(не)Счастливые шестнадцать

Быть принцессой - отстой. Быть шестнадцатилетней - отстой. Быть шестнадцатилетней принцессой - комбо-отстой, полнейший, абсолютный отстой. Быть шестнадцатилетней принцессой - это словно быть русалкой, но жить без воды, словно любить до безумия сладости, но быть диабетиком, словно любить себя, но ненавидеть. Мама говорит, что шестнадцать - счастливый возраст, но Стар думает, что все это - чистая ложь и грязные инсинуации, потому что - серьезно? - кто может думать, что он счастлив, когда на лице все постоянные и раздражающие признаки мьюнитатного периода, когда волосы слишком длинные, когда сегодня ты толстая, а нет, не толстая, а нет, толстая, а нет, плевать, когда тебя раздражают все воспроизводимые людьми лишние звуки, когда у тебя двойка за тест по математике, в то время как у Марко пять с плюсом. И смайликом. Кто может быть счастлив в такое время? - Ничего, Стар, тебе не нужна математика, - говорит мама, - ты же принцесса, за тебя все сможет посчитать казначей. Да, мама, думает Стар, конечно, мама, за меня посчитает казначей, но только после того, как я получу пять с плюсом и утру Марко его задравшийся под потолок нос. - Не смей стричь волосы, - говорит отец, расчесывая свою длинную белую бороду, - делай, как я. Я же не стригу. Да, папа, не буду, папа. Стар вздыхает и утыкается в книгу по этикету, хотя кому сейчас, черт побери, вообще нужен этикет? Есть только одно правило - не говорить с набитым ртом, а все остальное - чушь. Шестнадцать лет - это одна огромная проблема, неописуемо огромная, невообразимо огромная проблема, разделяющаяся на обычно большие подпроблемы. Например, сиреневые прыщи-сердечки на лице, не убираемые никакими разрекламированными средствами фей-крестных, фей-целительниц, ведьм и даже медиков, хотя в мире Мьюни нет медиков, только эти, как их там называет Марко, ах, да, костоломы. Или постоянные перемены настроения, тоже та еще проблема. Стар и раньше не была образцом уравновешенности, а теперь так вообще взрывчатая, как сжатый метан. Но самой большой подпроблемой среди всех являются мальчики. Нет, не совсем мальчики, а принцы. Молодые и не очень принцы, съезжающиеся в Мьюни просить руки королевской дочери, в то время как королевская дочь не хочет замуж. Королевская дочь хочет переписать контрольную по математике, мочить монстров и тусить по ночам с Пониголовой и Марко. Хотя с Пониголовой сейчас не затусишь, ей исполнилось восемнадцать, и она теперь вся такая важная, правильная и порядочная, заплетает гриву в косы, вплетает в них ленты и постоянно говорит о замужестве. Пос-то-ян-но. Марко называет это зомбированием. Родители - взрослением, и Стар склонна верить Марко. Стар вздыхает и падает лицом в пол: везде движение, жизнь бурлит, драки, свидания, влюбленности и убийства, а она, принцесса, должна сидеть в высокой башне и учиться оттопыривать мизинец так, чтобы было ровно девяносто градусов по отношению к чашке. Так, решает Стар, с этим нужно что-то делать, причем немедленно. Но что? - Нам нужен план, - Стар переворачивается на спину и долго-долго пялится в расписанный цветами потолок. - Нам нужен план, а кто у нас мастер по планам? Стар спрашивает сама себя и сама себе отвечает: "Марко". Марко-мастер-по-планам-Диез. Марко-умный-парень-Диез. Марко-я-знаю-что-делать-Диез. **** После того, как родители забрали у Стар пространственные ножницы, единственным способом связаться с Марко оказалось волшебное зеркало. - Мы с Джеки перешли в новую фазу отношений, - заливается Марко, а Стар даже не знает, что сказать по этому поводу. Здорово? Рада за тебя? Отлично, парень, ты молодец? Это было бы правильно и по-дружески, но есть одно "но". Стар этому совсем не рада, пока она тут сидит и умирает от скуки, навязчивых женихов и нестабильного Тома из преисподней, он там развлекается с Джеки, пишет тесты по математике, участвует