Амнезиум: записка психопата

Я иду по улице и чувствую, как холодный осенний ветер щекочет мой бритый затылок. Найди себя, сказали мне родители, и искренне удивились, когда я вернулся с дредами на голове. Иногда я пытаюсь им сказать, что мои маленькие шуточки с внешностью никак на мне не скажутся, а они зовут мазозистом и отбирают ножницы. Бритый затылок пугает встречных девушек. Я хочу им улыбнуться беззубым ртом и шугнуть, а потом вспоминаю, что цел и невредим. И весьма красив, как говорят окружающие, на что остается лишь скептично ухмыльнуться. Но в одном они все же правы – я и вправду потерял себя. В какой-то темный день проснулся с пустотой в голове и чувством легкой амнезии, словно забыл что-то крайне важное. Такое случается, когда работаешь без отпуска и иногда забываешь спать. Первая девушка бросила меня, когда мне было пятнадцать. Сказала, что я слишком скучный, и тогда я решил измениться. Вторая сбежала со словами, что я не должен был дожить до двадцати. Серьезных отношений с тех пор не заводил, зато завел котенка и папин «москвич» с толкача, когда оказалась нужна моя помощь. Когда ты одинок, вопрос о занятии спортом решается сам собой. Сухая повседневность сковывает, пока в одно темное утро ты не просыпаешься с мыслью, что что-то в своей жизни упустил. И ищешь, ищешь, не внемля больше голосу рассудка. Еще недавно я был прекрасным длинноволосым блондином. Рыжим, брюнетом, с ровными синими прядями. Когда это делаешь в течении недели, то волосы превращаются в губку, а на лбу растут прыщи, совсем как у подростка.Паника охватывает, когда ты понимаешь, что этого мало, и делаешь свой первый пирсинг. Дома, сам, мамиными маникюрными ножницами и иглой, ковыряя кусочек кожи на ухе, именуемый мочкой. И на двадцатой минуте понимаешь, что это несет удовольствие. Ножницы отобрали, голову обрили. Надел на тощее тело строгий костюм, и сразу весь такой порядочный и красивый идешь на день рождения к старым знакомым. «Ты сильно изменился» - говорят мне, а я даже не помню, каким был.Тут много старых друзей, проверенных временем. Марьяна, с которой я когда-то мечтал лишиться девственности, а потом разучился расценивать иначе как подругу. Серега и Диман, которого прозвали Падре за умение наставлять. Серега же поступил в вышку и стал продвинутым физиком. Все мы – продукт звездной пыли, облаченной в мясо, - говорит он, и мы закидываемся по пятьдесят. Я пить не люблю, и потому незаметно сливаю водку в столетник на подоконнике. Ему нужнее. Падре умен, но Серега – умнейший и тысячу раз прав, если подходить к вопросу философски. Все мы лишь пыль, а я – звезда, которая вот-вот взорвется кровавым фонтанчиком, думаю я, когда какая-то падла подмешивает к моей еде белый порошок, атомной войной прошедший по кишечнику. Неделя, гребаная неделя затяжной депрессии, плавно перетекшая во вторую. Так говорит диванный психолог, с которым мы вместе работаем в гараже. Но ему стоит доверять, он читал какие-то книжки. Марьяна говорит, что мне нужно попробовать найти себе девушку, а Серега говорит, что мой новый сценический образ – говно и телочек не привлечет. Зашибись, говорю им я и ухожу домой. Шепот, странные шорохи за спиной. Закрыться с головой под одеялом оказывается недостаточно, поэтому я громко врубаю музыку в наушниках. Прекрасные басы плавят мозг и заглушают посторонние звуки. Я лежу на крыше вертолета, и вот-вот меня разрубит пополам. Маникюрными ножницами рубить было бы дольше, думаю я, и наконец засыпаю. В понедельник с уха снимают швы, во вторник оно заживает. В среду ты снова воруешь у матери ножницы, делая достаточно широкое отверстие, чтобы просунуть карандаш. Теперь я звезда панк-рока, каким мечтал стать в детстве. Осталось набрать группу, обнюхаться кокаином и умереть, застрелившись на балконе из кольта. Самое первое – самое трудное. Решив сократить путь до работы, спрыгнув с лестницы, я отдалил его на несколько месяцев, лежа теперь со сломанными ребрами. - К вам пришли ,- говорит медсестра, когда приходит за нетронутым завтраком. Четверг, меня навещает Падре с домашним бульоном и порножурналами, как самый верный из друзей. Сидя на краю кровати, он отмечает, что фингал под глазом мне к лицу, и что впервые шутка про падение с лестницы себя оправдала. Я молчу, ибо не выбил зубы и все еще не могу пугать девиц во дворе. Мы долго сидим , говоря о конструкторе ЛЕГО и психоанализе, и на следующее утро он приносит с собой пакет апельсинов. «Аллергия» ,- говорю я и отказываюсь. «Да пофиг» ,- говорит Падре, вскрывая ножиком один и брызгая соком мне на кожу. Мы говорим о саморазрушении, и он уходит, оставив меня с цедрой на зубах. У Падре уникальный подход к людям. Краткая амнезия, раздвоение личности, шизофрения. Маниакальная