All I have is the will to remember. Time revoked/fever dreams — I wake up reaching, afraid I’ll forget […] afraid I’ll forget: I killed innocent men. I betrayed sacred oaths. I reaped profit from horror. Fever — that time burning. I want to go with the music—spin, fall with it. Pictures keep the woman young. James Ellroy "White jazz"
Before the morning comes, the story's told.
Машинный зал Нерв. Ночь. Жалюзи на окнах плотно задвинуты. В помещение входит человек; безошибочно ориентируясь в темноте, берёт с одного из столов пепельницу. Прикуривает. Свет зажигалки выхватывает из темноты лицо Мисато Кацураги. Она садится в ближайшее из кресел. Медленно вращается на нём. Мне не везёт. Хронически не везёт. Мне не везёт с работой – скорее всего, я работаю на тех, кто меня убил. Мне не везёт с поручениями – несколько дней назад мне пришлось убить близкого мне человека: моего учителя, одного из лучших жокеев. Мне не везёт даже со сном – я не могу нормально спать, меня мучают кошмары, мне снится матрица. Проезжая каждый день по автохайвею, я надеюсь, что попаду в аварию. На такой скорости я не успею ни среагировать, ни понять, что произошло. Я просто перестану существовать. Но на автохайвее никогда не бывает аварий. Иллюзия покоя исчезла, развалилась, сверкая, как лёд. Осталось только осознание. Горькое осознание правды. Вся моя жизнь это зависимость. Зависимость от корпорации. Зависимость от выделенного мне часа в матрице. И раз в месяц, каждый месяц, я ощущаю это более остро. Переживаю сильнее и больнее. В это время я могу совершить много необдуманных поступков, о которых потом буду сожалеть. И я их совершаю, чтобы потом снова думать о том, как мне не везёт.Violence solves everything pt 1.
Я толкаю его в туалет и придерживаю дверь, пропуская Кадзи. Закрываю защёлку. Аихара трясётся. Аихара жмётся к дальней стене. Аихара не понимает, что происходит. Я подпираю спиной дверь, скрестив на груди руки. Сегодня говорит Кадзи. Сегодня я не в настроении. – Кто вы? Что вам нужно? Кадзи доверительно улыбается. – Мы твои друзья, и мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось. Ты улетаешь в Америку, так? – Д-да. – Бостонско-атлантский конгломерат? – спрашивает Кадзи, изучая его билет. Аихара кивает. – Так вот, ты в опасности. Вполне возможно, что у тебя есть что-то, чего у тебя быть не должно. Оно того не стоит. – Я не понимаю... – Это нормально, я ведь даже не сказал, что имею в виду. Но давай начнём с простых вопросов. Во сколько выходит завтрашний номер, и что вы собираетесь в нём печатать? Аихара догадывается о чём речь. Аихара медленно сползает на пол. – Лучше скажи нам, и проблема будет решена. – Я ничего не знаю.... Я вытаскиваю пистолет. Аихара вперивается в меня испуганным взглядом. Вынимаю магазин и выщёлкиваю из патронника патрон. Вставляю свинцовую болванку, выточенную в форме магазина и не мешающую закрыться затвору. – Что ты забыл в Америке? – К друзьям, в отпуск... Я киваю Кадзи. Он хватает Аихару за шиворот и тащит к раковине. Кладёт его левую руку на край. Я перехватываю пистолет за ствол и дроблю рукояткой мизинец. – У тебя нет друзей в Америке, – шиплю я. Аихара воет. Безымянный палец превращается в кашу. С хрустом ломается средний. Кость указательного смещается и рвёт кожу. Скалывается угол раковины. – Другую, – командую я. Аихара пытается орать – Кадзи зажимает ему рот. Аихара выкручивается. Аихара обмочился. Крошится мизинец. Сустав безымянного выворачивается в обратную сторону. Два удара и средний становится бесформенной массой. – Я скажу! Скажу! – мычит Аихара, когда я заношу руку. – Всё? – Да, всё, что знаю! Я делаю вид, что опускаю пистолет, но в последний момент разношу ему указательный. Кадзи отпускает его. Аихара катается по полу. Размазывает по лицу сопли и кровь. Кадзи садится рядом. – Начинай. – Гендо! Это личное дело Гендо! – И всё? Этого недостаточно, чтобы печатать статью. – Всё было в архиве, вся личная жизнь, даже сплетни и слухи – нам больше не надо. – Печатаете вы сами? – Да, типография рядом с редакцией. – А что с Сетью? – спрашиваю я. – Всё у нас, сервер в редакции. Никто не хотел держать у себя жёлтую газету. Я отрываю бумажное полотенце и вытираю рукоятку пистолета. – Где вы взяли архив? – продолжает Кадзи. – Нам прислали его, но там всё было зашифровано. – И? – Я не знаю, что дальше. Я с размаху пинаю Аихару. – Твои зубы ещё на месте только потому, что нам нужна внятная речь. – Звонок, – отвечает он на резком выдохе. – Нам позвонили и сказали, где взять карточку с паролем. – Где? – У телефона-автомата, она была приклеена снизу скотчем. Кадзи поднимает на меня взгляд. – Всё. Я отматываю ещё бумажных полотенец и бросаю их Аихаре вместе с билетом. – Вытрись, а то тебя не пустят в самолёт. Аихара невнятно скулит и баюкает покалеченные руки. На выходе из туалета нас встречает неуверенно переминающаяся охрана аэропорта. Не ломились – видели, кто вошёл. Я показываю удостоверение службы безопасности Нерв. – Не входите внутрь и считайте, что смена закончилась без происшествий. Они немного мнутся, но уходят, пожав плечами. Уже в машине Кадзи спрашивает: – Ты не считаешь, что это было слишком жестоко? – Нет. И я не поеду в Маас – они на тебе. – Хорошо. Мерзко. Просто мерзко.To shapes of your past pt. 1
