Забери мою боль

      Коляска, тихо поскрипывая, медленно и плавно катилась по аллее весеннего парка, утопающего в майской зелени. Даша крепко спала на свежем воздухе, позволяя Алевтине погрузиться в свои суетные мысли. Сегодня была среда, и душа девушки была не на месте: каков результат анализов, что ждет ее Павла? Сердце отвергало все плохое, ведь все эти дни, сколько он принимает таблетки, его кошмарные приступы еще ни разу не повторялись. Да и подозрительно увеличенные лимфоузлы вроде как стали уменьшаться. Или ей это только показалось?       Кто-то внезапно потянул за рукав сзади, и только тогда Аля вернулась в реальность, вспомнив, что она делала в этом парке недалеко от автовокзала. Она дожидалась Татьяну, которая уже купила билеты в Ивано-Франковск и теперь, растерянная, стояла перед ней, тревожно теребя ручку сумочки. - Все. Готово. Пойдем? - Да, - неуверенно кивнула Аля и позволила подруге катить коляску, - когда уезжаете? - Завтра в пять, - выдохнула Таня. Было заметно по всему: сама мысль об отъезде причиняла ей невероятную боль. Но еще больнее и по-настоящему невыносимо было оставаться в этой некогда любимой киевской квартире, где довелось прожить совсем немного, но в стенах которой прежде царила любовь. Любовь, которая уже никогда не повторится, ибо не суждено было повториться тому, что выпало на долю их с Сашей семьи. - Что ж, мне будет вас не хватать, - горько сказала Аля, покосившись на нее. Сейчас ей было непросто взглянуть в глаза своей подруге: девушка чувствовала подступающие слезы, которые она так не любила, считая признаком слабости. - Мне тоже, Алька, - Таня положила вспотевшую от переживаний ладонь на руку Алевтины. - Но пока я не могу иначе! Не знаю... Может, поживем у мамы какое-то время, а потом вернемся. Может, когда-то станет легче... - Я все понимаю! А легче станет, обязательно станет, - тщетно старалась выровнять дрожащий голос Аля и хотела сказать еще что-то подбадривающее - то ли Татьяне, то ли себе, как Таня вдруг задумчиво произнесла: - Береги Пашку, он у тебя хороший. И стойкий - прошел через такое и вернулся! Что еще надо?! Я вот Шурика своего не берегла, все трепала нервы: то стенку нужно купить, то пособия не хватает - такие глупости... А настоящее - вот оно, здесь и сейчас! Жить, дышать каждую минуту друг для друга... и для маленького продолжения этой любви - вот что главное! А остальное...       Аля вдохнула полной грудью и отвела наполненный застывшими слезами взгляд куда-то вверх, на разлитое в свежей зеленой кроне тополя солнце. То, что говорила Таня, теперь приобретало особую ценность, и снова ее грустные мысли о переезде подруги сменились острыми переживаниями об их с Пашей судьбе. Эх, был бы жив отец, вот уж кто умел отгонять печаль и вселять оптимизм одним лишь уверенным взглядом, сдержанной, но всегда одобряющей улыбкой и твердым ровным голосом! - Ладно, хватит с нас грусти... По мороженому? - неожиданно взбодрившимся голосом, совершив неимоверное усилие над собой, предложила Таня, как только девушки вышли за ограду парка и оказались у киоска. - Давай! - Аля и рада была наконец отвлечься от тяжелых дум и, отыскав в кармане двадцать пять копеек, встала в очередь. Судя по тому, какая толчея образовалась возле киоска, мороженое только завезли, и его могло на всех не хватить.