в турнирах по карате и даже немножко борется с монстрами, которые настойчиво продолжают лезть на Землю, но уже скорее по привычке, так, встретились с Марко, отхватили, пожали друг другу руки и разошлись. Бесит. Бесит. Бесит. Беситбеситбеситбесит. - Эй, Стар, ты чего? - Что? - Что с тобой, спрашиваю. Ты последние двадцать минут молча пялилась в зеркало и раскачивалась вперед-назад. "Ничего", - хочется сказать Стар, но это было бы такой же ложью, как и изображение радости или хотя бы заинтересованности. - Я, - начинает Стар и замолкает, потому что ну что тут скажешь? Я устала от родителей, постоянно твердящих о роли будущей королевы? Я боюсь возможного замужества? Я бешусь в четырех стенах без ножниц, палочки и сладкого? Я завидую тебе так сильно, что готова сгрызть руки до самого локтя? - Я... Марко молчит. Стар ерошит волосы, щелкает пальцами, трет глаза и уже третий раз подряд набирает в грудь воздух. Марко молчит. - Я, - Стар собирается что-нибудь соврать, но вместо этого говорит то, чего говорить не хотела, то, что, в общем-то, она не сказала бы даже под пытками аллигатороподобного Тоффи. - Я скучаю. Марко чешет бровь, вкладывая в этот жест все свое легкое недоумение и просьбу продолжать. - По тебе. - Что? - Скучаю, говорю, по тебе. Марко улыбается, и Стар скорее узнает по губам, чем слышит его "Я тоже". "Я тоже", - говорит Марко, а у Стар в животе распускаются цветы. *** Том, в общем и целом, неплохой парень, он дарит настоящие цветы (ну и что, что если наклониться к ним слишком близко, они могут откусить твое лицо) и настоящих кроликов (которые пытаются отгрызть своими зубами-пилами пальцы на ногах любому, кто окажется в радиусе пятидесяти миль от самих кроликов), нанимает созданий петь серенады под окнами (которые всегда почему-то заканчиваются плохо, главные герои умирают мучительной смертью, а любви в итоге не существует), иногда сам исполняет рок-баллады, заканчивающиеся так же, как и серенады. В общем и целом, Том неплохой парень, но он Стар совершенно не нравится в том-самом-плане. - Стар, звезда моя, - при каждой встрече говорит Том, а потом без предупреждения переходит к описанию богатств преисподней - можно подумать, Стар никогда не была в преисподней - и возможностей, которые открывает для нее этот "во всех отношениях выгодный брак". И всем, как говорит Пониголовая, этот брак хорош: и женихом, и замком, и огромными землями, только свободы никакой. А это Стар как раз и не устраивает. - Стар, звезда моя, - на очередном званом вечере, устраиваемом родителями для потенциальных зятьев, Том берет ее руки в свои и крепко сжимает. - Надеюсь, ты подумала? - Над чем? - Стар пытается мягко освободить свои руки, притвориться дурочкой и убежать из этого душного огромного переливающегося всеми цветами радуги хрустального зала. - Над каким предложением? - Ну как же, - Том сжимает руки еще крепче, и, кажется, у Стар трескаются какие-то мелкие косточки. - О замужестве. - Ах, - Стар дергается сильнее, пыхтит и внутренне проклинает все вокруг, - это. Послушай, Том, мы расстались почти три года назад. Три, Том! Тут уже даже пню будет понятно, что между нами ничего не может быть. Сказала и сразу захотела прикусить язык, потому что Том ужасно не любит напоминаний о расставании, чудовищно не любит. Вот и теперь все его три глаза зажглись нехорошим огоньком, а хватка стала крепче. Это с одной стороны. А с другой, почему Стар должна молчать? Как говорит Марко: "Говори о том, что чувствуешь, иначе никто тебя не поймет". Стар не сахарная принцесска, то есть принцесса, конечно, но не сахарная, и она не будет молчать только потому, что ее слова кому-то не нравятся. Стар - сама себе океан, сама себе корабль и сама себе капитан. **** Вечерние зеркальные разговоры за полгода вынужденного пре-королевского затворничества стали своеобразной традицией. Вернее, вечерними их