Гендо вызвал нас поздним вечером, чтобы сообщить, что произошла утечка. В конце рабочего дня в газету ушёл зашифрованный архив. Обнаружила его Рицко совершенно случайно, когда просматривала логи, проверяя отправила ли она письмо в Хосаку с дополнением к договору. Гендо поставил первостепенную задачу: не допустить распространения информации. Гендо разрешил использовать любые методы, но держаться в разумных рамках. Архив был отправлен кем-то из нашего зала. Нагло, у всех на виду. В тот момент, когда там находились сам Гендо, Рицко и я. Все, кто там был автоматически попадают под подозрение и методом исключения выбрасываются: Гендо – как главе компании, ему это нужно в последнюю очередь; Рицко – зная, что дела мы проворачиваем быстро, она не стала бы так рано себя выдавать; я – в моём положении это бессмысленно. В моём положении, с моим везением, которое закончилось пять лет назад, когда мне подкинули собаку-хлопушку. Я открывала дверь своей квартиры, когда её подорвали. Я умерла перед подъездом своего дома. Умерла на глазах любопытной толпы, мерзко корчась, как раздавленное насекомое, слыша только бульканье крови в горле. Мне нужно было задуматься раньше. Это не мог быть кто-то из городских, для них это слишком сложно. Восстановление подобного класса стоит очень дорого и возможно только, если быстро доставить "останки" в клинику. Для этого нужно знать, где и когда их нужно забирать. И я очень сомневаюсь, что мне настолько повезло.Oh, the night is my world.
Выбор дня – что одеть для встречи с представителем Хосаки. Маас я оставила Кадзи – он может с ними спокойно разговаривать, я – нет. Просто не переношу их. Медину им ещё не скоро простят. Но своего они добились – Хосака осталась далеко позади в области генной инженерии. На жертвы им было наплевать. Мой выбор падает на строгие брюки и застёгивающуюся под горло блузку. Ботинки – неотличимая от гражданской модель. Взгляд снова цепляется за шрамы на груди – можно было убрать пластикой, но их оставили как напоминание. Почему в Хосаку отправляют меня? Потому что я глава службы безопасности, и потому что Хосака могла организовать слив информации. Только у них хватило бы денег перекупить кого-то из наших. Дело в деньгах – мы увеличили плату за защиту. Мне нужно просто напомнить, что лёд можно отключить в любой момент. И вот я уже смотрю в окно автомобиля, едущего к одному из административных зданий корпорации.To shapes of your past pt. 2
Гехирн был первым и последним совместным проектом Хосаки и Маас. Он должен был заняться разработкой системы абсолютной защиты информации, такой, чтобы шанса взлома не было даже в теории. Но у Гендо были свои планы – ставить во главе разработки человека с такими связями было ошибкой. Хосака и Маас не успели среагировать, несмотря на то, что кто-то хотел помешать Гендо. Кто-то его сдал. Началась война на два фронта – Маас обвинял Хосаку, в Хосаке считали, что это очередной финт Маас, но все сходились во мнениях, что с Гехирном надо что-то делать. Заблокировать проект они не успели и, по слухам, попытались решить проблему силовыми методами. Тогда Гендо просто скормил им Акаги-старшую и свою жену, чтобы не создалось впечатления, что Хосака и Маас облажались по полной. Представителям корпораций он задал всего один вопрос: что будет, если прямо сейчас всё выключить? Сейчас, когда Хосака и Маас готовятся к войне. И это подействовало. Они оставили Гехирн, уже переименованный в Нерв, в покое. После стремительного взлёта не последовало падение, как считали многие и на что надеялись корпорации. Нерв стал неприкосновенен. На его стороне правительство, военные и, как бы они это не отрицали, – корпорации. У Нерв нет конкурентов, у Нерв есть только безграничная власть.It's in your moves, it's in your blood
