Граница лета

      Я бежал через ночной лес, ветки хлестали по лицу, а корни норовили схватить за ноги. Из-за каждого дерева на меня смотрели глаза. Сотни, тысячи пар глаз, в которых горел огонь ненависти. И она гнала меня вперед. Заставляла ломится через чащу, в надежде скрыться от обжигающих, не сулящих ничего хорошего, взглядов. Пока они только наблюдали, но я знал, что, когда силы окончательно меня покинут, существа, притаившиеся среди деревьев, осмелеют и будут рвать свою жертву на части, упиваясь моей кровью. И поэтому я продолжал бежать.       Впереди забрезжил свет. Лес подходил к концу. «Черт! Выбрался, — пульсировала в голове мысль, — Это рассвет, а с рассветом монстры исчезают». Но я ошибся. Деревья расступились, и с возвышенности я увидел пионерский лагерь «Совенок». Его объяло пламя. Алые языки плясали свой доисторический танец на крышах домиков, снопы искр наглыми мародерами выскакивали из разбитых жаром окон, огонь взвился до небес. А потом до меня донесся этот запах. Уверен, что никогда раньше чувствовать его мне не доводилось, но узнал я его безошибочно. Запах горелой плоти. На тропинках, среди полыхающих строений лежали тела людей.       Злобные взгляды сверлят мне спину. Они не решаются выйти из леса, им еще рано показываться на сцене. Я бегу к лагерю. Упругой волной меня встречает жар. Трава под ногами пожухла, местами начала тлеть. Дышать от дыма невозможно, но я продолжаю идти, обходя горящие домики по широкой дуге. Начинают встречаться первые тела. Изуродованные огнем, в пионерской форме, покрытой сажей и копотью, а временами полностью сгоревшей. Многих я не знаю, многих не могу узнать, но некоторых я уже встречал раньше! Вот, рядом с библиотекой виднеется тело девушки с фиолетовыми волосами, она лежит на животе, будто пыталась отползти от здания подальше. Чуть дальше, по обгоревшей, но все еще красной футболке, я узнаю Ульянку. Она замерла в позе эмбриона, от буйных хвостиков не осталось и следа — огонь слизал всё. Неподалеку, лежит Электроник. Часть лица превратилась в огромный вздутый волдырь, однако другая часть осталась почти не тронутой. Тело Алисы лежит возле одного из домиков. Почти полностью истлевшая пионерская рубашка на жутком обгоревшем трупе завязана узлом на животе. К горлу подкатывает тошнота. Несколько отстранено я удивляюсь, что только сейчас, а не гораздо раньше.       Куст сирени у домика Ольги Дмитриевны дымиться. Огонь танцует на его верхушке, а ветер разбрасывает вокруг водопады искр. В шезлонге лежит девушка. Кожи на ней не осталось — все тело один сплошной ожег покрытый гарью. Мой желудок наконец не выдерживает. Я падаю на колени и меня начинают сотрясать спазмы рвоты.       — Это все твоя вина, ты же знаешь, — доноситься до меня голос с шезлонга. Голос Слави, — Может быть ты этого и не желал, но закончилось все именно так. Мы здесь навсегда из-за тебя. Мы умираем из-за тебя.       — Я…я… — у меня нет слов, только безумие, разливающееся в мозгу, душит любую попытку заговорить. Слезы наворачиваются на глазах, но горячий воздух, смешанный с густым дымом, моментально их иссушает.       — Твои оправдания мне не важны и не интересны, — ее голос строг, но при это спокоен, будто бы обгоревшая, переставшая казаться человеком, девушка не чувствует боли, — Оставь из для себя. А сейчас проснись, и не допусти этого! Спаси нас всех!       Дым заволакивает лагерь. Злобные взгляды опять упираются мне в спину. Они все-таки решились. Настал их выход. ***       Я резко сел в кровати. Простыни были мокрые от пота. Тело пылало от жара. Черт! Что за бредовый сон! Таких реалистичных кошмаров у меня еще никогда не было. А запах дыма и горящей плоти казалось напрочь въелся в мои рецепторы. Но нет, я сижу на панцирной кровати там же, где вчера уснул — в домике вожатой. Из окна льется горячий солнечный свет, а снаружи поют птицы. Все вроде бы нормально, если не считать того, что я нахожусь черт знает где и черт знает когда. Но с последними двумя обстоятельствами я как-то примерился. По крайней мере меня никто не пытается убить, а для попаданца это невероятная удача!       За дверью кто-то был. Они говорили шепотом, но прислушавшись, я узнал Ольгу Дмитриевну и Виолу. О чем это они шушукаются? Да еще и в такую рань (будильник на тумбочке вожатой показывал 6 утра)! Аккуратно, стараясь не скрипеть пружинами кровати, я встал и подкрался к двери.       — …непохоже, — закончила фразу Виола.       — Может на нее дикий зверь напал? — обеспокоенно спросила вожатая.       Речь похоже шла о вчерашнем происшествии с Женей.       — Нет. Травм я на ней не заметила. Но, что самое интересное, кровь на ее одеже не ее.       — Как это ты установила? — удивилась Ольга.       — Разные резус-факторы. Я провела экспресс-тест.       — Как ты оценишь ее состояние?       — Внешне все в норме. Жалоб, кроме как на боли в затылке, у нее нет. Но опять же повторюсь, что это не сотрясение мозга. В любом случае, пусть еще денек полежит у меня. Так будет надежнее. Распорядись, чтобы кто-нибудь из пионеров принес ей завтрак.       — Хорошо.       — Ах да, — вспомнила Виола, собираясь уходить, — Пусть ей кто-нибудь принесет ей книжку. Не хватало мне еще пионерок, страдающих меланхолией.       Шаги Виолы удалялись по дорожке, а я поспешил запрыгнуть обратно в кровать, чтобы не быть пойманным с поличным за подслушиванием. Ольга Дмитриевна вошла в домик. Ее лицо выражало обеспокоенность., а мысли витали где-то далеко. Но увидев меня, она тут же встрепенулась и сразу взяла быка (а вернее некоего Семена) за рога.       — О! Семен, ты проснулся! Это прекрасно! Давай, марш умываться, а потом дуй на зарядку.       Я натянул одеяло до подбородка и сонно простонал:       — Ну Ольга Дмитриевна, еще же рань несусветная!       — Семен, ты же пионер! А пионер должен вставать с петухами и трудиться как… как…       — Видимо, как вол, — закончил я за нее.       — Ну можно и так, — вожатая улыбнулась, надела свою любимую панамку и собиралась, подобно Элвису, покинуть здание, когда я ее остановил.       — Ольга Дмитриевна, подождите! У меня же нет умывальных принадлежностей!       — Как это нет? — удивленно уставилась она на меня, — Я же тебе вчера вместе с формой коробочку выдала.       Так вот значит, что лежало в той загадочной пластиковой коробке. Прекрасно. Хотя бы не буду ходить по лагерю как грязный бездомный. Глядишь, и пионеры ко мне потянуться. Вожатая убежала по своим делам, а я, сладко потянувшись, решил все же встать и пойти умываться. Натянув кое-как форму и засунув галстук в карман, я взял коробочку и вышел на улицу.       Утро в Совенке было прекрасно: солнце ярко освещало лагерь, но желтый шар еще не успел раскалить плиты дорожек и черепицу домиков, воздух был свеж и приятно холодил кожу. Дышалось легко и свободно. Сонные пионеры, широко зевая и протирая помятые лица шли приводить себя в порядок. Закинув полотенце через плечо, мимо меня пробежал Электроник и какой-то парень в очках. Я последовал за ними и пришел к умывальникам.       На небольшом пяточке, среди искрящихся на солнце луж, стояли ряды умывальников, закованных в белую броню кафеля. В воздухе блестели капельки влаги и витал запах мыла и зубной пасты. Я подошел к свободной раковине и выкрутил кран. Ледяной поток воды миллионами тонких игл обжег ладони.       — Ай-ай! — от неожиданности я вскрикнул.       — Ага. И так каждое утро, — рядом со мной, сонно покачиваясь и зевая, стояла Ульянка одетая в красную футболку. Девочка никак не могла решиться запустить руки под арктический поток и видимо ожидала пока вода хоть чуть-чуть прогреется.       — Теплее она точно не станет, — кивнул я в сторону крана, — Давай вместе на счет три.       Она согласно кивнула и подставила ладошки ковшиком на изготовку.       — Раз, — начал я, — два…       До трех я не досчитал, так как мелкая дьяволица, резко зажав большим пальцем кран, направила упругую струю прямо в мое лицо. На меня свалилась лавина, заставляя сердце стучать маршем безумных барабанщиков. А Ульяна решила не останавливаться на достигнутом, и направила поток на рубашку и шорты. Резко отпрыгнув я потерял равновесие, поскользнулся в размокшей от воды земли и завершил нелепый пируэт в грязной луже. Отличное начало дня!       Ульяна осознала размер нанесенного ущерба и на ее лице промелькнуло беспокойство, единственное, было не ясно беспокоиться она обо мне или о своем дальнейшем благополучии.       — Ульяна, б… — дальше последовали слова, которых в пионерском лексиконе быть в принципе не должно, но так как я не совсем пионер, мне простительно. Мой крик возымел действие. Будто намереваясь развить первую космическую скорость, красноголовая бросилась бежать. Но и я не намеревался сидеть в луже без дела. Понимая, что схватить мне ее не удастся, я вытянул ногу, о которую Ульяна и споткнулась. В этот момент, красная ракета превратилась в красную субмарину, уверенно попахивающую мокрую грязь вздернутым носом.       