назвать сложно, потому что между измерением Мьюна и земным очень сложные временные отношения, поэтому звонок мьюновским вечером на Земле может оказаться утренним, дневным, глубоко ночным или, в случае невероятного везения, вечерним. К звонкам Стар готовится тщательно: подвигает к зеркалу глубокое кресло, забирается в него с ногами и обкладывается банками колы и тарелками с начос. В этот вечер, который для Марко оказался днем, Стар сидит в кресле, рассказывает о неуемном Томе, размашисто жестикулирует и злится, злится, злится. - И он в очередной раз не понял, что нет значит нет, - буйствует Стар, размахивая руками и испытывая острое желание превратить что-нибудь в мягенького кролика или радостного нарвала. - Мне жаль, Стар. Кстати, когда ты собираешься вернуться? - Понятия не имею. Через неделю? Через месяц? Год? Десять лет? Никогда? Да, думает Стар, судя по всему, никогда - самый очевидный ответ. - Мы все тебя ждем. Мама испечет праздничный торт, отец подарит тебе скульптуру, а я сварганю начос по фирменному рецепту Марко. - А комната моя все еще свободна? - Нет, занята. - Да ладно? - вроде два слова, даже одно - "занята", а как по сердцу царапнуло. А еще другом себя называет, тьфу, плюнуть и растереть, а не друг. - Кого поселили? - Меня, - просто отвечает Марко и улыбается так, как только один он умеет, - там просто зеркало ближе, вдруг ты позвонишь, а я не услышу. Стар пытается сдержать довольную улыбку, но, кажется, это получается из рук вон плохо, еще и сердца на щеках позорно раскраснелись. - Я пойду, у меня математика скоро начнется. - Иди, иди, математик, получи отлично с плюсом и за меня, - Стар надеется, что Марко не просечет дрожь в голосе и немножко сбивающееся дыхание. - Как скажешь, лучший друг, - Марко козыряет и уходит, а Стар все не отключается, ждет чего-то, только чего? И все-таки дожидается: Марко резко распахивает уже, казалось бы, закрытую дверь и бросается к зеркалу. - Ты еще здесь? – он, запыхавшийся и взмокший, как единорог после скачки, приваливается к раме и поясняет: - Бежал с соседней улицы. - И зачем? - Сказать тебе хотел. - Что именно? - Возвращайся домой, Стар, уже нет никаких сил ждать. В животе Стар распустившиеся цветы превращаются в бабочек. **** Быть принцессой - это полнейший отстой, и Стар плюнула бы в лицо любому, кто считает иначе. Кто-то говорил, что принцесса - это сплошное веселье? Давайте Стар расскажет, что значит "быть принцессой"? Быть принцессой - это: расписание дня, вставать по звонку, ну и что, что ты не выспалась, ну и что, что всю ночь читала книгу и переживала за персонажей, ну и что, что ты сова и раньше обеда никогда не просыпалась. Не важно. Расписание есть, и ты будешь ему следовать. Первое - это одевание. Что ты говоришь? Пятнадцать лет жизни одевалась сама и не любишь принимать помощь в таком деле? Ну так самое время разочароваться, девочка, никого не волнует, что ты там любишь. Теперь тебе шестнадцать, ты почти взрослая и почти коронованная особа, поэтому одевать тебя будут фрейлины, и одевать в то, на что укажет твоя мама. Не любишь розовый? Тебе уже говорили: здесь никого не волнует, что ты любишь, здесь и сейчас ты любишь то, что любят твои родители, а они любят розовый и кремовый. Второе, что ты делаешь после того, как разлепила глаза и разочаровалась в новом дне, - завтракаешь. Скорее всего, овсянкой, по большим праздникам в овсянку могут добавить сахар, но чуть-чуть, чтобы ты, не приведи высшая сила, не растолстела. Почему? Потому что никто не любит толстых принцесс, толстая принцесса - некрасивая принцесса, а кто ее такую возьмет замуж. Что? Любишь себя такой, какая есть? Это ты зря, принцесса не может любить себя, других - пожалуйста, себя - никогда. Что, если ты некрасивая? Все просто, тогда ты не принцесса. Не бывает некрасивых принцесс, это все знают. За завтраком ты будешь сидеть вместе