Я иду по искусно отделанному коридору, каждый миллиметр напоминает о том, где ты находишься. Хосака. Я вставляю наушник. Весь наш разговор будет слышен, а я буду говорить только то, что мне скажут. В данный момент я больше не глава отдела безопасности – я Нерв, я их воля. Я их мегафон на ножках. Небольшой кабинет, не конференц-зал, скорее, его маленькая копия. Немолодой представитель Хосаки с тяжёлым неприветливым взглядом. Странное выражение лица, словно увидел призрака. Ладно, как-нибудь переживу. Здороваемся, соблюдаем все формальности. – Хочу предупредить: весь разговор записывается. Всё, сказанное мной озвучивается с согласия и при одобрении руководства Хосаки. Можете начинать. – Хорошо, мы хотели напомнить вам о пункте номер пятьдесят один, договора между Хосакой и Нерв, в котором говорится о том, что при обнаружении деятельности направленной против Нерв, мы имеем право в одностороннем порядке расторгнуть договор. – Чем вызван ваш визит? Дождавшись разрешения, я отвечаю: – У нас произошла утечка. – Может в таком случае нам стоит обратиться к кому-нибудь другому? Нельзя ли считать, что вы себя скомпрометировали? – К кому? – если он произнесёт название, то компания станет первым кандидатом на поглощение. – Вы знаете кого-то, кто может предоставить вам услуги подобного типа? Он хмурится. Ждёт. – А почему Нерв отправляет именно вас? Чего они хотят добиться, послав сюда одного из своих убийц? Запугать? Шантажировать? Вы ошиблись адресом, с Маас вы бы нашли общий язык таким образом, но не с нами. Теперь жду я. Попутно пытаюсь понять, как он догадался. Он кивает под стол. – Ваши ботинки. И ваша репутация – она идёт впереди вас. Чёрт.To shame of your past pt. 1
Я вернулась в Нерв с противным ощущением, как если бы просидела всё это время в чане с дерьмом. Внятного диалога с Хосакой не получилось. Куратор сказал, что дальше я могу действовать, как сочту нужным. Я предложила сделку: если Хосаке совершенно случайно что-то известно, то они могут рассказать, мы всё понимаем. Они сказали, что ничего не знают. Единственное, что я вынесла со встречи – это мерзкое ощущение и неприятные мысли и том, как меня воспринимают окружающие. Я не выбирала эту работу, Нерв сделал всё за меня. Я всё ещё помню сны в клинике. Помню, как в них приходил Кадзи и рассказывал последние новости. Для меня это были три месяца спокойной жизни, три месяца самой обычной жизни. Вот только происходило это всё в симстим-конструкте. Когда меня вернули в реальный мир для прохождения курса реабилитации, Кадзи рассказал об услуге, которую оказал мне Нерв, о том, что они давно ко мне приглядывались, и что они хотят взять к себе на работу. Нерв извлекли максимальную выгоду из ситуации. Они предложили мне присоединиться или оплатить полную стоимость восстановления. Оно стоило дорого. Очень дорого. У меня было немного денег, и я легко смогла бы достать необходимую сумму, если бы они не поставили условие: я остаюсь свободной, но без матрицы. Они не хотели, чтобы какая-то их технология уплыла вместе со мной в чёрные клиники. На самом деле я им зачем-то была нужна. Нужна позарез. Это произошло в 2010 году, в сентябре. В июне Гендо устроил бунт. Значит... Значит. Если Нерв давно ко мне присматривался, то моё убийство мог организовывать Маас, вместе с убийствами Юй и Наоко. И мне это приходит в голову только через пять лет. И зачем после этого я так нужна Нерв?I wonder why I live alone here.
Я нажала клавишу включения и ничего не произошло. У меня внутри всё похолодело. Я нажала её снова, подержала, но знакомая яркая вспышка так и не появилась. Рицко отключилась и сейчас смотрела на меня. – В чём дело? Я растерянно покачала головой: – Не знаю. Кажется, дека неисправна или ещё что. Про "ещё что" мне даже думать не хотелось. Не хотелось допускать и мысли... – Дай я гляну. Она отключила троды от своей деки и подключила в мою. Нажала кнопку и, судя по вытянувшемуся лицу, у неё тоже не получилось включиться. – Интересно... Воспользуйся чьей-нибудь, я думаю, они не обидятся. Пока Рицко возилась с моей декой, я уселась на место Гендо, подключив к его деке свои троды. На экране вспыхнул какой-то текст, но я щёлкнула кнопку переключения. Яркий взрыв. Ослепительный поток света, проносящийся прямо по зрительным нервам, уступает место медленно наплывающей прозрачной темноте шахматной доски матрицы. – Тест, – я услышала голос Рицко. – Меня хорошо слышно? – Да, – кивнула я, забыв, что Риц меня не видит. – Никаких выкрутасов, мы не маскируемся под правительственные запросы и тому подобное, грубо ломимся напролом – лёд у них слабый и никаких разбирательств не будет. У нас полный карт– бланш. Кадзи уже занимается на месте – информация никуда не уйдёт, а мы подчистим всё, что есть в Сети. – Ясно. Двадцать восемь… Я немного боялась – я давно не занималась взломом льда. Двадцать восемь – в этом возрасте любой ковбой уже находится в закате своей карьеры. Мне двадцать восемь настоящих лет – это мой физический возраст. Этого не видно по лицу, это нельзя заметить в полностью восстановленном и обновлённом организме. Двадцать восемь… Наверное, мне хватит статуса городской легенды. Я не хочу бить рекорды длительности карьеры и продолжительности жизни кибер-ковбоя. Рицко запустила программу, и мы понеслись к несчастному серверу небольшой жёлтой газетёнки. Это была не одна из тех программ-хамелеонов, которыми я привыкла пользоваться. Они подстраивались под среду матрицы, они паразитировали на ней, становясь частью информационного