На секунду наступила тишина. Я поднялся из лужи и поспешил к девочке — уж очень подозрительно она притихла в своей заводи.       — Мелкая, ты в порядке там?       — Придурок, — обижено донеслось из лужи, — Ты мне футболку испачкал! Это футболка моего брата! Он ее знаешь, как любил? На все матчи «Спартака» в ней ходил! Кретин!       Я только сейчас обратил внимание на то, что футболка была девочке велика.       — И как теперь мне прикажешь теперь ее носить? — у Ульяны задрожали губы, а по чумазому лицу скатилась первая слезинка.       — Ладно, тебе, мелкая, не переживай, — чувствовал я себя мерзко, — Брат твой ничего не узнает. Отстираем футболку и будет как новенькая.       Но вместо ответа, Ульяна лишь еще больше стала трястись от беззвучного плача. Я подал ей руку, помогая встать из лужи. Видок у нас был тот еще. Будто две свиньи, вылезшие из канавы. От моей кристально белой рубашечки остались лишь воспоминания, а шорты промокли точно на пятой точке, и грязная вода стекала по голым ногам.       — Пойдем. Я тебе свою футболку отдам. Уверен, она тебе понравиться.       Наспех умыв лица, мы пошли в домик вожатой. Порывшись на полках, я нашел себе чистый комплект формы, а Ульянке отдал свою пинкфлойдовскую футболку.       — Фу! Она же ношенная! — возмутилась пионерка.       — Извини, чем богаты. Зато ни у кого здесь такой нет. Это я тебе зуб даю.       Она неодобрительно посмотрела на меня.       — Отвернись, придурок.       Я послушно отвернулся, попутно расстегивая рубашку и уже предвкушая как надену сухую одежду.       Дверь в домик открылась.       — Сееемен! — от неожиданности я аж подскочил, - Что. Здесь. Происходит?       Глаза вожатой жгли лазерными лучами, лицо было багровым, а на челюстях ходили желваки. А я, словно бабочка на иголке коллекционера, замер со спущенными до середины шортами.       — Я еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете? — резко спросила Ольга Дмитриевна, — Ульяна, быстро надень футболку!       За спиной послышался торопливый шорох.       — Мы поскользнулись у умывальников, — сказал я, вернув мокрые шорты на место (уж лучше так, чем в одних трусах), — Я отдал Ульяне свою футболку, а сам захотел надеть чистую рубашку и шорты.       Подтверждая свои слова, я ткнул пальцем в гору грязной одежды на полу.       — Ульяна! Так все было? — потребовала ответа вожатая.       — Да не врет он, Ольга Дмитриевна. Там у умывальников столько водищи и грязищи, что сложно не грохнуться. Вот этот балбес и грохнулся. Хотел равновесие удержать, схватился за меня — я рядом проходила — и вот мы оба в грязи как хрюшки. Вот.       Женщина облегченно вздохнула. Ее можно было понять, ситуация выглядела весьма двусмысленно, а учитывая возраст Ульяны, попахивала статьей (уверен что в УК РСФСР была, есть, такая).       — Ладно. Перед зарядкой отнесите вещи в прачечную. И только попробуйте мне эту самую зарядку прогулять! Будете до конца смены картошку на кухне чистить! Все поняли?       Мы кивнули.       — Хорошо. Ульяна иди. А ты Семен, задержись.       Мелкая проводила меня взглядом, в котором читалось «Соболезную». Известная на весь лагерь хулиганка не верила, что разговор тет-а-тет с вожатой может закончиться чем-либо кроме нагоняя.       — Семен, скажи пожалуйста, — начала Ольга, — вчера, когда помогал Славе донести женю до медпункта, ты заметил что-нибудь необычное?       Я ожидал любого другого вопроса, но никак не этого, но все же напряг память, восстанавливая события вчерашнего вечера. Женя полусидит у своего домика, очков нет, рубашка в крови, которую я принял тогда за грязь, подбородок и губы тоже. Очки в круглой оправе исчезли. Но что могло быть странного кроме всего вышеперечисленного?       — Ольга Дмитриевна, а насколько у Жени плохое зрение? — возможно мне просто кажется, возможно я просто выдумываю и придаю значения ничего не значащим вещам.       — Точно не помню, но очки у нее очень толстые… Кажется она близорукая.       — Понятно. Значит это странно, что вчера в мед пункте она видела всех нас без очков даже ни разу не сощурившись, — задумчиво протянул я. ***       Манная каша. Терпеть не могу манную кашу! Вязкая, абсолютно неаппетитная субстанция стекала с ложки в тарелку. Я ковырялся в еде не в силах заставить себя есть это. Но после того, как помашешь руками и ногами в компании бравых пионеров, аппетит просыпается сам собой. Зарядка прошла без происшествий. Немного размявшись под руководством энергичной Слави — нужно сказать, что мое новое молодое тело оказалось весьма охочим до физических упражнений — наш отряд отправился в столовую и сейчас сидел за длинным общим столом, поглощая нехитрую снедь.       Напротив меня сидела Алиса и судя по всему особой любви к манке она тоже не питала.       — И так каждое утро? — спросил я ее.       — Ты про кашу? Нет, иногда запеканку дают, иногда омлет, бывает овсянку, но она здесь тоже не ахти какая, — вспоминала девочка, — Кстати, я видела Ульянку в твоей футболке. Почему ты ей ее отдал?       — Ну, я в некотором роде перед ней провинился, — до сих пор мня терзало чувство вины перед хулиганкой, — Я испачкал ее красную футболку в грязи. Как я понял, ее брат может из-за этого расстроиться.       Алиса как-то помрачнела.       — Ты неправильно понял. Ее брата год назад в армию забрали. На войну. В Афган. Эта футболка — память о нем. Такой глупый, детский символ…       Она замолчала, а у меня на душе стало совсем паршиво.       Не успел я погрузиться в свои мысли, как к нам подошла Славя.       — Ребята, пойдемте все вместе Женю навестим в медпункте! Ей там одной, наверное, совсем тоскливо.       — Ну нет, я, пожалуй, откажусь, — Двачевская нахально мерила Славю взглядом, на что последняя совсем не обращала внимания, — А ты Семен, с этими клоунами пойдешь или может лучше на пляж со мной, а?       Повисла тишина. Славяна внимательно смотрела на меня, ожидая ответа, а Алиса, как бы отстраненною ковырялась в ногтях.       — Я думаю, что нужно все-таки навестить Женю. Ее положению не позавидуешь — оказаться в больнице в самый разгар лета.       — Пфф… будто она летом что-то интересное делает! Целыми днями в библиотеке дрыхнет. Тоже мне занятие, — Двачевская резко встала из-за стола, — А в тебе Семен, я разочарована. Думала, ты не такой зануда как местные пионеры.       Она так презрительно произнесла слово «пионеры», что даже мраморное спокойствие Слави дало трещину: она плотно сжала губы, а глаза потемнели от сдерживаемого негодования. Между девушками, летали молнии и стрелы, а я, вжав голову в плечи, чтобы ненароком не огрести, почувствовал себя каким-то яблоком раздора. Хотя, судя по всему, их отношения были натянутыми еще до моего появления в Совенке.       Двачевская, надменно махнув рыжими хвостиками и сверкнув красными глазами на прощание, вышла из столовой. Я, зажмурившись, доел остатки каши и последовал за Славей, которая, собрав наш отряд у дверей столовой, повела всех к медпункту. Желающих навестить больную оказалось не много: Лена, Электроник, Ульяна, которая сменила мою футболку на пионерскую форму, и девушка с аквамариновыми волосами, которую мне представили как Мику. Наша цветастая, галдящая орава отправилась по бетонным тропинкам к лазарету. ***       Женя лежала на койке, облаченная в белую больничную робу. С ее лица исчезли следы крови, привычный вихор-завиток торчал как обычно, но очки ей так никто и не принес. Мы обступили полукругом кровать девушки. Рядом со мной встала Славя и я почувствовал, как она коснулась моей руки своей теплой ладошкой. По телу пробежали мурашки.       — Как ты себя чувствуешь, Женя? — начал Электроник.       Выглядел он действительно обеспокоенно. Не нужно состоять в лиге детективов, чтобы понять — Сыроежкин сохнет по вредной библиотекарше.       — Я в норме, — ответила Женя, — только шум какой-то в ушах. Виола считает, что я головой ударилась и это скоро пройдет.       — А что на счет всего остального? — спросил я.       — Чего остального?       — Ну… грязи, в которой ты испачкалась, — Славя резко ткнула меня локтем в бок.       — А… — протянула Женя, — ты про это. Не знаю. И Виола не знает. Я вообще ничего не помню. То есть, помню, как закрывала библиотеку вечером, потом услышала шорох в кустах и пошла посмотреть, кто там прячется.       Не моя ли это лисица?       — Я подошла, а потом пустота. Ничего не помню, — Женя расстроено потерла лицо.       — Наверное точно головой ударилась, — сказала Ульянка, — Вот тебе память и отшибло!       — А так бывает? — удивленно спросила Лена.       — Ой, да, бывает, — затараторила Мику, — У меня знакомый, ну то есть не совсем мой знакомый, а знакомый папы, но все же, знакомый, однажды зимой поскользнулся и головой стукнулся. Так он свое имя вспомнить не мог. Вот такая жуть!       Девушка еще что-то активно рассказывала Лене, но я ее больше не слушал.       — А перед тем как ты подошла к кустам, у тебя не было такого странного ощущения… как бы это сказать… будто на тебя кто-то пристально смотрит?       — Семен, да, было похожее чувство, но я ему не придала значения, — ответила Женя, — А это важно?       — Не знаю, — задумчиво сказал я, — возможно просто паранойя, но мне кажется, в лесу есть хищные звери. Я видел кровь на опушке.       В палате воцарилась тишина.       — Откуда здесь хищники? — нарушил молчание Электроник, — Я в здешних лесах никого крупнее ежа не видел. Лена, ты же местная. Кто из зверей здесь водится?       Девушка задумавшись, закусила губу.       — Я ничего такого не припомню, — наконец сказала она.       — Семен — трусишка! — авторитетно заявила Ульянка, — Увидел крови чуть-чуть, и тут же за каждым кустом ему волки мерещатся!       Я грозно посмотрел на пионерку, а она в ответ показала мне язык. Ничего не скажешь — конструктивный диалог.       — Я просто высказал предположение. На исключительную правоту не претендую, — поспешил я закрыть бессмысленную дискуссию.       — Прав Семен, или нет, но впредь, в одиночку в лес не ходите, — серьезным тоном сказала Славя, — Мало ли что.       Как ни странно, с этим утверждением согласились все.       Попрощавшись с Женей и пожелав ей скорейшего возвращения в ряды пионеров, мы вышли на улицу. Солнце ощутимо припекало, а от утренней прохлады не осталось и следа. Ко мне подошел Электроник:       — Мне вожатая сказала, что ты еще не все подписи собрал.       — Эм… да, как-то вчера не успел. А что?       — Пошли со мной в клуб кибернетики. Шурик распишется в твоем обходном. Может, заинтересуем тебя роботостроением, вступишь в клуб.       Я огляделся. Лена и Мику отправились вместе в сторону площади, Славя наставляя Ульяну, ушла искать Ольгу Дмитриевну. Меня опять оставили не у дел. — Пойдем, — сказал я Электронику.       В конце концов хоть какое-то занятие. ***       — Дима, ну как там Женя?       Шурик, высокий мальчик в толстых очках и с очень серьезным лицом, трудился над чем-то на верстаке. Приветствие он заменил вопросом о здоровье библиотекарши. Помещение, где базировались кибернетики, большим назвать было нельзя. Посередине комнаты стоял длинный стол, на котором валялись провода, транзисторы, катушки реле, индукторы и куча другой всячины, чьи названия я даже не знал. На стенах висели многочисленные полки с жестяными баночками. В них наверняка лежали гайки, болты и шурупы. Шурик сидел за большим красным верстаком с огромным количеством разных ящичков и коробочек.       — Ты к нам новичка привел? — юный кибернетик наконец-то заметил меня.       — Шурик, знакомься, это Семен, Семен — Шурик.       Я пожал протянутую руку.       — Интересуешься техникой? — спросил пионер.       — В какой-то мере.       Я и в правду интересовался новинками и гаджетами, вот только в несколько другом времени. Уверен, что кирпичик моего смартфона, спрятанного под подушкой в домике вожатой, мог бы взорвать мозг этим ребятам. Но вызывать у них культурный шок мне не хотелось. Читали Рея Бредбери, знаем, чем оборачиваются изменения в прошлом. Хотя, насколько я сам вписываюсь в это время? Возможно, одно мое появление здесь уже обратило известную мне Вселенную в прах и создало новое ответвление реальности. Беспокоит ли меня это? Нет. Откровенно говоря, плевать. Там у меня не было ничего такого, ради чего стоило бы страдать или желать вернуть. Ничего такого, чего бы я не хотел послать к черту. И что самое странное, быть выпиленным из своей зоны комфорта может оказывается… комфортно!       Это открытие меня потрясло. Я всегда считал себя своего рода отбросом, сторонящимся общества. Я делал вид, что никто мне не нужен, и я могу спокойно прожить в добровольной изоляции. Но несмотря на это, мои привычки были мне необходимы. Мой дом был не столько мой крепостью, сколько панцирем, из которого не хотелось вылезать. Компьютер заменял окно в мир, социальные сети, форумы и чаты — общение с людьми. На работу я ходил без удовольствия, скорее даже с ненавистью ко всему на что падал мой взгляд. Посылая проклятия серому небу Петербурга, я скользил между прохожими не видимый и не желаемый быть увиденным. Мерзкая картина. Но еще более мерзким было понимание, что мне это нравится! Я упивался одиночеством, смаковал горький привкус ненависти ко всему вокруг, купался в мутных заводях серых будней.       И что же мы видим в итоге? Всего второй день в затерянном во времени и мирах пионерском лагере «Совенок», а меня уже не узнать. Рефлексировать конечно рефлексирую, но мизантропия сошла как обгоревшая на солнце кожа. Тогда, где я настоящий, а где выдуманный?       — Семен? — Шурик вывел меня из задумчивости, — Так ты хочешь вступить в наш кружок?       — Нет, ребята, вы уж меня извините, но техника и роботы — это не мое. Я у вас только под ногами путаться буду.       — Ну как знаешь, — пожал плечами Шурик, — тебе обходной лист подписать?       Я протянул мальчику бумагу.       — И как обстоят у вас дела с роботом?       — Тебе Дима рассказал? Честно говоря, не очень. Деталей не хватает. Транзисторов у нас завались, а вот конденсаторов кот наплакал. Вот будь у нас конденсаторы, мы бы всем показали! Тогда робот заработает! Вот увидишь!       — Неужели для кружка кибернетики администрация лагеря пожалела каких-то радиодеталей? — удивился я.       — Они не жалели, — Шурик заметно расстроился, —, но предыдущая смена все запасы израсходовала — они радиотелескоп мастерили —, а новые завезти не успели. Но и это поправимо! Есть у меня идея, где деталей раздобыть!       — Собрался местную радиорубку грабануть? — усмехнулся я.       — Еще чего! — возмутился пионер, — Есть другое место.       Он загадочно прищурился и мне даже стало капельку любопытно.       — Что за место?       — Ты только Ольге Дмитриевне не говори, что я туда собираюсь, — попросил Шурик.       — Чесс пионерское, — шутливо протянул я.       — Говорят, здесь недалеко, рядом со старым лагерем…       — Стоп, тут есть еще какой-то старый лагерь? — перебил я его.       — Эм… ну да. Его вроде как сразу после войны построили. Он больше нового был. Корпуса трехэтажные, стадион и все такое. Но его в шестидесятых почему-то закрыли. Ну так вот, не перебивай. Рядом со старым лагерем, как местные пионеры говорят, есть бункер. Ну то есть бомбоубежище. Оно давно заброшено, но я уверен, что если покопаться, то там можно столько запчастей найти, что на несколько роботов хватит!       Его глаза восторженно загорелись, а я подумал, что мои опасения на счет армии роботов могут оказаться правдой.       — А почему бункер бросили? — вдруг вклинился в разговор Электроник.       — Кто его знает? Но говорят, что на самом деле, бункер никто не бросал. Оставили маленький гарнизон, чтобы обеспечивать его функционирование и все. Но я в это не верю, — авторитетно заявил мальчик, — Если бы в бункере, ну то есть в бомбоубежище, кто-то был, мы бы знали.       — А если это секретный объект? — резонно заметил Сыроежкин.       — Брехня. До этого про бункер и солдат местные из райцентра знали. К тому же, сколько бы там солдат не было, рано или поздно кого-нибудь из них мы бы увидели.       Доводы Шурика тоже были вполне логичны. Но Электроник так просто сдаваться не планировал:       — А как насчет вспышки над старым лагерем?       — Что за вспышка? — спросил я.       — Позавчера ночью, где-то часов в 11, над лесом, примерно там, где старый лагерь находиться что-то светилось в течение нескольких секунд. Потом перестало. Многие уже спали, но я из библиотеки возвращался и видел все своими глазами. Так что не думаю я, что там солдат нет. Наверное, что-то очень секретное испытывают.       — Мда, весело тут у вас, — заметил я.       — Никакие это не испытания, — настаивал на своем Шурик, подняв голос, и я даже подумал, что дело дойдет до драки, — Это было природное свечение. Космического характера. Я себе пометку в блокноте сделал, чтобы у дяди уточнить, когда домой вернемся. Он у меня астроном.       — Что за дата? — решил я испытать удачу и уточнить свои координаты во времени.       — Как будто сам не знаешь. Это же позавчера было! — Шурик был удивлен, но увидев, что я не шучу, все же решил ответить, — двадцать пятое июля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого.       