с родителями, то есть как "вместе", ты с одного конца стола, они - с другого, а между вами расстояние больше, чем между тобой и твоей первой любовью. Потом, когда родители позавтракают, а ты справишься с желанием размазать овсянку по своему лицу и притвориться душевнобольной, тебе придется, соблюдая церемониал, пожелать отцу-королю и матери-королеве успешного и благостного дня, получить от них напутствие и отправиться дальше. Хочешь сказать, что шестнадцать лет никакого церемониала не было? Что ты ела на завтрак спагетти с тефтелями и сидела рядом с отцом? Забудь об этом, деточка, потому что раньше ты была просто любимой дочкой, а теперь ты потенциальная королева, ты должна уметь держать себя в руках, быть крепкой, сильной и практически бесчувственной, потому что мало ли что ожидает тебя при дворе мужа. После завтрака у тебя урок танцев. Нет, не тех зажигательных движений, которые ты демонстрировала на дискотеке - ах, как это было давно - а плавных классических танцев, более подобающих принцессе, чем эта твоя джига-дрыга. Твой учитель танцев, мистер Ча, - странный получеловек-полу-аист - очень неодобрительно смотрит на все твои усилия. "Это разве танцы? - как бы спрашивает его скептический взгляд. - Это недоразумение", и под его неусыпным надзором ты и правда чувствуешь себя неудачницей, нет, недоразумением. Что говоришь? Ты чемпионка мира по хип-хопу? Забудь, деточка, здесь нет хип-хопа, рэпа и дерзкой музыки, здесь только старый патефон, вальс известного композитора, имя которого ты обязательно должна знать, но не знаешь, и мистер Ча, раз за разом пробуждающий в тебе вместо женственности желание засунуть его головой в рояль в соседнем классе. Натанцевалась? То есть находилась по залу, поводя руками? Тогда самое время перейти в соседний зал, да, ты правильно думаешь, в тот самый, да-да, с роялем. Следующие три часа будут посвящены классической мьюнинской музыке, изучению композиторов и их произведений. Нет слуха? Не переживай, он у тебя есть, просто ты еще об этом не знаешь, не бывает принцесс без идеального слуха, это все знают. Равно как и не бывает принцесс без идеального голоса, идеального тела, идеального характера и идеального всего. Хотя уроки музыки и уроки эпоса – еще цветочки по сравнению с ягодками – уроками этикета. На музыке ты хотя бы можешь сидеть и мечтать с глубокомысленным выражением лица, делая вид, что слушаешь оперу или мюзикл, или очередное сказание, а в это время мечтать о… э-э-э… ну, о чем-нибудь очень хорошем. На уроки этикета, которые ты начнешь ненавидеть через пятнадцать минут, после начала первого урока, тебе придется приходить, как на поле боя. Директриса школы Святой Ольги, именно той исправительной школы для непутевых принцесс, приходит к тебе каждый день в пять часов тридцать минут, сразу после чаепития с твоими царственными родителями, и до десяти часов вечера ты будешь учиться держать спину, отставлять мизинец, говорить не слишком громко, но и не слишком тихо, не слишком быстро, но и не слишком медленно, будешь учиться различать вилки (а их почти двадцать видов) и ложки (их примерно столько же), будешь учиться поддерживать светскую беседу с мужчинами о погоде и последней опере и с женщинами о нарядах. Говоришь, что тебе неинтересны наряды? Что тебя больше волнует политика? Девочка, забудь об этом, принцессу не должна волновать политика, ее должны беспокоить только наряды других принцесс, баронесс и графинь, потому что вдруг кто-нибудь из них уведет богатого жениха. Принцессе, девочка, нельзя быть умной, потому что иначе она не принцесса, а самая настоящая королева. После занятий этикетом, когда ты совсем уже вымотаешься и захочешь только поесть, а потом упасть лицом в пол в своей комнате и уснуть, будет ужин. Вы опять соберетесь в трапезной, сядете за огромный стол, съедите фруктов, потому что иначе ты можешь поправиться, и