полотна, которое в данный момент вас окружало. Они маскировались под правительственные запросы, под электронную почту пользователей, служебные запросы ядерной комиссии или повестки налоговой службы. Словно маленькие умные твари, системы программы перестраивались, делая своё обнаружение практически невозможным. Она даже меняла цвет под цвет визуализированных структур данных вокруг пользователя. И мы неслись по неоновому городу, неслись мимо башен банков, мимо пирамид корпораций, скользили под неусыпным надзором спирали военных систем. Далеко позади остаётся ледяная твердыня Нерв, ослепительная даже с виртуализированного расстояния в пространстве матрицы, и вот мы приближаемся ко льду редакции. Программа разворачивается, программа сбавляет скорость и начинает пожирать лёд. Светлая стена растворяется под напором тёмного монстра Рицко – я не сомневаюсь, что вирус писала она сама. Вирус расширяется и постепенно поглощает весь куб сервера, отрезая все внешние подключения, кроме нашего, запрещая доступ изнутри из рабочей сети, фильтруя потоки и вычленяя из них коды доступа к базе данных. Перед глазами сияют в бесконечном беге ленты данных, пробегая, как яркие линии чертежа огромного здания. Добровольная иллюзия. Осознанная галлюцинация. – Есть! Лёд разлетается на мелкие кусочки, напоминая взрыв, снятый скоростной камерой. Ярко сверкая, они кружатся вокруг в последнем бесполезном вальсе. И падают… Падают… Где-то вдалеке я слышу смех, и матрица начинает сворачиваться сама по себе, легко складываясь невозможно сложной фигуркой оригами. Открыв глаза, я поняла, что смеялась Рицко. Она курила, довольно смеясь. Я зажгла сигарету и глубоко затянулась. Я чувствовала себя обделённой, обманутой, как если бы не нашла под ёлкой самого желанного подарка на Рождество. Программа была полностью автономной и не требовала нашего участия. Рицко могла всё сделать сама, просто проследить за тем, чтобы архив оказался у нас, а база данных осталась девственно чистой, словно ей ни разу не пользовались. Зачем ей нужно было моё присутствие? Два варианта: первый – формальный, присутствие наблюдателя из службы безопасности, второй – она просто хотела доставить мне удовольствие, дать мне снова почувствовать себя в седле, но у неё это не получилось. – Риц, – я откладывала, как могла, но уже пора. – В логе должен был быть адрес отправки. Ты видела его? Она зажгла вторую сигарету от предыдущей и немного выждала прежде, чем ответить. – Да. – Чей там адрес? – Майи. – Ты уже разговаривала с ней? – Нет. – Тогда не надо, я знаю, как ты к ней относишься, но, пожалуйста, не предупреждай её. – Ладно, но будь с ней помягче.To shame of your past pt. 2
Перед тем как выключить деку, я решила просмотреть, что же такого у Гендо в личном деле, что он так стремится не допустить его утечки, а главное, откуда оно? Зачем главе корпорации хранить своё досье? Позвонив Кадзи и договорившись о встрече у дома Майи, я заодно узнала и пароль к архиву. No more lies. На полях ещё стояли подписи Хосаки и Маас – это было личное дело Гендо, заведённое корпорациями. Вместе с ним программа утащила готовый к печати шаблон статьи – там будет самое интересное. Материал шёл с врезками "биографической" информации. В колледже и университете занимался мелким воровством с банковских счетов. Гомосексуалист – женился на Юй только чтобы развеять слухи и получить продвижение по службе – он занимался средствами защиты информации. Корпорации шантажом заставили его работать с ними. По договорённости отдал им Юй и Наоко в обмен на неприкосновенность. Сплавил сына родственникам сразу же после смерти Юй. И прочее, и прочее... Наверное, мне всё же не стоило этого делать. Зато мне стало понятно, что за текст был на экране его деки – Гендо получил статью намного раньше, и я видела её фрагменты. Как он её достал? У него есть свои источники, и лучше про них не спрашивать. Я просто курила, думая: закончится ли когда-нибудь эта ночь.Violence solves everything pt. 2
Дом был погружён во тьму – Майя спала. Ночь, бесконечная ночь, посвеченная холодным светом неона в городе. Яркие фары машин, пробирающие до костей морозом. Холодно, очень холодно. И это небо, с его вечным белым шумом... Электронный холод. Профессиональные взломщики – я тихо вскрыла замок, и мы вошли внутрь дома, этакого привета из 80-х, далёкого и спокойного времени. Поднялись на второй этаж, освещая себе путь фонариками. Майя спокойно спала и даже слишком спокойно для человека, предавшего свою корпорацию. Я посветила ей в лицо фонарём. Майя резко села на кровати. Кадзи щёлкнул выключателем. Майя заслонилась рукой. – Одевайся и спускайся вниз, – сказала я и вышла из комнаты. Оставив Кадзи ждать Майю, я вернулась к машине и оставила в бардачке пистолет. Я очень сильно устала и вряд ли смогу себя контролировать – я не хочу калечить Майю. Когда я вошла, Майя