Чувство, что я здесь не просто так настырно колотилось в ворота моего разума и отгонять его уже не было сил. ***       Когда в динамиках прозвучал призыв на обед, я бесцельно шатался по лагерю. Рассказанные кибернетиками вещи не давали мне покоя. Свечение в небе. Военный бункер. Старый лагерь. Двадцать пятое июля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, одиннадцать часов вечера.       Когда-то давно, а возможно всего лишь позавчера, это зависит с какой точки зрения смотреть, двадцать пятого июля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, в двадцать три часа двадцать девять минут родился на свет мальчик по имени Семен по фамилии Персумов. Сейчас ему полтора дня отроду, или двадцать восемь лет, или шестнадцать — опять же, зависит откуда считать. От таких мыслей голова идет кругом и мысль о предназначении и судьбе обретает новый смысл. Может ли это быть совпадением? Нет, совпадение, это когда ты весь день напеваешь какую-то песню, а потом слышишь ее в маршрутке, или надеваешь сандалии и в это день идет дождь.       Черт! Как я связан с этим лагерем?!       В столовую я пришел одним из первых. Несколько галдящих пионеров, возрастом чуть младше Ульяны уже набрали еды на подносы и радостно убежали на свои места. Стол моего отряда еще пустовал. Взяв свою порцию с раздачи, я уселся за стол и принялся вяло ковыряться в еде. Напротив меня устроилась Славя:       — Привет, Семен! — она ласково улыбнулась, и беспокоившие меня мысли отошли на второй план.       Не знаю, что со мной происходит, но голос этой девушки начинает обретать какую-то магическую силу надо мной. Стада мурашек пробежали по коже, а на лице невольно проснулась улыбка.       — И снова здравствуй.       — Закончил подписывать обходной лист?       — Ну… почти. Остался еще спортклуб и муз кружок.       Славя заговорщицки огляделась по сторонам.       — Давай сюда бумагу.       Я протянул ей обходной лист. Она достала из кармана ручку и поставила недостающие подписи.       — А разве это не нарушает правила? — спросил я.       — Поверь, до конца смены ты не успеешь посетить ни один из кружков. И Ольга Дмитриевна это понимает, поэтому на лист даже не посмотрит.       — Не знал, что ты такая бунтарка, — я усмехнулся.       Девушка немного зарумянилась.       — Не бунтарка. Просто хочу помочь хорошему человеку.       — Исключительно ради своей выгоды? — ссылаясь на вчерашний разговор заметил я.       — Конечно! — ее развеселило мое замечание, — Теперь ты мой должник. Поэтому жду тебя после обеда на лодочной станции. Будешь отрабатывать.       Это заявление не вызвало у мня никакого негодования, скорее даже наоборот, мысль о том, что я могу сделать что-то для этой девушки приятно грела изнутри. Она меня просит о помощи, я помогу. Я хочу помочь. Что же ты теперь такое, Семен?       Заданный самому себе вопрос повисает без ответа. Я не знаю кем стал. Был я таким всегда или мутировал под гнетом необычных обстоятельств? Кровь все так же бежит по венам, нейронные импульсы путешествуют по мозгу, зрачки сужаются и расширяются, реагируя на свет. Я тот же и уже совсем не тот. Воспоминания о холодном Питере и пустом существовании пульсируют в глубинах сознания. Они есть, они были. Выкинуть их мне не под силу. Но под прожекторами голубых, бездонных как небо над бескрайней степью, глаз я чувствую, что хочу никогда не возвращаться в то болото, которое мнил своей жизнью. Я потерпевший кораблекрушение, увидевший на горизонте остров. Еще несколько гребков, еще несколько ударов волн и океан вытолкнет меня на берег, который иссушенному зноем мозгу казался лишь иллюзией.       Славя закончила есть и, напомнив еще раз про лодочную станцию, убежала. А рядом со мной плюхнулась Ульянка.       — Привет, Семен-как-лук-зелен! Чего в еде ковыряешься? Многоножку ищешь?       — Ага. Очень мне понравилось блюдо от шефа. Теперь без него своей гастрономии не ведаю! — отмахнулся от нее я.       — Ууу… какой заумник! — нахохлилась девочка.       — Слушай, а как вообще так получилось, что ты оказалась в отряде со старшими ребятами?       Она мне подмигнула:       — Так мы с тобой оба опаздуны. Ты правда на две недели опоздал, а я всего на день. в итоге, места остались только в пятом отряде. И выбор предложили, либо с Алисой жить, либо с Ольгой Дмитриевной. Естественно я Алису выбрала. С ней не соскучишься!       — В этом не сомневаюсь. Ладно, еще увидимся.       Я наконец закончил с едой и пошел к выходу. На крыльце столовой меня (я уже начал к этому привыкать) схватили за плечо.       — Новичок, дело есть! — Алиса дерзко улыбалась мне.       — Эм… это срочно? Я спешу как бы.       — Не дрейфь! Успеешь, — рыжая отвела меня от входа в столовую. — Ты на гитаре играть умеешь?       — Так, чуть-чуть. В универе в группе играл, но это давно было.       — В универе? — удивилась девушка, — Странный ты. Ну да ладно. Раз умеешь играть, то теперь ты в нашей группе. Через час репетиция. Приходи в муз кружок.       — Эм…, а мое согласие для этого видимо не требуется? — возмутился я.       — Видишь, какой ты догадливый! — она хлопнула меня по плечу. Было удивительно, как такая красивая девушка может в то же время быть такой пацанкой.       — Слушай, Алиса, я бы с радостью вам помог, но у меня, серьезно, есть дела. Я обещал помочь Славяне.       Ее взгляд не обещал ничего хорошего. Я предусмотрительно отступил на шаг назад.       — Чего это ты с этой заучкой, занозой в заднице, возишься? Я тебе реально крутое дело предлагаю, а ты… ты… — она побагровела до корней волос, — Ты что, запал на эту деревню?!       Что-то подсказывало, что у этого диалога может быть два развития событий, и при любом из них в конце меня побьют.       — Это не совсем твое дело, — я пытался говорить, как можно мягче, чтобы свести конфликт на нет, — Но я со Славей договорился раньше, чем с тобой. Так что прости. Может позже.       — Да иди ты со своим позже… — она напирала на меня, сжав кулаки, — Я тебе твое «позже» сейчас знаешь куда засуну?!       — Двачевская! — громовыми раскатами раздался голос Ольги Дмитриевны, — Ты как одета! Опять ходишь как не пойми кто!, а ну быстро форму в порядок привела!       Я воспользовался сумятицей и, перепрыгнув через поручни крыльца, быстрым шагом направился к лодочной станции. Похоже в этом лагере у меня появился враг, к которому не стоит поворачиваться спиной. ***       Славя сидела на узком, деревянном пирсе, свесив ножки в прохладное течение реки. Она откинула голову, прикрыла глаза и наслаждалась потоками солнечных лучей, ласкавших ее нежную кожу. Удивительно, как проводя столько времени на открытом воздухе она до сих пор не обзавелась бронзовым загаром? Я с удовольствием отметил, что девушка сняла кумачовый галстук и расстегнула несколько верхних пуговиц у строгой пионерской рубашки. Сейчас она выглядела очень расслабленной, а в одежде виднелась некая развязность свойственная скорее Алисе.       Мне кажется, я простоял, любуясь ей, в течение нескольких минут. Она меня заметила и улыбнулась.       — Пионер Персумов для оказания помощи прекрасной Славяне прибыл! — отрапортовал я.       Над рекой пронесся ее звонкий смех. Самый прекрасный, что мне доводилось слышать.       — Знаешь, ты не обязан мне помогать если не хочешь. Там в столовой я пошутила, — она стала необычайно серьезной.       — С чего ты взяла, что не хочу? Я буду рад помочь.       — Хорошо. Спасибо.       Она встала в полный рост.       — Не боишься посадить занозу? Доски не ошлифованы, — заметил я.       — Если честно, боюсь, а сандалии мочить не хочу, — сказала Славя смущено, — Можешь меня донести до лодки? Она в двух шагах отсюда.       Я подошел к ней вплотную, а она, взяв обувь в одну руку, и обхватив меня за шею другой, закинула длинные ноги на мой подставленный сгиб локтя. Девушка оказалась на удивление легкой. От Слави исходил тонкий аромат хвои, нежно покалывающий мои рецепторы. Наши лица оказались близко друг к другу, глаза встретились. Чуть приоткрытые губы манили. Я бы мог простоять так вечность, просто держа ее на руках, а она, казалось, наслаждается моментом своей временной слабости. Откуда во мне такое чувство, что я знаю ее давно? Почему мне кажется, что она уже много раз смотрела на меня вот так, ласково, нежно, но в то же время требовательно?       — Лодка на том конце пирса, — наконец проговорила она.       — Да, — во рту пересохло, и мой голос был похож на карканье ворона.       Но Славя лишь улыбнулась. Интересно, она хоть понимает, что сейчас твориться в груди шестнадцатилетнего подростка?       Я аккуратно поставил девушку на доски пирса около небольшой плоскодонной лодки. Достав из своих, казалось бы, бездонных карманов ключик, она сняла навесной амбарный замок и размотала цепь, которая удерживала лодку. В лодке я увидел плетеную корзинку, в которой красовалась бутылка кефира и пакетик с булками. Похоже мы плывем на пикник.       