Лыцарь

Збышко Войтек, великий рыцарь из Блавикена, сидел в придорожных кустах и хлюпал расквашенным носом. Рыцарем он пока значился только в мечтах, а вот великим дурнем был уже сейчас. Ну, надо же было попасться на глаза ватаге сельских парней именно в тот момент, когда он неловко перелезал через плетень с брюквой, десятком луковиц и парой яиц, утащенных из курятника. Ох, и настучали же они по загривку незадачливому воришке - еле-еле ноги унес! Крепких поселян совсем не устрашила хилая железяка, которую Збышко привык считать своим мечом, и добытая (попросту говоря, опять-таки упертая) им еще весной у хуторянского кузнеца. А на его обиженные вопли: "Я буду лыцарем! И тогда вы пожалеете! Пожалеете, холера вас побери!" отвечали паскудным смехом и издевательствами. Рыцарь разбитого носа Збышко Войтек, урожденный холоп, еще раз громко шмыгнул, потер щеку замызганным рукавом куртки и мстительно пробурчал: - Ничего, вы еще пожалеете, песье племя! Когда князь посвятит меня в лыцарство, тогда приду я конным топтать вашу пашню! Токмо дождитесь - и вы пожалеете! Несмотря на обиду, саднящие бока и предвечернюю прохладу, пробирающуюся по кустам, Збышко опять погрузился в мечты. Там, в грезах, он восседал на гнедом (нет, лучше на сером в яблоках) коне, гордо подбоченясь и презрительно поглядывая на копошащихся у стремян оруженосцев. За спиной у него реял штандарт с фамильным рыцарским гербом - точно таким же, как и на плаще, небрежно накинутом на блестящие латы. И обращались к нему не "Эй, Збышек, тащи свою тощую задницу сюда, да побыстрее!", а "Милсдарь Збышко фон Блавикен" или "Ваша светлость Збышко Блавикенский, лыцарь княжеский". Эх, добраться бы только до города... Вечерняя роса, осевшая на засаленном вороте потрепанной куртки, заставила парня поежиться и очнуться. В животе настойчиво забурчало, и будущий рыцарь с гордостью отметил, что, не смотря на внезапное подлое нападение численно превосходящего противника, он сумел унести с собой почти всю добычу. И даже умудрился не разбить по дороге одно из яиц! Сей факт показался несчастному Збышку добрым знаком и он, наконец, решился выбраться из кустов на лесную дорогу. Он хотел насобирать хвороста и развести где-нибудь в отдалении крохотный костерок, чтобы состряпать скудный ужин. Но стоило ему выйти на прогалину и нагнуться за сухостоем, как невдалеке вдруг послышалось ржание да частый стук копыт идущих рысью лошадей. Збышко заметался по дороге, точно затравленный заяц, не зная, то ли бросить хворост, то ли бежать в гущу леса, то ли прятаться за стволом ближайшего дерева. В итоге он так и замер у обочины, сжимая в руках несколько хворостин, и всеми силами пытаясь слиться с придорожными кустами лещины. Кавалькада приближалась. Судя по звуку, лошадей было три или четыре, шли они ходко и вот-вот должны были показаться из-за поворота. Збышко зажмурился - вот и кончилась его вольница. Сейчас его увидят, опознают в нем сбежавшего холопа и, отстегав как следует кнутами, сдадут войту, который, в свою очередь, отправит его к пану в поместье. А уж тот-то шкуру спустит. До самых до костей спустит... Прощайте, дурные, как говаривала его тетка, мечты. Прощай плащ с гербом и уважение с восхищением. Кому ты сдался, Збышко Войтек... - Эй, друже, до Вызимы далеко? - властно окликнул его женский голос. Збышек втянул голову в плечи и попытался заслониться хворостом. Это у него плохо получилось. - Эй, ты чего, немой? До Вызимы, спрашиваю, далеко? - Недалече, - пискнул парень, невольно поражаясь ломкости собственного голоса, - верст пять, коли