Расслабься

С самого утра всё идёт наперекосяк — за последние несколько часов у Ильи сложилось стойкое впечатление о том, что сама вселенная желает сделать так, чтобы в гостиничном номере Курякина не осталось ни одного целого предмета мебели. Он, конечно, понимает, что всё это ни в коем случае не какая-то спланированная акция против него, а просто-напросто дурацкое стечение обстоятельств — жуткая духота, постоянный шум и галдёж за окном, слишком назойливый персонал отеля и, как финальный аккорд, притащившийся зачем-то Соло.  — В чём дело, ковбой? — Илья сердито оглядывает Наполеона с ног до головы и невольно останавливается на его довольной ухмылке. Бесит ужасно.  — Зашёл тебя проведать, — Соло, вероятно, даже не врёт, поскольку за последнюю неделю тоже успел оценить прелести жизни в этом отеле и Стамбуле в целом, который почему-то обоим пришёлся не по душе. А, впрочем, хрен его разберёт, этого Соло. — Ну, проведал, — напряжённо произносит Илья, продолжая сверлить Наполеона недовольным взглядом. — Можешь уходить. Хоть слово «можешь» и намекает на право выбора, но Илья явно этого самого выбора не оставляет — он дышит глубоко, ровно, представляя, что каждый вдох загоняет раздражение назад, внутрь. Ему совсем не хочется приложить наглому американцу по лицу, нет, нисколько, и, боже, какая же это очевидная ложь.  — Какая тут жарища, — отмечает Наполеон, напрочь игнорируя сказанное Курякиным. — У меня в номере прохладнее. Я, должно быть, везунчик.  — Соло, уйди, — Илья меняет формулировку, надеясь, что этого будет достаточно, учитывая утомлённое и злое выражение его лица. Наполеон, этот чёртов любитель рисковать, всё же настораживается, но виду не подаёт — усмехается так, будто ему только что рассказали какую-то забавную историю, и усаживается на диван. Словно и не слышал ничего, засранец. Илья наблюдает за тем, как Соло располагается поудобнее, точно его сюда приглашали, и выуживает из внутреннего кармана пиджака маленькую фляжку.  — Выпьешь? — предлагает он с безукоризненной вежливостью в тоне, протягивая Илье фляжку. — Я подумал, что одному неинтересно. Курякина чуть ли не перекашивает — он не раз говорил за эти семь дней, что не пьёт. Вообще не пьёт. Под «вообще» подразумевается именно «никогда», а не «ладно, давай по одной». Так что да, наверное, Соло решил его допечь.  Ему, видите ли, скучно просиживать без дела. На самом деле, это даже было бы забавным, если бы к этому не добавлялись все остальные раздражающие факторы. Один Наполеон едва сумел бы вызверить Илью подобным образом, но так как действует американец в сговоре с кучей всяких разных раздражающих мелочей, то и выходит у него весьма неплохо. Это у Соло игра такая, и название ей «Действуй большевику на нервы и оставайся целым и невредимым». Илья хмыкает, рассмотрев перспективу того, что сейчас Наполеон будет крутиться рядом, выбешивать, а потом всё равно успеет свалить вовремя. Илья хмыкает задумчиво, обходит Соло со спины, кладёт широкие ладони ему на плечи и начинает массировать напрягшиеся от его касаний мышцы.  — Поцеловать тебя в ушко? — вкрадчиво спрашивает Илья практически елейным голосом, наклонившись ближе к Наполеону и недобро сверкая глазами. Это настораживает больше, чем прямая угроза, потому что Соло тут же вспоминает, что такое «поцелуй в ушко» от КГБшника. Ещё бы. Это вряд ли забудешь.  — Так себе предложение, — отвечает Наполеон осторожно, пряча фляжку между диванными подушками. — Давай лучше что-нибудь новенькое. У Ильи руки чешутся, не задушить Соло — то ещё испытание, но он пытается всё-таки перенаправить свою энергию на что-нибудь другое и внезапно для самого себя испытывает что-то вроде успокоения, старательно разминая чужие плечи.  — Хочешь массаж?  — Прости, что? — Соло перебирает варианты того, что скрывается под «массажем». В голове мгновенно всплывают неутешительные мысли о каких-нибудь особо изощрённых методах пыток, используемых КГБ на допросах.  — Расслабься, — командует Курякин, с огромным удовольствием больно ущипнув Наполеона. Тот вздрагивает от неожиданности, но ладони Ильи уже перебираются на спину Соло, с нажимом оглаживают лопатки сквозь ткань рубашки, указательным пальцем проводит вдоль позвоночника, надавливая. Соло не понимает, какого чёрта здесь происходит, но мало ли что русскому в голову взбредёт — преимущество-то у него. Из такого положения американцу трудно будет нанести ответный удар хотя бы по той причине, что до этого дело и не дойдёт — Илья вырубит его быстрее, чем он дёрнется. Илью понемногу отпускает, это действительно куда эффективнее его обычных попыток успокоиться, и первое, что осознаёт Соло — у русского волшебные руки. Серьёзно. Он будто вытягивает всю усталость из тела Наполеона, гладит, мнёт, растирает так, что впору замурлыкать, как мурлычет растянувшийся на солнышке кот, но Соло лишь прикрывает глаза, пока Илья не видит его лица, и блаженно выдыхает. — Медитируешь, большевик?  — Молчи, Соло, — умиротворённо бормочет Курякин себе под нос. — Не мешай. Наполеон не мешает — молчит, что удивительно, и надеется, что Илья запомнит этот способ сбрасывать напряжение.