Тридцать минут

Тридцать минут до выхода на сцену. Жутко нервничаю, подгибаются колени, руки трясутся так, что я не в состоянии нормально нанести грим. Прошу Кэти Кэй помочь. Пытаюсь смотреть ей в глаза, пока она меня красит, но сфокусировать взгляд не могу. Да откуда же столько паники? Хм, забавный вопрос в голове “паникера”. Пока я пытаюсь собраться и нервно тереблю перчатки, мимо проносится Брендон. Как всегда маленьким торнадо. Что-то сшибает, куда-то кричит извинения и исчезает, громко хлопнув дверью гримерной. На пару минут воцаряется идеальная тишина, пока Кэти не говорит мне, что грим готов. Смотрюсь в зеркало. Круглое лицо, разрисованное в лучших традициях Тима Бертона, испуганные глаза, губы изогнутые в виноватой улыбке – неужели это все я? Еще год назад ни за что бы не поверил, что могу превратиться в такое, кхм, чудо. Вспомнив о том, как нам чертовски повезло, немного успокаиваюсь. Беру со столика бутылку с водой и, мурлыча под нос строки Camisado, стараюсь не думать о предстоящем концерте. Двадцать минут до выхода на сцену. Я остался в гримерной один. Вновь накатила паника. Этим вечером, я должен сделать ЭТО во второй раз. С ним. То есть, да. Все наши движения и перемещения на сцене заранее оговорены. Знаете, это часть шоу. Моя нелюбимая часть гребаного шоу. Но им, этим детям в зале вроде нравится. Нравится, когда на определенном моменте песни, Брендон направляется в мою сторону развязной походкой, останавливается в считанных сантиметрах, нас разделяет только микрофон. В прошлый раз я видел огонь в его глазах. Огонь и азарт. Ему нравится делать это, провоцировать, интриговать публику. Потому что для него это игра. Почему-то я не могу относиться к этому так просто. Казалось бы, мы не делаем ничего такого, но журналисты стали интересоваться, есть ли что-то между нами. Ничего нет. Понимаете, ничего. Брендон человек открытый, смелый, ему ничего не стоит изобразить страсть, что он и делает весьма убедительно. Но для меня он друг. Лучший друг. И вот зачем опошлять мужскую дружбу грязными намеками? Десять минут до выхода на сцену. Брен возвращается в гримерную. Он как всегда шумный, веселый и я снова вижу в его глазах огонь. Ему не терпится выйти на сцену. А мне не терпится уйти с нее, даже еще не поднявшись. Нет, мне не противна эта игра, разумом я понимаю, зачем мы делаем это. Но в то же время не понимаю, неужели без этого никак, неужели без этого нас не будут любить? Любить просто за музыку, тексты и шоу? Питу, конечно, виднее, я же надеюсь, что долго это продолжаться не будет… Внезапно от внутреннего монолога меня отвлекает ощущение пристального взгляда. Рефлекторно прячусь за густую длинную челку. Брендон сокращает расстояние. Точно так же, как и на сцене. – Эй? Ты в порядке? – Ерошит волосы. В ответ я чуть ли не с шипением, лихорадочно поправляю челку и смотрю из-под нее на фронтмена. – Все в порядке, – бурчу себе под нос и встаю с кресла. Но от Брендона так легко не избавишься. – Ты заболел? Бледность даже через тонну грима проступает! – Хаха, он еще и шутит. Чудесный способ разрядить обстановку. Игнорирую его вопрос, снимая с вешалки пиджак. Едва успев одеть один рукав, чувствую на плече горячую ладонь. У Брендона всегда очень горячие руки. Резко разворачивает к себе лицом, так, что мы едва не встречаемся носами. Он близко. Точно так же, как и на сцене. Пристально смотрит в глаза. Неожиданно его лицо сияет улыбкой и он радостно выдает. – Да не волнуйся так, все пройдет гладко! Я уверен! – Наверное, я и правда зря накручиваю. Улыбаюсь в ответ виноватой улыбкой. По-другому улыбаться не умею, а то, как умею, Брен прозвал “улыбкой нашкодившего школьника”. Каждый раз, когда он говорит это, забавно двигает бровями, типа “сами догадайтесь, как он нашкодил”. Заметив, что я уже не трясусь, ободряюще хлопает по плечу и отходит к зеркалу наводить красоту. – Тебе помочь? – Спрашиваю, потому как знаю, насколько аккуратно он может выткнуть себе глаз. Глянув на меня в зеркало, кивает. Пять минут до выхода на сцену. Дверь в гримерную шумно распахивается и вваливаются остальные: Спенс, Джон, Кэти, Дасти, Эрик и Зак. А мы… Хах, это просто картина маслом. Я, забравшись с ногами на стул, облокотился на его спинку, пытаюсь удержать на месте дергающегося Юри и при этом ровно его накрасить. Тот в свою очередь, норовит то по щеке потрепать, то челку мне поправить, то до шеи дотянуться… И, судя по дыханию, именно губами. Этот факт одновременно смущает и заставляет думать о предстоящем шоу, отчего я снова занервничал. Вот такой я нервно-дерганный Росс, что поделать? Паникер, истинный паникер. – Ооо, я смотрю, мы не вовремя, – ухмыльнулся Джон, на что я чуть не запульнул в него гримом, но меня опередил Брендон. И в басиста полетело полотенце. Да, Брен, уж полотенце заставит этого умника заткнуться. – Баста, карапузики, – прервал не успевшую начаться шутливую драку Зак, – вам пора на сцену. Публика разогрета и с нетерпением ждет вас. Жгите, ребята! – С этими словами он выставил всех за дверь. Мы с Бредоном переглянулись и, обнявшись, заржали на весь коридор. Тридцать минут от начала гребаного шоу. Повернулся направо, идет. Все ближе. Обреченно оборачиваюсь навстречу, поднимаю глаза от гитары, и – тишина, словно уши заложило. Ни музыки, ни гула зала. Только смотрю в глаза Брендона. Кажется, я даже о своей партии забыл. В его глазах снова пляшут дикие огоньки. Подносит руку к моему лицу, убирает волосы за уши, сначала слева, потом справа. В этот момент я должен что-то спеть в его микрофон, но вместо этого касаюсь губами его щеки. По сценарию, он должен слегка меня оттолкнуть и вернуться на место, но мы уже действуем не по сценарию. Когда Брендон падает на колени, ко мне возвращается слух. Галдеж из зала чуть не сбивает с ног. Вспоминаю, что должен играть и судорожно вцепляюсь в гитару. Брендон продолжает петь, но почему-то мне в колени, после поднимается и возвращается к микрофонной стойке. Оставшееся время концерта, украдкой наблюдаю за ним. Кажется, этот вечер зажег огонь и в моих глазах.