по прямой. - Пять! - послышалось восклицание. - Цири, мы уже битый час скачем туда-сюда, чтобы попасть в нужное место. Может, по-простому попробуем - так и доедем быстрее! - Йен, - прозвучал недовольный девичий голосок, - я ж хотела как лучше! Сами говорили - давай, мол, без шуму, без гаму, а то пойдут сплетни про призраков на дорогах. "Призраков?" Збышко встрепенулся и против воли уставился на проезжих. Пожалуй, больше собственного пана он боялся только призраков. А тому, что страшит более всего, нужно смотреть прямо в глаза - авось, оно не такое жуткое окажется. В вечерних сумерках на лесной дороге маячили силуэты трех всадников. Судя по голосам, это были мужчина и две женщины, все трое в дорожных костюмах и плащах. У мужчины за плечами как-то подозрительно топорщилось сукно - не иначе как рукоять меча мешала. Збышко сглотнул - в тусклом свете вечернего зарева он до жути отчетливо разглядел белые пряди волос, виднеющиеся из-под капюшона, и сжимающие узду руки в черных перчатках, сплошь усеянных металлическими заклепками. "Дикий гон!" - вспышкой лучины мелькнула мысль, и тут же захолонуло сердце. Все, пропал. От навьев не уйти, как ни беги. Ни глухая чащоба, ни городское торжище не спасет его. Пропал Збышко, ой, пропал! Две женщины, сопровождающие страшного всадника, тем временем оживленно спорили самым что ни на есть простецким образом. - Геральт! - обратилась, наконец, к спутнику та, что постарше. - Ну что ты молчишь как пень! Скажи, наконец, свое мнение! - Мнение? - глухо донеслось из-под капюшона, - мое мнение таково, милсдарыни, что жаркое стынет, а выпивка греется. И что ни Лютик, ни Ярпен Зигрин, ни уж, тем более, Золтан Хивай точно не будут просто так пялиться на мандрагоровый самогон Региса. Еще немного, и мы точно поспеем к выносу объедков собакам. - И что ты предлагаешь? - проворчала собеседница. - Не портал же мне ворожить ей-ей! - Вот уж чего точно не нужно, так это портала, - запротестовала девушка, похлопывая по шее тонконогую вороную кобылу, - не хватает, чтобы нас засекли нынешние магики! - Айда конным ходом, - решила та, что грозилась ворожить, - и через час будем в Вызиме. - Но... - Цири, девочка, не будь такой мнительной. Нас уже и не помнит никто - лет тридцать как минуло. - Я помню, - пискнул Збышко и обмер от собственного безрассудства. Всадники обернулись, все разом. Молодая женщина тронула кобылу и подъехала почти вплотную к Збышку, почуявшему на своем озябшем лице теплое лошадиное дыхание. - Чего ты помнишь, паря? - голос у нее хоть и был достаточно мелодичный, но вот тон был на редкость неприятный, будто она его вот-вот мечом резать собиралась. - П-помню, кто вы есть... - И кто же мы есть? - приблизилась вторая женщина. - Говори. - Вы, - в горле у Збышка пересохло, но он с мужеством обреченного продолжал, - вы, милсдарыня, Йеннифер, чародейка из Венгерберга. Вы, мазель, Цирилла, Львенок из Цинтры, дитя Предназначения. А вы... - он робко глянул на фигуру чуть поодаль - всадник и не думал приближаться, - вы Геральт из Ривии, ведьмак. Я знаю легенды о вас. Наступившее молчание нарушал лишь далекий посвист какой-то ночной пичуги да шелест листвы. - Ишь ты, - произнесла старшая из женщин, и в тоне ее уже не было недоброй настороженности, - ишь ты, - повторила она, спуская на плечи капюшон - в полумраке блеснули черные кудри и обсидиановая звезда на шее. - Слышь-ка, Цири, думается мне, лучше в обход пойти. Если даже на пустой лесной дороге первый же сопляк узнает нас! - Да уж, - проворчала девушка, - воистину каждая собака знает. - Не