разойдетесь. И вот тут-то у тебя появится самое настоящее свободное время: тебя разденут те же фрейлины, что и одевали, уложат в кровать, накроют толстым одеялом, задуют свечи, и ты наконец-то сможешь делать все, что захочется. Например, поплакать. Или съесть спрятанные под матрас шоколадки. Сможешь лежать в темноте, грызть печенье и запивать его своими слезами. Ну как, нравится тебе такая перспектива? Нет? Вот и Стар не нравится, она ненавидит всего две вещи: этикет и распорядок дня. Со всем остальным можно как-нибудь смириться, но только не с распорядком дня! **** В один из таких дней, когда на завтрак подали даже не овсянку, а какую-то баланду, залитую водой, Стар и поняла, что пора бежать, причем бежать так быстро, как это вообще возможно. Марко сказал бы: «Со скоростью света», и при мысли о нем у Стар внутри все приятно теплеет, и даже каша кажется не настолько мерзкой, чтобы вылить ее на голову повару. Мистер Ча топает своими птичьими лапами, хлопает руками и кричит, что Стар невнимательная негодная принцесса, потому что не следит за ногами, за музыкой, за движением, но Стар все равно, она ведь, во-первых, ненавидит классические танцы, а во-вторых, вынашивает план побега. Во время прослушивания героического эпоса о В. Дж. Батерфляе, прадедушке Стар, победившем всех мыслимых и немыслимых монстров, Стар притворяется заинтересованной, но на самом деле думает и думает, думает и думает, думает и думает над тем, как сбежать так, чтобы хотя бы двенадцать часов никто ничего не заподозрил. На уроке этики Стар отхватывает крепкий выговор за рассеянность и обкусанные ногти, но Стар это не волнует потому, что она принимает решение бежать ночью, пока все спят. Но для этого нужны пространственные ножницы, которых у нее нет. *** Стар разговаривает по вечерам с Марко, смеется его шутками, почти искренне радуется успехам с Джеки – они почти что вместе возвращаются со школы, а еще однажды вместе ходили на вечеринку к Мелиссе, и за это Стар их всех почти ненавидит – рассказывает о прибавлении в толпе женихов и о том, что Том подарил ей необъезженного единорога, который насадил на свой рог главного королевского единорожего. - А что, - спрашивает Марко, и Стар слышит в его голосе легкое недовольство, - кроме тебя в вашем измерении принцесс нет? - К чему это ты? - Да почему Том все время крутится вокруг тебя? - Потому что я красивая, в этом все дело. Марко вздыхает и пытается пригладить растрепавшиеся волосы. Стар недоумевает, чего он тут начал страдать, ведь у него-то есть Джеки, учеба, вечеринки и даже машины, а что есть у нее? Сорок видов столовых приборов? - Да что с тобой не так, Марко? Ты далеко, а я не хочу сидеть здесь одна! - В этом-то и проблема. - В чем, черт тебя дери? - Лучше бы ты была одна. Или чтобы с тобой был не Том. Вот это новость! Стар прям чувствует, как от ее злости расползаются сердечки на щеках. Она смотрит на раскрасневшегося раздраженного Марко и ничего не понимает. При чем тут Том? Что с Марко случилось? Какого он вообще бесится? - Ну, знаешь, - разъяренно выдыхает Стар, - спасибо тебе, друг, что ты так обо мне заботишься! Спасибо, что поддерживаешь! Спасибо, что не даешь унывать, рассказывая, какая у тебя замечательная жизнь, и показывая, что у меня сплошное уныние! Спасибо, наглый мексиканский гаденыш! - Прекрати. Стар, - шипит Марко, почти уткнувшись лицом в зеркало, - при чем тут это? Какое отношение ко всему этому имеют вечеринки? - А какое отношение имеет ко всему Том? – выкрикивает Стар и закрывает лицо руками, и поэтому она не видит, как Марко резко отодвигается от зеркала и заливается краской от макушки и до самой груди, не видит, как он нервно трет глаза, ерошит волосы и тяжело дышит. - Ты, - выдавливает он из себя, - что, правда ничего не понимаешь? - Нет! Не понимаю! Объясни! Марко в очередной раз вздыхает, потом набирает в грудь