***

      Когда Аля с выспавшейся дочкой вернулась домой, часы показывали ровно пять. Дашенька начинала нервничать в ожидании ужина, капризно суча ножками, и Аля, положив малышку в кроватку, ушла на кухню. Скоро должен был вернуться и Паша - он два часа назад отпросился с работы, чтобы успеть на прием к врачу. "Наверное, сейчас ему уже все известно", - не в силах подавить в себе волнение, от которого пересыхало во рту, думала Алевтина, подогревая молоко. Эта тревога не отпускала ее ни на минуту, не давала сосредоточиться на дочке - то выгоняя на балкон, чтобы проверить, не идет ли Паша домой, то толкая к телефону: а вдруг позвонит, как в прошлый раз?       Впрочем телефонный звонок действительно раздался спустя еще час, когда беспокойство Алевтины достигло своего пика. Девушка, не помня себя, подлетела к телефону. - Алло? - это был совсем не ее голос - какой-то болезненно-надрывный. На том конце провода это сразу почувствовали: - Аля, привет! Что случилось? - то была Софья Михайловна. Несмотря на некоторую обеспокоенность, ее голос звучал, как обычно, мягко и успокаивающе. Не зная, как выразить смазанное нервными переживаниями чувство радости от того, что слышит уже почти родной голос, Аля, переведя дыхание, ответила: - Рада вас слышать, Софья Михайловна! Безумно рада. А случилось... В общем-то ничего, только вот Паши все нет, а он должен был уже давно вернуться от врача. Готовы анализы на онкологию... - Ну и что ты нервничаешь?! Паша вот-вот придет, небось где-то в очереди задержался. А анализы у него в норме! Алевтина всегда была оптимисткой. Но в этот момент, чувствуя, как сердце зашлось в бешеной тряске, не веря собственным ушам, переспросила: - В норме? Точно?       Ноги перестали ее держать - и она, крепко прижимая вспотевшую трубку к губам, медленно опустилась на тумбочку. Из глубины соседней комнаты послышался пока не настойчивый, но призывный плач Даши: "Мама, поиграй со мной!". Но Аля словно приросла к телефону, а в мыслях все повторялось "в норме, в норме, все хорошо". - Точно, я звонила доктору Корольковой и лично узнавала... Алло, ты меня слышишь? Ну воот... - протянула Софья Михайловна с легкой, нарочитой укоризной, слыша тихие, едва различимые всхлипы. - Аля, я строго-настрого запрещаю тебе плакать. Как врач запрещаю! Не сегодня! - Да, да... - единственное, что могла сказать в ответ девушка. В эту минуту ей казалось, что отныне новая жизнь открывает перед ней свои двери. Жизнь без оглядки на страхи из прошлого. Неужели Бог услышал ее молитвы? Неужели все те страдания оказались ценой тому, о чем она узнала сейчас? - Вытри слезы, приготовь что-нибудь, принарядись, - продолжала Софья Михайловна. - В конце концов, вспомни о дочке и выкинь из головы дурные мысли! А я на следующей неделе вас навещу - мне как раз нужно в Киев по служебным вопросам. Как тебе такой расклад?       Вторая новость была столь же радостной, как и первая. - Конечно же, приезжайте! Боже, Софья Михайловна... Знали бы вы, как я вам благодарна!       Внезапный щелчок дверного замка заставил Алю встать и замереть в ожидании. На том конце провода с ней прощалась Софья Михайловна, говорила какие-то напутствующие слова, но все внимание Алевтины было приковано к двери. Еще громче прозвучал Дашин плач, и, когда Аля опустила трубку на рычажок, дверь не спеша отворилась. Девушка стремительно пошла навстречу любимому, готовая броситься в долгожданные объятия, но тотчас же отпрянула: в прихожую медленно вошел огромный букет ярко-пунцовых роз. А над ними - его теплые, любящие глаза. Застыв в изумлении, Аля нерешительно опустила руки, поймав себя на мысли, что она совершенно забыла о своем внешнем виде. Заплаканную, бледную, с растрепанными волосами и сумасшедшим взглядом, в котором не вмещалось и половины всего осознания пережитого, - вот такую Алю встретил Паша в один из самых счастливых дней своей жизни. "Любимая моя бедняжка," - с трепетом подумал он и, опустив цветы, подарил ей нежную, чуть сдержанную улыбку. Пауза. Молчание несколько секунд - и Аля в порыве нашедших выход чувств бросается к нему, отстраняя цветы. - Паша, Пашенька, я все знаю. Я так счастлива! Ну, где ты был так долго, я чуть с ума не сошла?! Она неуемно целовала его лицо, обвивая руками, как будто ища и тут же находя пропажу. - Вот, - скромно и чуть нерешительно ответил Павел, протянув к Але сжатую ладонь. Как завороженная, она следила за каждым движением слегка дрожащей Пашиной руки: вот его пальцы медленно разжались, показав маленькое золотое колечко, вот он осторожно берет ее легкую ладонь и с вмиг посерьезневшим лицом бережно надевает украшение на безымянный палец невесты. - Я буду твоим мужем... Помнишь? А ты - моей женой, - тихо произнес Паша, и его большая рука сжала ее хрупкую ладошку в своей. Ему, как обычно, не хватило слов, но сейчас Але они были ни к чему. Прильнув губами к самым любимым устам, она мысленно повторяла заветное "люблю". Десять раз, двадцать раз, пятьдесят - бесконечно, боясь сбиться, проговаривая, как молитву. Всесильную молитву, благодаря которой, верила Аля, в ее жизни нашлоcь место чуду.