Выбор

Бой траурной пушки прозвучал как гром среди ясного неба, заставив Куруфина подняться с колен и осмотреть тело павшего от его руки Маблунга, а рядом – едва живого Финрода, которому каждый вздох давался с трудом. Куруфин вздохнул. Вспомнил, как учил его отец: «Досчитай до десяти, чтобы почувствовать себя живым, собрать части воедино, позволить шестерёнкам твоего сознания встать на нужные места. Механизм должен работать, Куруфин. В нём не должны случаться сбои». Так он и сделал – сосчитал до десяти. Раз. Его выбрали на Жатве из тысячи таких же, как он. Вселенная словно смеялась ему в лицо, говоря: тебе недостаточно страданий. После смерти отца, раскола семьи, голода и вечного одиночества, ты должен найти в себе силы бороться, идти дальше, жить ради братьев. Спасти всё, что можно спасти. Собрать всю волю в кулак и выжить, убивая невинных ради забавы зажравшихся политиков Капитолия. Два. На Арене, на этом смертельном игровом поле, необходимо каждую секунду быть начеку. Нельзя расслабляться даже на мгновение. На Арене ты выживаешь. Не ради себя — ради своей семьи, ведь семью победителя больше не смеют вызывать на Жатву, а значит, больше никто не умрёт. Только мысль о спасении братьев давала Куруфину силы идти дальше; вновь и вновь убивать ради этого призрачного шанса на спасение. Три. Его глубокие, такие живые синие глаза смотрели Куруфину в душу. Они говорили о любви, заставляли надеяться. Куруфин объединился с ним только потому, что одному выживать было бы слишком сложно. Эгоистично, но это так. И всё же, в определенный момент он понял, что нуждается в Финроде не только как в талантливом компаньоне; неосознанно Куруфин доверился ему, поверил… полюбил. Но в конце всё равно пришлось бы делать выбор: семья или посторонний трибут. Ведь победитель может быть только один. Четыре. Смерть Беора не вызвала в нём никаких чувств. Всего лишь ещё одна помеха на пути к свободе, ещё один кирпичик в стене, отделявшей его от братьев. Ничего личного. Просто игра, в которую все они оказались вовлечены волею случая. Куруфин так часто мысленно повторял это, что со временем и сам почти поверил. И всё же он не мог обуздать свои чувства, накатывающие на него в часы бездействия и услужливо подсовывающие его внутреннему взору одну-единственную картину: двое на крохотной поляне в осеннем лесу, золото волос на багрянце опавшей листвы и крепкие загорелые руки, почти коричневые на фоне нежной бледной кожи. Пять. Уже сейчас его некогда целый мир – идеально посаженное и взращённое стараниями отца сознание – начал гнить и распадаться. Его собственный мир, наполненный любимыми, теперь лишь хранил бесценные воспоминания о них. Воспоминания, придающие сил, смелости и отваги для бесконечной, не прекращающейся ни на один миг, борьбы за жизнь. Шесть. И снова он оказался в адском чертоге. Снова Финрод защищает его, снова жертвует собой. Снова Куруфин борется не за себя, а за кого-то. Жажда жизни уже потеряна, остался лишь маятник — теплящаяся в душе цель. Мир взрывается, а горящие обломки падают на него, прожигая дыры в измученной и разорванной душе. Пусть небеса обрушатся, врата Илуватара откроются, а Элберет протянет руки, приглашая идти за собой, но они не дрогнут, выдержат это вместе. Семь. Ночь — тихая, горячая, наполненная страстью, вздохами и стонами. Вспотевший, мокрый, обнажённый и такой прекрасный Финрод наклоняется и целует феаноринга, вызывая у того ещё один сладострастный вздох. Куруфин позволяет себе забыть о том, что было, и с головой окунается в новый источник почти забытого удовольствия. Они берут друг от друга всё, что можно, поглощая, наслаждаясь, запоминая последние незабываемые мгновения нежности и ласки. Каждый новый день таит в себе смертельную опасность, поэтому, отбросив всякий контроль, они отдаются первобытным животным инстинктам, словно в последний раз. Излив