побольше воздуха и выпаливает разом: - Потомучтовдругтынезахочешьиззанеговернуться. Стар от удивления даже отнимает руки от лица, ведь раскрасневшиеся сердечки на щеках снова вернулись в свой нормальный вид. - Что ты сказал? – переспрашивает она, хотя прекрасно поняла, что там Марко сказал, но кому же не будет приятно услышать такие слова еще раз. Марко, такой красный, что похож на настоящего северо-американского индейца, как их в книжках рисуют, смущенно чешет переносицу и повторяет по словам: - Потому. Что. Вдруг. Ты. Не. Захочешь. Из-за. Него. Вернуться. Стар расплывается в улыбке и прикладывает раскрытую ладонь к зеркалу. Марко делает то же самое, и кажется, будто между ними нет ни стекла, ни миллиардов световых лет расстояния, ни тысячи разных измерений *** - Итак, - заключает Пониголовая, - ты хочешь, чтобы я помогла тебе сбежать? Стар утвердительно кивает головой и отпивает шампанского из высокого бокала. В замке очередной прием, называемый родителями «молодежной вечеринкой», но если это вечеринка, то Стар – любительница этикета. Огромный зал, скучная музыка и такие же гости – разве это вечеринка? Вот уж с Пониголовой и Марко был отрыв, так отрыв, движуха, так движуха. А это… Сплошное разочарование. - Ты хочешь, чтобы я помогла тебе украсть пространственные ножницы? – еще раз уточняет Пониголовая, загадочно поблескивая огромными глазищами. - Ага. - У твоих родителей? - Ага. - И как я должна это сделать? - Пригласить меня к себе в замок, отвлечь своего мужа, а я украду ножницы у него, ты откроешь мне портал на Землю, и я спокойненько уйду, а ты вернешь ножницы на место. - У меня только несколько вопросов, подруга. Первый: и где тут твои родители? Второй: ты что, с ума сошла? У моего мужа не то что ножницы - овса не украдешь. - Первое: тебе нужно просто убедить моих родителей отпустить меня к тебе, второе: может, тогда просто попросить его открыть портал, вдруг он поймет и согласится. Пониголовая так начала смеяться в начале, что под конец ответа уже просто искренне ржет. - Мой муж? – выдыхает она между приступами ржания. – Мой муж? Поймет? Согласится? Подруга, он военный, для него приказы превыше всего. Стар дожидается окончания припадка ржания и переспрашивает, правильно ли она поняла, что от Пониголовой и ее мужа помощи не ждать. «Не жди, - говорит Пониголовая, - зря не надейся, но помочь я попробую. Мы же лучшие подруги!» Да, думает, Стар, лучшие подруги, но тут ты мне не помощница, да и никто не помощник, кроме меня самой. **** Подъем, одевание, завтрак, танцы, музыка, обед, этикет, этикет, этикет, этикет, ужин, этикет, раздевание, сон, подъем, одевание, завтрак, танцы, музыка, обед, этикет, этикет, этикет, этикет, ужин, этикет, раздевание, сон, подъем, одевание, завтрак, танцы, музыка, обед, этикет, этикет, этикет, этикет, ужин, этикет, раздевание, сон, подъем, одевание, завтрак, танцы, музыка, обед, этикет, этикет, этикет, этикет, ужин, этикет, раздевание, сон. И так неделя за неделей, неделя за неделей, неделя за неделей до тех пор, пока в один прекрасный момент Стар не решается на воровство собственных пространственных ножниц. *** Фрейлины снимают верхнее платье, расшнуровывают туго затянутый корсет, который теоретически должен формировать талию и поддерживать грудь, а на самом деле зажимает легкие в трещащие от напряжения ребра, помогают вылезти из внутренней юбки, расплетают волосы, снимают чулки, укладывают в кровать и накрывают толстым одеялом. На Мьюни сейчас зима, холодно, в лесах воют оборотни и бродят неупокоенные души. - Спокойной ночи, ваша светлость, - фрейлины кланяются, пятятся и тихо закрывают за собой дверь. Стар лежит, прислушиваясь к звукам: не идет ли кто, не стучат ли часовые копьями, не перекрикиваются ли между собой стражники. Но в замке тихо, только ветер за окном завывает. Стар откидывает одеяло, спрыгивает на покрытый