого Манами. Выбирать не приходится, приходится выживать.       Манами цепляется за его руку, шепчет что-то сбивчиво, невнятно. Юкинари наклоняется к самому его лицу, пытаясь разобрать, чего он хочет — опять воды, что ли? Очень может быть, губы совсем запеклись от жара, — и не успевает отшатнуться, когда Манами обвивает его шею руками. Юкинари собирается возмутиться и оттолкнуть его, но отчего-то передумывает — из жалости, наверное: Манами цепляется за него так отчаянно — куда-там утопающим с их соломкой, — что оттолкнуть его не позволяет не то совесть, не то действительно жалость.       Манами очень горячий, лихорадочное дыхание обжигает шею. Жмётся, как больной воробей, льнёт ещё ближе, будто пытаясь вплавиться. Может, ему это жаропонижающее не подходит? Никакого эффекта, а постоянно двойную дозу давать — тоже не вариант. Надо будет позвонить Такигаве-сенсей.       — …семпай…       — М-м? Чего тебе, я здесь, рядом, — устало отзывается Юкинари. Манами, даром, что больной, стискивает его так крепко, что становится трудно дышать. Вот уж нет, если его сейчас задушат — в этом доме будет сразу два трупа, это совершенно не вариант. Какие дурацкие мысли приходят в голову от недосыпа…       — Курода-семпай, — бормочет Манами еле слышно, — Курода-семпа…       Юкинари предпочитает сделать вид, что ничего не слышит. На медицинском портале было чётко указано: больной может испытывать помутнение сознания, бредить. Всё правильно, болеет человек, вот и бредит. И липнет. Ну точно, лицехват.       — Ну и что с тобой делать, — Юкинари тяжело вздыхает и обнимает его в ответ — худое жилистое тело под ладонями мелко дрожит, и Юкинари почти чувствует нервное напряжение, звенящее, будто натянутая струна. Ладно, ладно, если ему так спокойнее…       Манами затихает — тяжёлое хриплое дыхание серым шумом ввинчивается в уши. Отпускать даже не думает — держит надёжно, цепко, и всякий раз, как Юкинари пытается выпутаться из его рук, дыхание становится прерывистым и неровным. Нет уж, в последние дни и ночи таких спокойных моментов было слишком мало, чтобы растрачивать их впустую… Юкинари мысленно просит какие-то высшие силы, присмотреть, чтобы к утру от него не остались одни только угольки, и ложится рядом, немного потеснив затихшего Манами. Пусть хоть так, но им обоим нужен отдых…

***

      В общежитие Юкинари возвращается только рано утром в понедельник: консьерж явно замечает внушительные мешки под глазами — в таких вполне можно было хранить вчерашний день, неодобрительно качает головой, но хотя бы не комментирует. Юкинари не особо хочет представлять, что бабуля Савамура навоображала — работа у неё довольно скучная, всего и развлечения, что сплетничать о студентах по телефону с такой же бабкой-сплетницей из администрации. Унылая же у них жизнь…       В итоге на уроках Юкинари очень ответственно клюёт носом — Ашикиба то и дело бросает на него встревоженные взгляды и даже предлагает сходить к медсестре, за что Юкинари совсем по-звериному на него рычит: в ближайший месяц он не желает даже слышать о врачах, лекарствах и всём, что с ними связано.       Жизнь возвращается в привычное русло в среду. Возвращается внезапно и очень бодро, просто влетает на всех парах. Очень бледная и худая, но вполне неплохо себя чувствующая и очень лохматая жизнь.       — Курода-семпай! — зовёт почти уже непривычно звонкий голос.       Юкинари не особо удивляется, когда на него налетает худощавая тушка Манами и прилипает, прижавшись грудью к спине и обвив руками шею. У Манами довольно заметные способы проявить расположение. Юкинари это ещё в прошлом году заметил, мелкий частенько висел так на Араките-сане. Вернее, пытался — примерно к июлю Аракита-сан приноровился вовремя уворачиваться.       — Мы в ответе за тех, кого приручили, — обречённо констатирует Юкинари и, не оглядываясь, треплет Манами по волосам. Тот подаётся вперёд и ладонь смазано скользит по щеке. Юкинари выдыхает короткий смешок. Эта мелочь до невозможности тактильная, он уже даже удивляться перестал. — Рад, что тебе лучше.       — Ага, — Манами даже не думает отлипать. — Спасибо, что присмотрел за мной.       — Так тебя ж одного оставить — себе дороже. Когда можно будет вернуться к тренировкам?       Манами многозначительно смотрит куда-то на светлые пушистые тучки. Значит, правды от него не дождёшься…       — Ты же понимаешь, что пока полностью не оправишься — к тренировкам я тебя не допущу? Учти, я записал телефон этой твоей… Такигавы-сенсей, надо будет — вызвоню и спрошу.       — Две недели отдыха, — сдаётся Манами, и на его лице немедленно проступает очень искренняя паника. — Но я правда чувствую себя намного лучше, ты же не отстранишь меня от региональных гонок? Правда ведь? Курода-семпай?       — Посмотрим, — лаконично отзывается Юкинари. — Тойчиро, не ведись на его щенячьи глазки! Даже если умолять будет — в ближайшие две недели никаких тренировок.       — Даже если будет нормально себя чувствовать? — с сомнением уточняет Тойчиро. Манами действительно выглядит бодрым, это не может не радовать, но Юкинари попросту не готов пускать три ночи своих трудов сиделки насмарку. — Но он же потеряет форму перед соревнованиями…       — Переживёт. И мы переживём, — непреклонно отсекает Юкинари, перехватив явно собравшегося свинтить Манами за руку, и притягивает к себе за шею, слегка придушив. Манами на пробу дёргается пару раз и повисает у него в руках печальной тушкой. — Причина, между прочим, более чем уважительная.       — Какая ещё причина, — Манами очень театрально шмыгает носом. Всё-таки он отлично умеет играть на публику. Юкинари фыркает и слегка щёлкает Манами по лбу.       — По состоянию здоровья.