себя, словно открывшись кому-то, Куруфин – впервые за все эти дни – без опасений за жизнь, забыв о долге перед братьями, засыпает безмятежным, спокойным сном. Восемь. Пред глазами лишь пустота. Всё, что двигало феанорингом, исчезло. Финрод был в опасности, и нолдо судорожно размышлял, чем мог помочь. Пред ним вставал, пожалуй, самый трудный выбор в его жизни - выбор меж семьёй и любовью. И сейчас, глядя на то, как из-за кустов крадётся противник, Куруфин делал выбор, взвешивал все "за" и "против". Но в самый последний момент он, отбросив все терзающие его душу сомнения, бросился на помощь сражающемуся нолдо. Ещё пару дней назад Куруфин, даже на секунду не задумываясь, выбрал бы семью. Но сейчас, глядя на этого светлого, будто звезды Варды на небосклоне, нолдо, Куруфин понимал, что выбор меж семьей и любовью будет ой как не прост. И возможности найти компромисс в этой ситуации не было тоже. Сердце, разрываемое на части долгом перед семьёй и столь желанной, неизведанной, но такой сладкой и манящей, а главное, светлой любовью, заставляло лицо и душу феаноринга, ещё такого юного и прекрасного, страдать и искривляться от боли и гнёта безвыходной ситуации. Девять. Он нашёл решение. Ягоды — чистой воды отрава — мгновенная смерть, без мучений. Избавление от страданий. Он был готов принять их. Глядя на своего улыбающегося во все зубы нолдо, Куруфин забыл о долге. Он выбрал вечную любовь. На одно мгновение он был готов предать семью, но пред глазами юного феаноринга показались лица улыбающихся братьев, но в другой миг лица шестерых сыновей великого Феанора исказились гримасой боли и окрасились в кроваво-красный, а потом и в мёртвенно-бледные цвета. Видение смерти братьев отрезвило Куруфина, раскрыло ему глаза. Он осознал, что не умрёт, не сейчас, не сегодня и не завтра. Он выживет, станет свободным, восстанет из пепла и скинет цепи долга, что сейчас тянут его ко дну. Десять. Уже поднося ягоды ко рту, он, поглощённый лицезрением прекрасного лика Финрода, не заметил за своей спиной Маблунга. Финрод, распахнув от ужаса глаза, мгновенно оттолкнул Куруфина в сторону, и меч врага насквозь пробил тонкое тело юного нолдо. Куруфин за считанные секунды расправился с убийцей и теперь сидел на коленях над еле дышавшим Финродом. — Я бы не дал тебе умереть, Курво. — Прохрипел Финрод, из последних сил держась за жизнь. — Я бы не умер, ты это знал. — Ответил Куруфин, закрывая глаза, открывая правду. Глубокие синие глаза со слезами смотрели на феаноринга. В них не было осуждения, злости или негодования. Лишь вселенская грусть и спокойствие. Финрод с самого начала знал, что им не быть вместе, но он не позволил Куруфину сдаться. В конце концов, у него не было никого, кто бы ждал его возвращения домой. Он самолично вызвался на Жатве, готовый умереть в первые дни кровавой бойни. Но увидев Куруфина, выслушав его историю, он понял, что во чтобы то ни стало он поможет ему. Убережёт или пожертвует собой, но спасёт собрата. И сейчас, задыхаясь от крови, он всматривался в эти стальные глаза и радовался, что Куруфин останется жить. Финрод радовался, что Куруфин будет жить за них обоих и они ещё встретятся. Обязательно встретятся. Лёгкая полуулыбка навсегда застыла на губах юного нолдо. Погребальный бой пушки раздался внезапно, как гром среди ясного неба, заставив Куруфина вздрогнуть, закрыть уже навсегда безжизненные глаза Финрода и подняться с колен. Он выжил, освободился, победил, но не переродился. Столь желанная в первые дни Арены победа не приносила ему ни капли радости, лишь облегчение и смертельную усталость. Куруфин исполнил свой долг перед семьёй, пожертвовав самым дорогим — любовью, и теперь в его душе осталась лишь всепоглощающая пустота. Затягивающее в свои омуты безжизненное отчаянье, накрывающее с головой каждый раз, стоило ему вспомнить глубокие, смеющиеся и такие живые синие глаза.