сидела на стуле, кутаясь в халат, и протирала глаза. – Мисато-сан, что случилось? – спросила она. – А это нам должна рассказать ты. Кадзи выставил горизонтально два пальца: без физического насилия. Я кивнула и села рядом с ним на диван. Майя щурилась от яркого света и удивлённо смотрела на нас. Я решила попробовать начать помягче. – Майя, ты ведь читаешь книги? Она кивнула. – И наверняка ты читала старые детективы? Она снова кивнула. – Вот, в них, в самом конце, когда преступник оказывается прижат к стенке, он добровольно во всём признаётся, начиная издалека, с того, что подтолкнуло его на это преступление. У нас достаточно времени, и мы готовы тебя выслушать. Ты можешь начинать. – Я всё равно не понимаю. Вы меня в чём-то обвиняете? – Да, и сейчас ты в положении злодеев из тех самых книг. – Но я даже не знаю в чём моя вина, если дело в обновлении, то я делала всё, как говорила Рицко-сан... – Майя, в логах кроме времени отправления сохраняется ещё и адрес. Она недоуменно уставилась на меня. Играла она хорошо. На девятку по десятибалльной шкале. Никаких лишних движений, чётко размеренное проявление эмоций на лице, убедительные попытки вспомнить, что же такого она натворила. Если бы я не знала, что это сделала она, то я бы ей поверила. Я оставила Кадзи с Майей и вышла на крыльцо. Зажгла сигарету. Я знала, что Майя не признается. Знала, что не смогу ударить или искалечить её. Я просто хочу, чтобы эта ночь наконец закончилась. Ночное небо светилось неоном города, ему больше ничего не осталось, кроме как подстроиться, адаптироваться. Ненавижу это небо. Ненавижу этот город. Ненавижу свою работу. Я растоптала окурок и вернулась в дом. Кадзи отрицательно покачал головой. Я ненавижу... Майя испуганно смотрела на меня. Она понимала, что так просто всё не закончится. – Мисато-сан, я правда... – Заткнись. У неё округлились глаза. Я оседлала стул и придвинулась, чтобы оказаться прямо у неё перед лицом. – Просто признайся сейчас, и у тебя будет целая ночь, чтобы подумать над дальнейшими действиями. Мы не потащим тебя в Нерв, не станем ничего делать до утра, если ты признаешься. Мы просто уйдём. Но есть другой путь. Что ты выбираешь? – Я ничего не... – Хватит! Я выбила из под неё стул и вылила на неё всю свою ненависть: – Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, что я могу сделать. Я не буду бить тебя и выколачивать признание – есть и другие методы. Я уничтожу тебя. Тебя, и всю вашу семейку. Смешаю с грязью, растопчу. Все будут ненавидеть вас, даже вы сами возненавидите себя. Я знаю про ваши с Рицко игры, все о них узнают, но узнают только о тебе. Газеты с радостью напечатают любую грязь, что я им подкину. Абсолютно всё и не важно, делала ты это или нет. Майя съёжилась. Из глаз начали течь слёзы, но она не отрывала от меня взгляд. – Вы давно работаете на Нерв, с самого его создания. Что будет, если я скажу, что это твой отец сдал Гендо? Что, если я скажу, что ты с самого начала работала на Хосаку? Ты сломала, мою деку, чтобы затруднить мне работу. Ты отправила архив с личным делом Гендо в газету, чтобы сместить его, чтобы отдать контроль над корпорацией Хосаке. Ты организовывала взлом льда Нерв. Ваша семья пробивала себе места, сдав Гендо, убрав его жену и убрав Наоко. И уже ты сама заказала дочь известного учёного, чтобы занять тот пост, который занимаешь сейчас. Я наклонилась ближе к ней. – Я мертва. Для всего мира я мертва, а ты станешь моим убийцей. Кому поверят газеты – тебе или источнику в службе безопасности? У меня много знакомых, и они сделают, что угодно. Подделают, что угодно. Ты хочешь этого? Хочешь? Ты потеряешь работу, ты потеряешь репутацию. Твоя жизнь будет кончена, но даже наёмные убийцы не стануть марать о тебя руки. Тебя просто выбросят. Выбросят, как сломанную часть и не думай, что Рицко будет скучать. Она будет думать, что ты всё это время пользовалась ей. Она забудет тебя, найдёт себе другую девчонку и всё закончится. Тебя никогда не было, тебя не существует. Даже память о тебе выбросят, как воняющий мусор. Майя отвела взгляд и просто зарыдала, сжавшись в комочек. – Я даю тебе время до семи утра. В семь я жду тебя в главном зале Нерв, и если ты продолжишь упрямиться или не придёшь, ты увидишь, что я слов на ветер не бросаю, а ещё через некоторое время ощутишь, насколько я была права. Мы вышли из дома в молчании. Кадзи не пытался шутить или критиковать мои действия, он просто молча сел за руль. Я смотрела на горящий в окне свет и видела, как рыдает, скорчившись на полу Майя. Рыдает громко, потому что теперь она одна. Мне было мерзко, мне было неприятно это делать, но я наступила на горло себе и своей совести. Мне было жаль Майю, мне хотелось обнять её и рыдать вместе с ней, успокоить, сказать, что всё обойдётся. Я ненавижу свою работу. Я ненавижу себя за то, что я сделала.I Don't Care Anymore.