коврами пол, такой же холодный, как и сердце директрисы Святой Ольги, чутко прислушивается и вытаскивает из-под кровати запечатанный заклинанием ящик. Вообще-то он открывается только волшебной палочкой, но с помощью Марко Стар смогла усовершенствовать запечатывающее заклинание, и теперь ящик открывается только с помощью волшебных слов. Которые знает только она одна. И еще Марко. - Меньше героизма, - шепчет Стар в замок, раздается щелчок и ящик распахивается. Внутри нет ни украденных драгоценностей, ни денег, ни чего-то такого, что можно ожидать увидеть в таком загадочном сундуке. Там лежит свернутая одежда и кеды. Стар натягивает черные брюки, черную толстовку и такие же черные кеды. Набрасывает на голову капюшон, вытаскивает со дна коробки фонарь, проверяет – работает, светит не очень ярко, но достаточно, чтобы не свернуть шею на ступеньках в холле – и выскальзывает в коридор. Темно, даже факелы и те погасли, тихо и жутковато. Не то чтобы Стар боялась, нет, конечно, она же сражалась с монстрами, превращала их в кровавую кашу и… Ну ладно, признается сама себе Стар, страшновато. Еще и тихо так, будто все вокруг вымерли. - Чушь, - едва слышно шепчет Стар, встряхивает головой и начинает движение, подсвечивая себе фонарем. Вот портретная галерея, все героические и не очень предки, начиная с пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-много раз пра-дедушки, основавшего государства Мьюни посреди диких и кишащих монстрами лесов. Иногда, глядя на эти одухотворенные лица, Стар чувствует себя неловко, как она может быть пра-много раз пра-внучкой таких выдающихся деятелей, а потом вовремя вспоминает, что ей всего шестнадцать, и она еще успеет спасти мир, ведь не зря же она уже четыреста тридцать семь раз спасла от смерти Марко. Теперь ступени, ведущие из башни, их нужно проскочить незаметно, потому что они под неусыпным контролем стражи. Еще и освещаются ко всему прочему. - Понатыкали факелов, - недовольно бурчит Стар, прилипшая спиной к менее освещенной стене. Как пройти быстро и невидимо? Как это делают ниндзя? Стар не знает, как это делают ниндзя, она ведь не Марко, чтобы таким интересоваться. И еще она не ниндзя, поэтому решение приходит само собой: она просто быстро сбегает первые три пролета, пока ей не отказывает дыхание. В боку колет, дышать тяжело, еще и стражники, кажется, зашевелились. - Эй, Гейб, - по лестнице разносится низкий голос стражника, который нянчил Стар, когда та была совсем кнопкой, - ты не заметил, тут, кажется, что-то промелькнуло? - Не, старик, ничего не видел, но тут… Что именно «тут» Стар не дослушала, а рванула вниз со всем возможной скоростью, ведь, может, впереди никого нет. Стар бежит, перепрыгивая ступеньки, рискуя споткнуться и сломать шею, проклиная все на свете, а свою глупость в особенности, но ей сегодня невероятно везет, и к концу лестницы она только срывает пару ногтей и не натыкается ни на одного стражника. Сердце колотится о ребра от такой беготни, за спиной раздается тяжелое дыхание спускающегося человека, поэтому Стар, приложив руку к больному боку, прячется в темной нише и сливается со статуей рыцаря. И ей снова везет – обладателем тяжелого дыхания оказывается человек, заведующий всеми ключами и ножницами в Мьюни, теперь нужно всего лишь проследить за ним, стащить ножницы и убежать. Хрипящий ключник приваливается к стенке как раз рядом с нишей, а в его приоткрытой сумке заманчиво поблескивают ножницы, всего-то протяни руку и возьми, но Стар не такая. Взять то, что плывет в руки? Никогда, потому что обязательно будет подвох. Ключник дышит тяжело, Стар прижимается к рыцарю и не дышит вообще. Минута. Пять. Десять. Ключник чего-то выжидает, и она уже начинает нервничать, что ему надо-то, почему не идет. В мертво-тихой галерее раздаются чьи-то шаги, Стар вжимается в рыцаря так сильно, что, кажется, он за такое слияние