Славя заметила мою удивленно поднятую бровь, и сказала:       — Будем на острове ягоды собрать. А это на случай если проголодаешься.       — Запасливая ты, — я усмехнулся.       — А то! Давай же, поплыли!       Я спрыгнул в лодку и, оттолкнувшись от пирса, вставил весла в уключины.       Буруны волн оставались за кормой. С натугой вспарывая речную воду весла толкали нас вперед. Грести было тяжело и уже через несколько минут я покрылся испариной, а рубашка плотно прилипла к мокрому телу. Солнце палило немилосердно, а блики на воде искрами слепили глаза. Я пожалел об отсутствии солнечных очков. Вот что нужно было брать, выходя из дома, а не теплые перчатки, но как говориться, кто бы знал?       Славя задумчиво смотрела на белые барашки разбегающиеся под напором лодки. На лице девушки блуждала загадочная улыбка. Я уже не задавался вопросами о ее переменчивом отношении ко мне. В конце концов, могут же у нее быть свои причуды и тараканы в голове? В конце концов, можно подумать, что у меня таких тараканов мало! Но Славя меня интриговала. Так может интриговать увлекательная книга, обрывающаяся на интересном месте и сулящая продолжение. Она обещает рассказать, что же произошло на самом деле и что таилось под непроглядной завесой тайны. И даже когда такая книга заканчивается, после нее остается необъяснимое чувство тепла, заставляющее возвращаться к ней снова и снова. А что с людьми? Что они оставляют в нас? Что оставит мне Славя, когда я открою ее секрет? Она как будто почувствовала, что я думаю о ней. Девушка посмотрела мне в глаза и застенчиво улыбнулась. Бьюсь об заклад, что она тоже хочет понять что-то обо мне. Может взять и рассказать ей все? Вот так просто, откровенно, не приукрашивая и не утаивая. Подумает, что я псих или хуже того — лжец. Зато больше не будет забивать себе голову никчемным выдумщиком Семёном. Но рядом с этой девочкой я меньше всего хотел быть никчемным. Я хочу что-то значить!       Дно лодки скрипнуло о песчаное дно острова. Я облегчённо вздохнул, и закинул весла в лодку.       — Ну вот и приплыли, — сказала Славя.       — Какой дальше план, капитан? — сказал я весело, оттертая пот со лба.       Славя грациозно соскочила на берег.       — Выложи из корзинки все. Мы пойдем собирать малину.       Мое лицо сказало ей о многом.       — Что? Ты малину не любишь? — спросила пионерка.       — Скорей не люблю ее собирать — поморщился я, — Еще в детстве, когда родители возили меня в лес, больше всего я ненавидел собирать ягодки-грибочки. Жарко, комарье, неудобная поза.       — Какая же поза для тебя удобная?       Она по-доброму мне улыбалась, а я вдруг увидел человека, красные глаза которого, напряженно сверлят закорючки и картинки на светящемся полотне монитора. Человек сгорблен, худые пальцы подрагивают над черной клавиатурой, рот приоткрыт, а язык облизывает пересохшие губы. «Вот значит я какой? Бесполезный человек, занятый бесполезным занятием в своей бесполезной жизни. Заняв удобную позу, в которой требуется как можно меньше шевелиться, я нахожусь в перманентном состоянии покоя, выходить из которого попросту не хочу. Кто-нибудь, дайте мне по башке бейсбольной битой! Или пырните ножом в подворотне! Заставьте шевелиться, бороться, карабкаться!»       — А знаешь, что, — уверенно сказал я, — это давно было. Надо по-новой попробовать. Может мне и понравиться.       — Здорово! Значит я в тебе не ошиблась!       — Почему?       — Ты мне виделся другим.       — Не понимаю.       — Ну как тебе объяснить… Ты выглядел потерянным, как будто не знал, чего хочешь. Ты как будто тонул. Но мне казалось… Я чувствовала, что ты хочешь, чтобы тебя спасли… Трудно объяснить… Но… Нет, забудь, — я уже видел у нее этот взгляд. Тогда на остановке, когда она взяла меня за руку, и в столовой, когда речь зашла о судьбе. Но убежать от меня здесь у нее не получиться.       — Помнишь, ты сказала, что тебе кажется, что мы раньше встречались? Так вот, у меня такое же ощущение. Но никак не могу понять откуда. Я бы точно запомнил тебя.       — Пойдем за ягодами, — она не хотела продолжать этот разговор, и я понимал почему: все эти необъяснимые чувства, которые посещают нас обоих ставят в тупик. Как говорить о том, чего не понимаешь?       — Часто ты плаваешь сюда? — спросил я.       — Последнее время часто. Жизнь в лагере стала… однообразной, — удивительно, как что-то может казаться Славе однообразным, — А здесь я предоставлена сама себе. Ни за кого кроме себя не отвечаю. Иногда это приятно. А потом все начинается сначала.       Мы вышли на небольшую полянку. Судя по всему, на заросшем деревьями острове, таких было много. Из-под каждого листика на нас глядели красные глазки-ягоды. Малины было столько, что не было нужды далеко отходить от одного места.       — Сколько же ее здесь! — удивился я, — Сюда нужно весь лагерь отправить. Ягод можно до конца смены насобирать!       — Ну иногда Ольга Дмитриевна отправляет сюда ребят. В качестве наказания.       — В чем тогда ты провинилась?       — Ни в чем. Это мое собственное желание. К тому же, вожатая не знает о том, что мы здесь, — в этот момент она взяла из моих рук только что сорванную ягоду, закинула себе в рот. На уголке ее губ остался след от малинового сока.       — У тебя… На губах… Сейчас, я сам.       Я медленно и аккуратно притронулся к красному пятнышку, чтобы стереть его.       — Спасибо, — сказала она, —, но ты сам все руки перепачкал. Вот, возьми.       Она достала из кармашка платок. Такой типично русский платок, расшитый листиками и ягодками. Было видно, что это не фабричная вещь, его расшивали вручную, и не сложно было догадаться кто именно.       Я вытер руки и хотел вернуть Славе платок.       — Не надо. Оставь себе. На память. Обо мне, — она робко улыбнулась и принялась играть с косами, как делала всегда, когда смущалась.       — Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть тебя.       — Пойдем. Корзина уже полная.       Славя уверенно повела меня в сторону лодки. Она ловко перепрыгивала через корни деревьев и камни, встречающиеся на тропинке, а я плелся за ней, неся изрядно потяжелевшую корзину. Наша лодка была там же, где мы ее оставили. Поставив туда корзину, я присел на борт чтобы перевести дух. Славя достала из мешочка сухпаек: несколько бутербродов с колбасой, пирожки и пакет с кефиром. Молча она протянула мне эту нехитрую снедь, и я принялся жевать.       По небу все так же неторопливо проплывали редкие облачка. Солнце обжигало кожу и нагревало волосы. От реки веяло приятной прохладой, и я не удержался от того, чтобы опустить руку в приятную воду и смочить разгоряченный лоб. Над головой раздался стрекот птиц. Лавируя на воздушных потоках и седлая переменчивый ветер в высоте пронеслась стая стрижей. Они летели в даль, время от времени отвлекаясь на незатейливую игру в догонялки. Славя завороженно смотрела на воздушных лихачей, а я, как дурак, смотрел на Славю.       — Странно, — наконец промолвила она.       — Что именно?       — Стрижи… Они только, что были здесь и вдруг исчезли. Так вообще бывает? — ее лицо выражало глубочайшую задумчивость.       И правда, любуясь девушкой я совсем не заметил, что веселый стрекот птиц исчез. Не отдалился, а просто исчез, будто кто-то просто нажал выключатель.       — Чего странного-то? Просто улетели и ты их теперь не видишь.       — Нет. Я за ними внимательно следила. Они не улетели. Растворились… — уступать она не собиралась и сейчас смотрела на меня как на бестолкового.       — Добавим это в список загадок «Совенка», — я попытался принять наиболее миролюбивый вид. Ссориться с девушкой из-за каких-то глупых птиц не хотелось.       — Слишком уж много этих загадок для одного маленького пионерского лагеря, — загадочно заметила Славя.       — А какие еще есть здесь странности помимо вспышек света в ночи, странного поведения Жени и исчезающих стрижей?       Во мне укрепилось чувство, что пионерка с длинными пшеничными косами что-то знает, но по какой-то неведомой мне причине не решается рассказать, хоть и очень хочет.       — А разве ты не загадка? — неожиданно сказала она, когда стало казаться, что ответа я от нее не дождусь.       — Эм… — потеря речи пришла, когда ее не ждали.       — Лично для меня, ты — самая большая загадка этого лагеря.       — Эм…       «Семен, драть тебя за ногу! Хватит так жутко тупить! Это безумно раздражает!» — вопил внутренний голос.       — Ну сам подумай, сейчас стоит жаркое лето, и в конце смены, в последнюю неделю, приезжает мальчик, одетый так, будто бы на улице студеная зима. Сначала, я было подумала, что ты с крайнего севера, но не мог же ты все это время ехать в такой теплой одежде! Кроме того, где твои чемоданы? Ольга Дмитриевна говорила, что ты чемодан потерял, но это все равно не вяжется. Так же, ты был явно сам удивлен всем происходящим, плюс накричал на вожатую. Но больше всего меня беспокоит, то я помню всех, кроме тебя! — она стояла напротив меня и почти что кричала, будто бы обвиняя меня в том, что я есть.       — Что значит «помню всех, кроме тебя»? — ее напор меня напугал. Такого, похожего на истерику выпада, от Славяны я не ждал.       — Пойдем. Нам пора возвращаться в лагерь.       — Нет, стой! Я устал от этих недомолвок и оборванных фраз! Я хочу знать какого черта здесь происходит, и похоже тебе что-то известно! Ты знаешь, что я не принадлежу этому месту, но упорно продолжаешь ходить вокруг да около! — теперь уже вскочил я.       Она сжалась, опустила глаза на мокрый песок, где еще отчетливо были видны следы ее сандалий, и стала нервно теребить кончик косы. Я почувствовал себя придурком. Уже в который раз.       — Я расскажу… Но не сейчас… Мне нужно подумать. Семен, пожалуйста, отвези меня обратно в лагерь. Прошу тебя… — на ее глазах заблестели слезы, которые девушка пыталась скрыть от меня отвернувшись.       — Прости. Прости пожалуйста.       Я сделал к ней шаг, но Славя отпрыгнула от меня как от огня. Ей сейчас не нужны мои утешения или неловкие объятья. «Просто садись в лодку и греби, » — мой внутренний голос сегодня был мудрее обычного. ***       Славя не стала дожидаться пока я вытащу весла из воды. Схватив увесистую корзину с ягодами, она выпрыгнула на пирс и убежала, не оглянувшись на меня. Собственно, иного я и не ожидал. Весь путь до большой земли девочка молчала, хмуро глядела на волны, бьющиеся о борта нашей скорлупки, и лишь изредка я ловил ее неосторожный взгляд на себе. Видимо мой демарш очень сильно ее задел и заставил переосмыслить…, а что, собственно, переосмыслить оставалось загадкой.       Я пришвартовал лодку и выбрался на шершавые доски пирса. Настроение было капитально испорчено, и хотелось только одного — забиться в какой-нибудь дальний угол и ни с кем не общаться. К счастью мне было известно одно место, где это можно было сделать.       Дверь в библиотеку оказалась не заперта, а среди пыльных стеллажей царил уже знакомый запах затхлости и ветхой бумаги. В помещении не было ни души — Женя видимо еще лежала в медпункте под трепетным присмотром Виолы. Тем лучше для меня. Тишина и покой, от которых за неполные два дня я уже начал отвыкать.       Я взял стул у конторки и отправился в самый дальний угол этой обители знаний. Корешки знакомых книг смотрели с каждой полки. Приключения Тома Сойера и Геккельбери Финна, Капитан Немо, Таинственный остров, Моби Дик, Пушкин и Толстой, Достоевский и Куприн. Рассказы и романы знакомые любому школьнику и обязательные к прочтению порядочного пионера. Хотя, что мне известно о том, что должно читать пионеру? Сам я осилил далеко не все из представленных на полках произведений, хотя начинал почти каждое из них.       Самый дальний и темный угол — как раз для меня. Устроившись на стуле, я собирался погрузиться в тяжелую дрему, невеяную мертвым воздухом закрытой библиотеки. В здании дышалось тяжело, но пустота и одиночество перевесили это маленькое неудобство. Глаза стали слипаться, а мысли приобрели нечеткие очертания, блуждая вокруг одних и тех же событий и растворяясь в объятьях сна.       «Пам-пам-пам, пам-парам-пам!» — назойливо напевал противных голосок.       Я сидел на сидении пустого автобуса, который несся через темную равнину. За окном мелькали невнятные образы людей, событий, мест. Над черным лесом вдали возвышался огромный человек, вырывающий деревья с корнем и забрасывающий их в свой мешок. У этого существа вместо лица зияла пустота, где россыпью звезд горели галактики и туманности. Я прильнул к окну, а гигант, будто почувствовав на себе взгляд, повернулся в мою сторону. Казалось, что из той пустоты, что заменяла твари лицо, на меня смотрит Вечность.       Стая странных животных, как будто сошедших с полотен Дали, показалась на опушке леса и побежала в след за автобусом, облаяв его хриплыми, похожими на рык бензопилы голосами. Существам, несмотря на непропорционально длинные ноги, не удалось догнать Икарус. Они сильно отстали, и несколько раз гавкнув на прощание, растаяли в черном вьющемся серпантине дороги.       Мы пролетели мимо остановки, точь-в-точь как та, с которой я уехал на 410-м. Под пластиковым навесом стояли люди, закутанные в черные плащи. Из-под больших широкополых шляп холодно поблескивали глаза. Они проводили автобус жадными взглядами и вернулись к созерцанию черного горизонта. Остановка осталась позади, а мне перестала другая не менее странная картина: над землей парила маленькая деревенька. Вокруг вырванного из ландшафта неведомой силой поселения горел перламутровый пузырь. Потом над равниной запылал белый огонь, и деревня исчезла, оставив лишь кратер.       «Ох-хо-хо! Как ее!» — опять донесся до меня противный голос с водительского сидения.       Я наконец обратил внимание на незнакомца, крутящего баранку автобуса. Это был не человек. Лишь тень. Но тень настолько темная, что казалось осязаемой.       «Что вылупился, длинный? — не отрываясь от дороги спросил странный водитель, — Теней никогда не видел?»       «Никогда не видел, чтобы тени водили автобусы, » — резонно заметил я.       «Ну это не ко мне вопросы. Твое подсознание усадило меня за штурвал этого корабля.»       «А то что за окном? Тоже плод моего подсознания?»       «Ахахаха! — смех у Тени был еще отвратнее, чем голос, — Это скорее симбиоз того, что с тобой произошло, происходит и произойдет. Ну и небольшая примесь твоего больного воображения.»       Тень указала на горящие точки за окном. Там, среди черной, зловеще колышущейся полыни, в землю были воткнуты ряды крестов. На крестах были распяты пионеры из Совенка, а под их ногами разгорались костры.       Я громко выругался, а Тень опять захохотал.       «Да не переживай ты так, парень! Это твоя последняя смена. В этот раз все будет иначе! Уж я об этом позабочусь! Главное, сделай правильный выбор, когда наступит время.»       «Как я пойму, что время наступило?» — я хотел схватить Тень за плечо, но рука прошла сквозь него, не встретив никакого сопротивления.       «Время наступит, когда ты найдешь меня. А теперь, пора просыпаться. Разве ты не чувствуешь, что за тобой наблюдают?» — и снова хохот.       «Стой! Кто ты? Что происходит?!»       Я попытался ухватиться за ближайший поручень, но окружающее пространство исказилось, будто отражение в кривом зеркале, а неведомая сила стала отдалять меня от бесплотного водителя. Все вокруг поглощала тьма будто я падал в глубокий колодец, и последим, что осталось в этой пустоте был смех Тени.       Я проснулся, издав короткий вскрик, чем очень напугал Лену, которая все это время наблюдала за мной. От моего ошалевшего взгляда девочка покраснела до самых ушей, а в глазах появилась растерянность.       — П-п-прости, я не хотела тебя будить, — тихо пролепетала она.       — Давно ты здесь? — спросил я, пытаясь привести в порядок растрепанную одежду.       — Нет. Я Женю искала.       — Ааа… Ее здесь нет. Тут вообще никого, кроме меня нет. Подожди, а разве Женя не в медпункте?       — Нет. Виола не видела как она ушла. Попросила меня поискать. Значит ты ее тоже не встречал?       — Нет, — я встал и потянулся. Тело за время сна на неудобном стуле порядочно затекло, — Ты в домике смотрела? В столовой может? Пирс или спорт площадка?       — Я везде искала, — Лена выглядела расстроенной, — Сюда уже второй раз захожу. Думала, вдруг разминулись, а тут ты… спишь.       Она снова вспыхнула. Ну что за девушка! Любое слово, взгляд или действие заставляют ее краснеть. Как такая скромница вообще согласилась в лагерь ехать? Хотя, когда родители особо спрашивали?       Раздался звук горна, а желудок поддержал громким урчанием — пора ужинать.       — Пойдем? — спросил я все еще красную, потупившую взгляд Лену.       Она кивнула и пошла следом.       — Семен… — девушка остановила меня уже в дверях, схватив за руку, но тут же отпустила, испугавшись своего порыва, — Извини, что я тебе лагерь не показала. Я действительно… испугалась.       Слова давались Лене тяжело. Она подбирала каждую фразу и с силой заставляла побледневшие губы произносить их.       — Почему? Почему испугалась?       — Я просто тебя не знаю. Ты для меня новый человек и…, и… и я не могу решить, можно ли тебе довериться.       Мне показалось, что, если бы я не загораживал дверной проем, пионерка давно бы убежала, оставив лишь запах клубники, витающий в воздухе. Но ей приходилось стоять напротив и, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, загнано смотреть то на меня, то на выцветший агитплакат на стене.       — Не буду говорить тебе банальностей, типа, «доверься мне» и прочее, просто скажу, что время покажет. Но на тебя я не в обиде. Так что забудем и пойдем уже ужинать. От голода аж живот сводит.       Мы вышли из библиотеки, и мне послышалось, как Лена прошептала: «Спасибо». Не знаю почему, но от этого на сердце стало как-то легче. ***       С ужином я покончил быстро. Правда перед приемом пищи пришлось проверить, не завелось ли что-то отвратительно-многоногое под котлетой. Но сегодня фортуна смиловалась и отвела от меня проказы Ульянки. Слави нигде не было видно. Алиса поглядывала на меня недобро, но ничего не говорила. Лена смущенно ковырялась в тарелке так же храня молчание, но глаза ее странно блестели, а на лице появлялся и исчезал уже знакомый мне румянец. Хотел бы я узнать, о чем думала девочка с зелеными глазами.       На выходе из столовой на мое плечо опустилась тяжелая рука. Я уже было хотел попросить Алису отвалить, но вовремя прикусил язык. Ольга Дмитриевна смотрела строго, но я успел узнать ее достаточно, чтобы понять: если не кричит — значит припряжет.       — Семен, ты коммунист?       От такого неожиданного начала разговора я чуть не поперхнулся.       — Ну раз я здесь… то получается, что да, — было ощущение, что я путешественник, пробирающийся сквозь заросшее болото и ощупывающий каждую кочку шестом, прежде чем на нее наступить.       — Тогда мне нужна твоя помощь, — вот о чем я и говорил — меня пытаются припрячь, — Помоги мне найти Женю. Она пропала из лазарета, и никто ее уже весь день не видел.       — Ее же вроде везде искали…       — В лесу никто не смотрел, — вожатая отрезала все пути к отступлению.       — А этот лес вообще большой? — насторожено спросил я.       — Большой.       — Может стоит в милицию позвонить?       Ольга погрустнела.       — Пока рано. Надо самим поискать. Да и не получиться позвонить. Видимо обрыв на линии. Телефон не работает.       Вот так дела! Пионерский лагерь в степи без связи с внешним миром. Ну хоть свет есть — это радует.       — Хорошо, поищу ее в лесу, — сказал я, понимая, что так просто от просьбы вожатой не отвертеться.       — Ну вот и славненько! — Ольга Дмитриевна улыбнулась, — только возвращайся до темноты! Не хватало мне еще одного пионера потерять!       Неумело отдав честь (да-да, к непокрытой голове руку не прикладывают), я вышел из столовой. ***       Когда я зашел под раскидистые кроны деревьев, солнце едва-едва касалось брюхом далекого горизонта. Жара сходила на нет, а между стволами плясали оранжевые зайчики заката. Лес встретил меня щебетанием птиц, шелестом листьев и потрескиванием ветвей. Все эти привычные звуки казались таинственными в свете уходящего дня — за каждым деревом мерещилась загадка, тропинка петляла, уводя в глубь неизвестности, лагерь остался позади и время от времени я ловил себя на мысли, что даже не уверен в том, действительно ли он существует или это просто плод моего больного воображения. Вдруг его никогда не существовало, а был только лес, деревья, тропинка и бесконечный путь в неизвестность. Но нет, я же уже решил для себя, что все происходящее здесь реально. А реальнее всего я сам — Семен Персумов, неожиданно обнаруживший в себе живого человека, а не мертвую, пустую внутри куклу, машинально проживающую день за днем и несущуюся в еще более жуткую и пугающую неизвестность, нежели чаща погружающегося в ночь леса.       Я брел по узким малохоженным тропкам, раздвигая ветки понурых деревьев, свесившихся над дорожкой. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не запнуться за корень или некстати подвернувшийся камень. Несколько раз, я влипал лицом в паутину, которую трудолюбивый паук натянул аккурат на моем пути. Тени становились длиннее, а смысла в моих бестолковых блужданиях все меньше. Кричать не хотелось — я боялся разрушить гармоничную симфонию засыпающего леса.       Впереди, между деревьями показалась проплешина. Сначала я принял ее за поляну, но подойдя поближе понял, что среди высоких камышей затаился небольшой пруд, дающий дом множеству кувшинок и голосящих в разных тональностях лягушек. Водоем был таким крошечным, что при желании я бы смог докинуть камнем до противоположного берега. Я уже начал искать подходящего кандидата для короткого полета, как вдруг на том конце пруда показалась фигура в пионерской форме.       «Это Женя, » — мелькнула в голове мысль, но в редких, пробивающихся сквозь кроны, лучах заходящего солнца, я сумел различить две длинные косы пшеничного цвета.       Славяна? Что она делает одна в лесу, хотя сама просила пионеров так не поступать? Этот вопрос не давал мне покоя, и огибая пруд, я направился к девушке. От Славяны меня закрывала высокая поросль камыша. Тропинка была крайне условной, но я все-таки смог выбраться на берег, правда все же немного ошибся и оказался на несколько метров левее того места, где была девушка.       Она стояла по колено в воде, привыкая к ее холодным поцелуям. Последние лучи солнца соскользнули с обнаженного тела девушки, и прощально заискрился на поверхности пруда. В лес пришла тьма, которую не спешила разгонять серебряная луна. Весь мир вокруг затих, любуясь фантастической дриадой, владычицей озер, полей и долин. Вселенная преклонилась перед ней как перед равной. А я просто забыл, как дышать и мог лишь смотреть на девушку, заходящую все дальше и дальше в воду. Славя оттолкнулась и поплыла, мягко рассекая черную гладь. Косы тянулись за грациозным телом, глянцево блестели мокрые упругие бедра. Мое сердце сделало два неровных удара, когда девушка перевернулась и поплыла на спине, задумчиво разглядывая небо, на котором загорались первые робкие звезды.       За моей спиной хрустнула ветка. Рискуя быть обнаруженным Славей, я резко обернулся. Между деревьями стояла тень, чьи невидимые глаза острыми иглами воткнулись в меня.       — Женя? — тихо спросил я.       Ответа не последовало.       Я сделал нерешительный шаг к деревьям. Человек, таящийся во тьме резко развернулся и бросился бежать, не разбирая тропы, ломясь сквозь кусты и, тем не менее, ловко перепрыгивая кочки, стволы поваленных деревьев и другие препятствия. Не знаю, что меня дернуло броситься бежать за убегающим в темноту силуэтом.       Ветки хлестали меня по лицу, корни норовили схватить за ноги, деревья выныривали из тьмы пытаясь разбить голову, но я не останавливался, в надежде сократить расстояние. В какой-то момент мне это даже удалось. Убегающий человек был в нескольких метрах от меня, и прежде чем я споткнулся и пропахал носом землю, перед глазами мелькнула темно-синяя пионерская юбка. Значит все это время я преследовал девочку!       Я сел на землю перевести дыхание и проверить целостность носа. На грязных пальцах осталось что-то мокрое и теплое. Кровь. Стоило ожидать, что беготня по ночному лесу ни к чему хорошему не приведет, не даст никаких результатов, и навредит моему хрупкому здоровью. Я в сердцах сплюнул алый сгусток в траву.       — Сильно ушибся?       От неожиданности я вздрогнул. В нескольких шагах от меня стояла дриада. Лунный диск посеребрил верхушки деревьев и в его магическом свете мир вокруг преобразился. Если бы я верил в волшебство, то сказал, что из-под листьев и травинок появились маленькие феи, эльфы и лесные духи. Они пробудились от дневного сна и потянулись к той, кого считали своей королевой. Маленький народец начал водить хоровод вокруг своего божества, восхваляя ее красоту, мудрость и силу. Духи цветов водрузили бы на ее голову венок, а фавны вплели в косы лозу и полынь. Но это были просто светлячки, кружащиеся в брачном танце и озаряющие редеющий мрак желтыми всполохами в своих брюшках.       Славя встревоженно смотрела на меня, сидящего на земле и размазывающего кровь по грязному лицу. От мокрых кос на пионерской рубашке остались влажные пятна. Полотенцем, которое девушка перекинула через плечо, она даже не воспользовалась — значит моя пробежка по лесу не осталась без внимания.       — Ты в порядке? — вновь спросила она.       — Да. Упал. Нос разбил. Ничего страшного. До свадьбы заживет.       Она подошла ко мне и попыталась приложить к носу полотенце.       — Не надо, — остановил я ее, — кровь уже не идет.       Славя села рядом на траву.       — Что ты здесь делаешь вообще?       — То же самое могу спросить и тебя. Вроде был уговор по одному в лес не ходить, сама же предложила.       Она не ответила.       — Я искал Женю, — я решил нарушить молчание, —, а потом столкнулся с кем-то у пруда.       — У пруда? — готов поклясться, что она покраснела.       