Я вошла в тёмный машинный зал Нерв и, ориентируясь по памяти, нашла стол Рицко. Закурила, взяв с её стола пепельницу, упала во вращающееся кресло. В ушах всё ещё отдавались эхом выстрелы и диалог с Гендо. Я столкнулась с ним в коридоре. Он ждал меня. – Вы снимаетесь с расследования, – сказал он. – Второй отдел считает, что вы вышли за рамки дозволенного. Они собираются поднять вопрос о вашей отставке. Я непонимающе уставилась на него. Запах пороха продолжал свербеть в носу, а в ушах звенело. – Теперь они решают эти вопросы? – мне было безразлично, что произойдёт дальше. – Я нашла… – я не смогла назвать Майю крысой. – Нашла источник утечки. Гендо пожал плечами: – Не забывайте – я на вашей стороне. Когда можно будет ознакомиться с результатами? – Сегодня, после семи. – Поздравляю. И вот я сижу в машинном зале и пытаюсь понять, что сделала не так. Я начала медленно вращаться в кресле, а когда мне надоело, открыла жалюзи и распахнула окно. Я устала. Устала от этой бесконечной ночи, устала за эти пять лет зависимости. Устала от постоянного насилия. Второй отдел хочет меня выкинуть? Пожалуйста, но где они найдут другого убийцу, который согласится работать бесплатно? Пусть делают, что хотят. Я поставила пепельницу на подоконник и невидящим взглядом смотрела на город. Мне надоело сомневаться – в сомнениях я вижу слабость. Мне надоело отвращение – это просто отрицание окружающего мира. Мне надоело ненавидеть. Вытащив из кобуры пистолет, я со всей силы дёрнула затвор, вытаскивая застрявший патрон. Теперь я ещё и боюсь. Впервые в жизни я стреляла в спину. Если бы я знала, зачем это делаю, я бы поступила по-другому? Если бы я знала, что именно у него будет... А у него было личное дело. Провороненный второй архив, но парень оказался или очень глупым, или очень невезучим.I'm feeling dead 'cause I'm shouting loud and no one can hear my voice
Как только мы с Кадзи отъехали от дома Майи, пришло сообщение о второй части данных. Их отправили какому-то ковбою, а он перепугался и решил договориться с Нерв. Мы сидим в машине, в длинном переулке, заставленном мусорными баками и заваленном хламом. Кадзи включил радио – тоскливые звуки саксофона на тягучем электронном фоне. Мы изображаем любовную парочку. Сейчас только изображаем, для остального у нас есть нерабочее время. Я завожу ему руки за плечи, расслабляюсь и разжимаю губы. Наклоняю голову в сторону, Кадзи одним глазом наблюдает за входной дверью. Аихара говорил, что пароль был приклеен скотчем к телефону-автомату, этот случай не стал исключением. Мы нашли бумажку, но не стали её трогать. Мы ждали. – Вот он, – шепчет Кадзи. Из подъезда выходит парень лет двадцати пяти, настороженно озирается по сторонам и идёт к телефону. Мы выходим из машины и направляемся к нему. Он отдирает записку, замечает нас. И всё бы на этом закончилось. Просто забрали бы у него всё, заплатили, может, пригрозили, и все бы остались довольны. Но он побежал. Побежал к дальнему выходу из переулка, где сплошным потоком шли люди; не оглядываясь, побежал, чтобы слиться с ночной толпой. – Стой, – крикнула я, вытаскивая пистолет. Я направила его в землю, собираясь сделать предупредительный выстрел. Боёк сухо щёлкнул – осечка. Я передёрнула затвор. – Он уйдёт, – сказал Кадзи. – Нет. Времени принять решение уже не осталось. Экспансивные пули не пройдут насквозь. По-крайней мере я на это надеюсь.Are you the one that hates yourself to pull down the trigger that ends your life forever?