должен на ней жениться, а ключник выпрямляется и даже перестает издавать звуки загнанной собаки. Стар задерживает дыхание и готовится слушать. Ключник низко кланяется: - Ваше высочество. Из темноты выходит царствующая королева, окутанная потрескивающим искрами ореолом волшебства. - Мастер, - королева слегка наклоняет голову в знак приветствия. У Стар, вросшей в стену, всего лишь два вопроса: что ее мама здесь забыла и почему она с ключником. – Все ли готово? - Да, ваше высочество. - Тогда можно приступать. - Как пожелает ваше высочество, - тучный ключник сгибается в поклоне почти пополам, касаясь завалившимся вперед хвостом пола. - Принцесса у себя? - Да, ваше высочество, фрейлины ее уложили. - Тогда, - Стар поражается безысходности, звучащей в материнском голосе, - заберите ее, король Преисподней уже давно ждет. «Ждет? Кого?», - хочется спросить Стар, и она чуть не подает голос, но успевает прикусить себе язык, а заодно мысленно выругать себя всеми грязными словами. Понятно же, что раз забирать собрались ее, то и ждут тоже ее. Но кто ждет? Кто этот «король преисподней»? - Да, ваше высочество, - ключник снова кланяется, а когда разгибается, в коридоре не оказывается никого, кроме него самого. И задыхающейся от родительского предательства Стар. Нет уж, решает она, бежать и бежать немедленно. *** - Выходите, ваша светлость, - устало говорит ключник и приваливается к стене, словно его ноги не держат, - не стойте у стены, простудитесь. - Как вы меня увидели? Тут же темно. - Я хорошо вижу в темноте, ваша светлость. И что же вас сюда привело? - Я, - Стар замялась, ведь не скажешь же старику, что она шла его обокрасть, да и врать особо не хочется, - я, ну, как бы это сказать, я… - Не объясняйтесь, мне все понятно. Гуляли? Разминали свои косточки? - Можно сказать и так. - Тогда гуляйте, а я пойду, стар я стал, немощен, спать нужно больше, а не в потемках по замку ползать. Мастер закряхтел, отлепился от стены и пошаркал в сторону своих покоев, хотя Стар может поклясться, что до этого он был совершенно нормальным, ходил хоть и тяжело, но без шарканья, а тут шум на весь дворец, хоть ори теперь, никто ничего не услышит. - Мастер! - Да, ваша светлость. - Подарите мне одни ножницы! – Это безумие, твердит себе Стар, это полнейшее безумие – просить его о ножницах, не даст он их никогда, он же подчиняется королю и королеве, их приказы для него закон. Но мастер только раскрывает сумку и достает маленькие маникюрные, как их называют на Земле, ножнички и ласково говорит: - Будьте аккуратны, ваша светлость. Стар благодарно сжимает его сухую старческую руку в своих. **** Ножницы легко вспарывают ткань мироздания, портал раскрывается, и Стар прыгает. Ее проносит через время и пространство, картины миров сменяют друг друга так долго, что, кажется, уже прошла целая вечность, но вот появляется нужный разрыв, и Стар выпадает. Именно выпадает и прямо на свою старую кровать. Хотя стойте-ка. Матрас не стонал бы от боли. Стар прекращает пялиться в балдахин, скатывается с «матраса», поворачивает голову и долго-долго всматривается. Всматривается до тех пор, пока матрас вдруг не сгребает ее в объятия, и Стар решительно не понимает, как так получилось, что вот она лежит и фрустрирует, а вот уже смеется и отбивается от поцелуев. Стар задыхается, отпихивает Марко руками и ногами, а тот только уворачивается и целует, целует, целует. - Марко, - хохочет Стар, - ты что делаешь, дурак? - Скучаю, - поцелуй, - тоскую, - поцелуй, - радуюсь, - поцелуй, - люблю. Стар целует в ответ, задыхается от любви и умирает от нежных бабочек, превратившихся в прекрасных птиц, прекрасно зная, что это какое-то помутнение рассудка, что завтра им будет стыдно, что они не смогут смотреть друг другу в глаза. Но все это будет завтра. Завтра. А сейчас Стар будет просто счастливой, потому что быть шестнадцатилетней – прекрасно.