каждая. - Збышко даже почти не обиделся на такую характеристику, - Не каждая, я... я просто легенды люблю. И про вас знаю... И быть хочу таким же! - внезапно выпалил он, осмелев от молчания, с которым его слушали. - Таким? - хмыкнула чародейка, - это каким же? - Сильным, смелым, знаменитым. Хочу быть лыцарем! Йеннифер покатилась со смеху, а Цири унизительно фыркнула. Збышек вмиг почувствовал себя жестоко обманутым. Это надо же, встретить в лесной глуши свою мечту, которая возьмет и посмеется над тобой надменным женским смехом. - Рыцарем хочешь быть? - раздался рядом резкий глуховатый голос. - И что же ты сделаешь, когда станешь "лыцарем"? Збышко с благоговением взглянул на ведьмака, который соизволил подъехать ближе. Он тоже опустил капюшон, позволив смотреть себе прямо в лицо. Глядя на него, парень не осмелился даже вспомнить, о чем грозил сельским парням, отмутузившим его. Не думал он и о том, что желал порой денег и славы или того, чтобы не он, а ему в глаза глядели с трепетом и страхом. Нет, не об этом вспоминал Збышко Войтек, холоп и сын холопа из хутора под Блавикеном. А припомнилось ему то, что чувствовал он, слушая старые сказы и новые легенды. - Оборонять буду, защищать. Всех, кого обижают задарма, кого ни за что палкой по хребтине гладят да голодом морят, забирая урожай да хабар. Буду сильным. Будут бояться те, кому надобно! Буду правду блюсти людскую, а не господскую... Неведомое ранее вдохновение покинуло Збышека так же стремительно, как и нахлынуло. И он понурил вихрастую голову, готовый к новому взрыву издевательского смеха. Но тишина все длилась. - Понарожают идиотов, - пробурчала Цири и в ее голосе - почудилось иль нет? - просквозило приглушенное чувство вины. - Идеалист, холера ясна. На! Збышко, не веря себе, поднял голову и еле успел подставить ладони, чтобы поймать предмет, блеснувший в свете молодого месяца. - Держи на пропитание. А то гляди, заморыш какой. Ведь еще и в рыцари метит! Парень разжал дрожащий кулак и уставился на большую серебряную с жемчугом пуговицу, покоящуюся на ладони. Пуговица стоила как минимум десяти нормальных обедов в придорожных трактирах. На глаза Збышеку навернулись непрошенные слезы, и он надрывно засопел, боясь, что кто-то заметит его слабость. - Рыцари не ревут. Выше нос, милсдарь, - промолвил белоголовый ведьмак и протянул ему засапожник - простой прямой клинок с ременной петлей на рукояти. - Это что ж получается, и мне его надо чем-то одарить? - саркастично поинтересовалась чародейка, и вынула из-за обшлага дорожной куртки носовой платок, неизменно пахнущий крыжовником и сиренью. - Держи уж, воитель хоробрый. На память, чай. Збышко боялся вздохнуть, прижимая к тощей груди полученные сокровища. Умом он понимал, что нужно поблагодарить дарителей, но предательски дрожащие губы не позволяли выдавить из себя даже звук. Правда, легендарная троица и не ждала благодарностей. - Цири, доченька, постарайся хоть в этот раз попасть не к Галахаду на подворье или к эльфам на стрельбище, а куда-нибудь поближе к Вызиме. - Думаешь, это так легко! - вспылила девушка, натягивая поводья. - Я знаю, что это трудно, но еще труднее будет отбирать последний ковш самогона у Ярпена из лап. Вперед! Лошади дружно припечатали копытами лесную дорогу, промчав мимо остолбеневшего Збышека, и пропали в дюжине шагов до поворота. Лишь задорный прощальный клич Цири еще несколько мгновений таял в лесном воздухе. Збышко Войтек, будущий великий рыцарь Збышко фон Блавикен, стоял под кустом лещины и дрожал от ночного холода, прижимая к груди подарки из легенды.