депрессия и запор. Я не мазохист и свято в это верю. Мысли о звездной пыли на костях кажутся абсурдом, пока на лбу не выростает металлический треугольник, при прикосновении к которому тело начинает дрожать от холода. Я – не какой-то дух прошлого. Я – звезда, которая брызжет фонтанами раскаленной крови. Порошок снова оказался в еде, и в этот раз я его заметил прежде, чем тот оторвал мои органы и бросил мне же в лицо. *** - Я помогу тебе, помогу, ты только кричи! – говорит он мне и счастливо улыбается. Сухие губы Падре царапают мой лоб коротким поцелуем. На вопрос, к чему все это, парень лишь приводит строчки из «кодекса друзей», которые он сам же и писал, и с той же улыбкой раскрывает нож-бабочку, обычно уютно покоющийся в его кармане. Психопаты, как я успел заметить, весьма предусмотрительны. - Потому что я люблю тебя, гребаный ты тупица! – лезвие проходит по щеке, оставляя небольшой порез. Почти не больно, но смотрится пафосно. Почти как следы от порезов на руках подростков, боящихся смерти, но алчущих внимания. Вкус жизни. Почему-то все близкие, стоило упомянуть, что я с ним не знаком, стали меня жалеть и рекомендовать психологов. Другое дело – Падре. Он сказал, что просвятление дается через боль, и начал меня просвящать. Веревки за спиной болезненно натирали запястья, но я не дергался, наблюдая за тем, как мое тело истязают. Он был хорош, и в голове крутилась навясчивая мысль, что я у него не первый ученик. Что ходят по земле еще такие же, как я, искатели, и от этого больно кольнуло в моем сердце, впервые за многие годы. Порезы, один за другим: на руках, на груди, тонкая красная полоска от пупка до резинки трусов, пересекающая старые шрамы. Он говорил, что это первый этап, и что дальше мне будет лучше. Только надо кричать, чтобы он продолжал, и тогда Падре станет принадлежать мне одному. Приятная мысль. Методика нестандартная, но когда теряешь много крови, то тело само начинает вырываться, чувствуя первые признаки слабости. Когда через неделю я узнал, что Падре арестовали, то был вне себя от ярости. Рвал волосы на голове, старался плакать – ну как там принято у людей, чтобы не расстроить своего наставника. А еще ковырял некоторые из его отметин, чтобы почувствовать в редкие моменты единение с телом. Падре – мудрейший. Я глотаю те таблетки, которые он сказал принимать, и от них мои внутренние органы содрагаются в сильнейшей судороге, норовя выйти через нос. Урок второй – принимать как минимум раз в неделю. Борьба с собой и упорство в ней – так он это назвал, важнейшая штука при самоидентификации. Я показал ему справку о своем психическом здоровье, а он назвал меня гребаным тупицей и велел сжечь ее. И себя заодно. Он не стал говорить, что это третий этап, но я сам решил дать ему имя: «закалка характера». «Бекон страждущего» или «Драконьи нравы». Если гараж отца останетс я незаперт, то мне не составит труда утащить оттуда бензин. Ни один экстримальный вид спорта не принесет таких же ощущений, как маслянистая жидкость на коже. Идея самосожжения поначалу кажется критинской, но на то я и гребаный тупица, чтобы хоть раз в жизни это попробовать. Связал неизвестный. Споткнулся о канистру, когда курил. Отключили дома батарею и решил согреться. Сделав петлю, окурок падает в небольшую радужную лужицу в нескольких метрах от меня, и языки пламени начинают лизать бетонный пол и подошвы кроссовок. Фирменные Найки, надо было оставить их брату. Что-то переключается внутри меня, когда кожа начинает слезать лоскутами и пениться, как пережаренный маршмеллоу. Пахнет мясом. Пахнет мной. Дикий вопль вырывается из груди вместе со всей той мерзостью, что скопилась внутри. Твое обугленное тело находят на пустыре и начинают кричать. Грооомко, словно сами облиты бензином. Несут его бережно, боясь что-то повредить, зачем-то измеряют пульс. На прикосновение чужих рук сердце делает слабый удар, а треугольник во лбу трещит, не останавливаясь. Хочу посмотреть на доктора, но без глаз это трудно. Новое мясо нарастает медленно, мышца за мышцей, начиная от грудной клетки и пуская полоски плоти на плечи и вниз, закрывая такие же обугленные внутренние органы. - Ты испытал блаженство третьего этапа? Утвердительно мычу. - Согласен ли стать человеком? Треугольники, сплошные железные треугольники по телу. Из-за них кожа зудит и требует насилия над собой. Они отдают запахом жидкого азота и химического порошка, плавящего пищевод. Мы говорим о конструктре ЛЕГО и саморазрушении, когда они скрываются под новым слоем розовой кожи. - Теперь ты будешь девушкой ,- говорит мне Падре, подпиливая ногти на руках ,- И не забудь выбить зубы, когда упадешь с лестницы. Темное утро застает меня с сильной головной болью и чувством легкой амнезии.