Мои отношения со Славяной всего за два дня в лагере стали весьма запутанными — я не понимал, что происходит с ней, со мной и между нами. Каждый раз, оказавшись рядом с этой девушкой, меня начинало тянуть к ней и, казалось, что это было взаимным, но все заканчивалось еще большими недомолвками и странностями. Так стоило ли утаивать то, что я видел ее у пруда?       — Я увидел тебя и хотел поздороваться. Но когда обошел то озерцо столкнулся с каким-то пионером, то есть пионеркой. Я решил было, что это Женя, но, когда заговорил, она убежала. Я последовал за ней, но в итоге разбил нос, так и не поняв кто это был.       — Звучит жутковато, — заметила она и поежилась.       — Да, все страньше и страньше. Но думаю, нам повезло, что я оказался рядом. Все выглядело так, будто эта девушка пришла именно за тобой.       Глаза Слави округлились, а я, как дурак, заметил лишь как прекрасна отражающаяся в них полная луна, медленно взбирающаяся на свой небесный трон.       — Семен, пойдем, пожалуйста, отсюда, — попросила девушка и инстинктивно прижалась ко мне плечом.       Мы быстро вышли на тропинку — Славя, как оказалось, хорошо знала здешние окрестности, и, если бы не она, блуждать мне в этом лесу до утра. Девушка взяла меня за руку и напряженно всматриваясь и вслушиваясь в ночную чащу вела нас в сторону лагеря. Мои предположения ее напугали и в этом был виноват только я.       — Почему ты пришла к этому пруду? — девушку нужно было отвлечь от тревожных мыслей.       — Я хотела поплавать, — ответила Славя смущенно.       — Почему не на пляже?       — Там много людей. Много тех, за кого я несу ответственность. А это иногда утомляет. В лесу мне спокойно. Можно собраться с мыслями, подумать обо всем или наоборот — ни о чем. После шума лагеря лес радует меня своей пустотой. И еще это чувство…       — …свободы, — закончил за нее я.       — Да. Свободы. Однажды, еще в начале смены, весь наш отряд ходил в поход. Хотя и походом-то это сложно назвать. Так, вылазка в лес. Так вот. В лесу мы разжигали пионерский костер, запекали картошку в мундире, пили чай, играли в игры и просто… общались. Я сидела рядом с Леной Тихоновой. Нашей Леной. Мы обсуждали какую-то книгу, и она сказала, что главная героиня этой книги никогда не была полностью свободна. Да у нее было все: деньги, друзья, любимый муж, большой красивый дом. Она была вольна ехать куда захочет и делать что захочет, но тем не менее, всегда принадлежала другим людям, тем, которым посвятила себя. Она врала всем что счастлива, но хуже всего было то, что она врала самой себе. В тот вечер, я вдруг поняла, что на самом деле, Лена говорила не о чувствах вымышленного персонажа, а о своих. Тогда я задумалась, что никто из нас не свободен на самом деле, хоть и пытается убедить в этом остальных. А ты, Семен, ты свободен?       — Я? — ее вопрос застал меня врасплох.       — Да, ты чувствуешь себя свободным?       — Ну я…, наверное…как сказать…       — Что это на дороге? — Славя замерла крепко сжав руку и указывая на непонятную темную кучу посреди тропинки.       Я медленно подошел к бесформенной массе. В воздухе стоял странный запах, но я не мог быть уверен наверняка, т.к. разбитый нос дышал с трудом.       — Это дохлый кролик, — медленно проговорил я, — похоже выпотрошенный. Здесь лиса потрудилась.       — Нет, не думаю, — голос Слави дрожал.       — Почему?       Вместо ответа она указала на другую черную кучу, в которой я сумел различить смятую, залитую кровью тушку лисы. ***       Ольгу Дмитриевну мы встретили на площади, когда она решительным шагом шла в сторону столовой. На лице молодой вожатой виднелся отпечаток сильного беспокойства, плечи были напряжены, а руки сжаты в кулаки. Она было пронеслась мимо нас, но осознав с кем столкнулась встала как вкопанная.       — Семен! Где тебя носит? Нашел Женю? Что с твоим лицом? — вопросы посыпались градом.       — Мы с Семой искали Женю в лесу, — вступилась за меня Славя, — и он видел там кого-то.       — Женю?       — Не знаю, — ответил я, —, но кто бы это ни был, говорить она отказалась. Пытался догнать ее, в результате вот.       Я многозначительно указал на свой ободранный нос.       — Что же это делается-то? — в голосе Ольги прозвучали нотки паники, — пионеры пропадают, в лесу шастают, возвращаться не хотят!       — Почему пионеры? Мы же здесь, — недоуменно сказала Славя.       — Сыроежкина тоже нигде нет. Шурик весь лагерь обегал. Нет его и все!       — Ольга Дмитриевна, я думаю милицию вызывать надо.       Она посмотрела на меня растеряно, поджав губы так, будто вот-вот заплачет.       — Телефон же не работает, — тихо сказала вожатая.       — Тогда нужно кого-нибудь в город отправить. Я у медпункта машину видел.       На Ольгу Дмитриевну было жалко смотреть. От решительной женщины, для которой нет ничего невозможного, не осталось и следа. Была просто девушка, потерянная, не знающая что делать, груз ответственности оказался для нее слишком велик, а ситуация недостаточно понятна. И ждать помощи ни от кого не приходилось.       — Я завтра хотела отправить всех пионеров в лес, искать пропавших.       — Это отлично! Но отправить в город машину все равно нужно, — настаивал я.       Ольга боялась. Боялась признаться в своей беспомощности перед сложившейся ситуацией. И это я понять мог.       — Хорошо. Давайте тогда так, если поиски не принесут плодов, мы обязательно отправимся в город за подмогой, — предложил я компромисс.       Ольга кивнула, пожелала доброй ночи и оставила нас наедине. Однако всякому было понятно, что спать вожатая сегодня не будет.       — Проводишь меня до домика? — вывела меня из задумчивости Славя, — после того, что я в лесу видела страшно оставаться одной.       — Как же ты тогда одна в домике будешь? — просил я.       Она задумалась.       — Окей. Хочешь, переночуй на моей кровати?       Славя робко улыбнулась и принялась теребить косу.       — А как же Ольга Дмитриевна?       — Я на пол лягу — в комнате кажется был лишний матрац.       По пустым аллеям лагеря, освещенным редкими фонарями, мы шли к моему домику. В траве стрекотали сверчки, в воздухе мелькали ночные мотыльки, упрямо бьющиеся в стекла раскаленных ламп, а с опушки доносилось уханье совы. Все события этого дня казались далекими, выдуманными, нереальными. Все вокруг выглядело как фантазия, и только Славя, чья рука время от времени касалась моей, существовала в этом мире. Это предавало уверенности, что сон не оборвется на самом интересном месте, лагерь не раствориться подобно утреннему туману, а моя последняя смена приведет нас к логическому завершению.       Последняя смена. Это слова Тени из моего сна. И почему-то в их правдивости я усомниться не мог. Первая и последняя смена. Еще одна загадка лагеря, но не уверен, что хочу искать ее разгадку.       Запах сирени означал, что мы на месте. Треугольный домик, похожий на вигвам, как их изображают дети, пересмотревшие фильмов про ковбоев и индейцев, встретил нас мертвыми, черными провалами окон. Интересно, куда ушла Ольга Дмитриевна в столь поздний час? И когда она вернется?       — Я… ты… — мной опять овладело косноязычие.       Славя не говоря ни слова обняла меня, обвив руками мою шею. Я ощутил ее горячее дыхание на своей коже и по телу расплылось чувство умиротворения. Сейчас не нужно было ничего говорить, нужно было просто подарить девушке ответное объятье, в котором она так нуждалась. Всегда сильная и независимая Славяна нуждалась в ком-то. Нуждалась во мне. И это было самым искренним признанием, которое мне доводилось получать. Это было самым важным открытием, которое я сделал за этот день.       Мы простояли так несколько минут, которые показались мне секундами. Славя отступила назад и посмотрела в мои глаза:       — Я пока пойду укладываться. Дай мне несколько минут.       Она зашла в домик, зажгла свет, а я присел в шезлонг, снова оставшись один на один с ночным небом, взирающим на меня поблескивающими холодом миллионами глаз. Луна вскарабкалась на свою наивысшую точку и как модница на светском рауте давала любоваться собой. Узор далеких кратеров и впадин, лунных гор и морей завораживал и убаюкивал. Пустынный серебряный шарик, вращающийся над Землей с древнейших времен повидал многое и многое мог рассказать, но мало кто способен был его понять.       Незаметно пролетело пол часа. Когда я зашел в домик, Славя лежала на моей кровати в пионерской форме и только кумачовый галстук висел на спинке стула — на большее сил девушки не хватило. Славя спала, подложив ладошку под щечку, а на ее губах застыла полуулыбка.       «Надеюсь, ей снится что-то приятное, » — подумал я и укрыл девушку одеялом.       Разложив на полу матрац и взяв первую попавшуюся подушку, я прилег и тут же провалился в сон.