Смотря в окно, я вижу в мельтешении огней рябь толпы прямо перед парнем. Выводящий свою грустную ноту сакс, оставляет тянущее чувство в душе, и я жму на спуск. Всё происходит словно в замедленной съёмке. Парень запинается, делает по инерции несколько шагов, и я стреляю снова. Пистолет без глушителя больно бьёт по ушам эхом. Палец сам по себе жмёт на спуск, но ничего не происходит – затвор не закрылся из-за перекоса патрона. А парень все продолжал медленно падать. Сунув бесполезное оружие в кобуру, я подбежала к нему, забрала пароль вместе с кассетой, но меня обступили люди. Я растерялась. Откуда-то из толпы прилетел камень, я увернулась. Второй зацепил скулу. Я приготовилась с боем проталкиваться в переулок к машине, думая, что помощь Кадзи не помешала бы, но он не заставил себя ждать. Грохнул выстрел, и потом я осознала, что Кадзи тащит меня к машине. И сейчас, глядя из окна на город, я понимаю, что главная проблема – содержание второго архива. Штамп второго отдела – внутренней службы, занимающейся сотрудниками. Личные дела, психологические портреты, решения о пригодности. Но последнее слово всегда за Гендо. "опасный неуравновешенный элемент" И перед глазами: я стреляю в голову мертвому жокею. Потому что я завидую ему. Потому что я ненавижу его за это. "убивает и применяет силу без колебаний, не испытывая раскаяния или сожалений" Я ломаю пальцы репортеру только потому, что он от страха потерял дар речи. Без физического насилия – я давлю на Майю, зная, что у нее нет никакой психологической устойчивости – она так воспитана, её никто специально не готовил. "при всех отрицательных качествах, лояльна и не представляет угрозы безопасности корпорации" И всё это ради корпорации, для ее блага. Да здравствует Нерв. Спасибо за подаренную никчемную жизнь. Blind to the truth – никогда я ещё не видела настолько хорошо подобранного пароля. И теперь я хочу быть уверена. Я хочу припереть Майю к стенке – она может сколько угодно отрицать свои действия, но она ничего не сможет противопоставить живому свидетельству. Я понимаю – на неё надавили, так же, как сделала я. Ее запугали, так же как я. Ей пригрозили, и она боится рассказать. Но проблему нужно решать, и решать быстро. Я выдвинула ящик своего стола и вытащила футляр с софтовыми модулями. Вчерашний вечер – воспоминания будут достаточно четкими. Выудив ногтями тонкую щепочку, я вставила её в разъем за ухом. Закрыла глаза и дождалась пока по векам пробежала полоска инициализации. Вчерашний вечер в качестве даты. Шесть часов. Два режима – полная визуализация, как кино или наложение поверх видимого пространства. Я выбрала наложение – для этого софт и разработан. По поверхности предметов пробежала рябь. Несмотря на темноту в зале, проступили яркие контуры мебели, всякой мелочи на столах. Такие, какими я их видела вчерашним вечером. Серебристые, прозрачные и немного подрагивающие – режим наложения. Через мгновение начали появляться фигуры-призраки. Рицко, Майя, Аоба... Гендо за столом – что-то пишет. Фигуры двигаются, работают, живут во вчерашнем дне. Изредка они замирают, идут шумом и рывком продолжают свои дела – в этот момент я отводила взгляд или отворачивалась. 17:59 – уходит Аоба, перебросившись парой слов с Макото. 18:01 – Майя зовет Рицко и о чём-то спрашивает. 18:06 – цифры в уголке взгляда не дают потеряться во времени. Вот сейчас, уже скоро... 18:07 – Майя уходит вместе с Рицко. Нет, не может быть. Это просто плохой сон, нет... 18:08 – архив должен уйти через минуту, но за декой никого нет, а все планировщики, скрипты и любая другая автоматизация действий отключена в целях безопасности. 18:09 – Гендо подходит к деке Майи... 18:10 – он возвращается за свой стол. К деке больше никто не прикасался. Я не отметила этого в памяти, потому что он пробыл там меньше минуты. Всё становится на свои места. Я вытащила из кармана пароль – прямоугольный желтоватый кусочек плотной бумаги – и подошла к столу Гендо.Chase for nothing
Нет, нет, нет... Я выдернула софтовый модуль – "Нет!" – и швырнула его на стол, где он тут же потерялся в моих бумагах. Я сидела в кресле, а вокруг медленно растворялись призраки памяти. Утром, я видела эти бумажки на столе у Гендо, он словно специально положил их на край, чтобы я их увидела хотя бы боковым зрением. И я увидела. В проекции они все так же лежали там. И я видела, как он что-то писал на них. Отрывки из статьи на экране его деки ещё до того как мы забрали архив, абсолютное спокойствие на лице, когда я назвала имя Майи и его присутствие возле деки Майи во время отправления... И что мне теперь делать? Что же я наделала... Последними исчезали фигуры. Медленно блекли и занимали своё место – в прошлом. Все, кроме одной. Гендо сидел за столом, сложив на груди руки. – Зачем? – задала я единственный вопрос, остававшийся без ответа. – Чтобы проверить вас. Вся операция была спланирована вторым отделом. Вас поставили в реальные условия и наблюдали, как вы справляетесь. Никто кроме меня, Акаги Рицко и людей из второго отдела не знал об этом. – А если бы у меня не получилось? – Ничего непоправимого не произошло бы. Я лично редактировал свое досье, чтобы оно выглядело как спекуляция на слухах. Естественно, статья бы не получила хода. В итоге, второй отдел недоволен, они считают, что вы перешли все границы, и подняли вопрос о вашей отставке и снятии с поста главы службы безопасности. Решение будет вынесено в течение десяти дней. И всё же, я не могу не признать, что вы действовали быстро и эффективно. Сегодня в девять вас ждут для предварительного уточнения деталей. – Вы уже звонили Майе? – Нет, я думаю, вам есть о чем поговорить. Да уж. Гендо ушёл, а я осталась ждать Майю. От того, что я узнала лучше не стало. И наверное... только хуже. Теперь у меня не было оправдания своим действиям. Если до этого можно было успокаивать себя, что это всё ради блага корпорации, которой я обязана по гроб жизни, то теперь получается, что я делала всё во вред себе. Рамки дозволенного – у службы безопасности полный карт-бланш в методах. Рамки дозволенного – я действительно не колеблясь ни секунды перехожу к насилию. Потому что меня ничто не сдерживает, потому что до этого я не ощущала от своих действий никаких последствий.You can (not) justify
Я сидела на одном из столов и курила, зажигала следующую от предыдущей. Сейчас уже утро, солнце всё никак не взойдет, где-то через час начнут подтягиваться работники. Но пока небо подсвечивает всё тот же бледный холодный свет мачт в порту пополам с неоном. Майя не пришла. Вряд ли Гендо звонил ей, это могла быть Рицко, но в этом я тоже сомневаюсь. Как же хочется, чтобы сомнения были напрасными. Как же хочется, чтобы ночь наконец закончилась. Столько глупостей за одну ночь. Слишком много, и слишком много неоправданного насилия. Из-за усталости я начинаю клевать носом, мысли замедляются настолько, что я пропускаю очень характерный щелчок. В дверях стояла Рицко, направив на меня пистолет, она подошла чуть ближе. – Как ты могла? Я молчала. Я знала из-за чего она здесь. Я догадывалась, что Майя поступит именно так, Рицко совсем не обязательно озвучивать это. – Что ты с ней сделала? – Рицко сорвалась на крик. – Я к ней и пальцем не притронулась. Я тщательно подбираю слова, мне приходится прилагать колоссальные усилия, чтобы сохранять рассудок. Не то слово, не та мысль в ненужный момент и прощай Кацураги – вместо меня останется психопат, машина для убийства, не знающая жалости и которой чуждо всё человеческое. Сейчас я недалека от него, но мне кажется, что я пока что остаюсь человеком, мерзким и неприятным, но человеком. – Она позвонила мне после вашего прихода и всё рассказала... – Ты знала, что она так поступит? Ты догадывалась, но почему ты не сказала, что это всё постановка? Подбородок Рицко задрожал, по щекам покатились слёзы. – Я не могла! – Могла, всё закончилось бы намного раньше и все были бы счастливы. Ты виновата в той же мере, что и я. – Не смей! – Делай то, что должна. Не тяни и не сомневайся. Если ты знаешь свой уровень жестокости, и это укладывается в рамки – просто сделай. Рицко рыдала. Свободной рукой вытирая слёзы, она продолжала держать меня на прицеле. Через никотиновый туман я понимала, что должна продолжать говорить. – Ты можешь просто уйти. Второй отдел занялся моим делом, и мне придётся отвечать. Ты сможешь всё увидеть своими глазами, и, возможно, это будет намного хуже. – Гендо не даст им ничего сделать. Кадзи уже разговаривал с ними, он сказал, что у тебя посттравматическое расстройство и тебе нужно время, чтобы придти в норму, он предложил временное отстранение. Гендо поддержит его. Он считает, что ты всё сделала правильно. Кадзи, ты сам веришь в это? Ты придумал эту ложь, чтобы отгородиться от правды? Сделав вид, что потянулась за сигаретами, я поставила пистолет на предохранитель. Хватит уже на сегодня. – Я хочу проснуться, как же я хочу проснуться... – Что бы ты сделала, если бы я убила того, кого ты любишь? – спросила Рицко. – Я убила бы тебя. – Значит, ты меня понимаешь. Я кивнула. – Сейчас... В окно заглянул первый луч солнца, залив помещение золотом. Я потушила сигарету и отставила забитую пепельницу. Резко рванувшись в сторону, я полетела на пол, вытаскивая пистолет. Пусть у Рицко будет оправдание своим действиям, которое я так и не смогла найти для себя. Уже лёжа на полу, я увидела стоящего за спиной Рицко Гендо.