i'm not a monster

Джонхен приходит в квартиру, которую они снимают с Сухёком (он пока еще так и не научился называть это место домом), устало вздыхает, видя его самого, уткнувшегося в книгу, и идет на кухню. Его не ждет теплый ужин или хотя бы недоеденный рамен, нет, не принято. В доме холодно, потому что Сухёк вечно забывает закрывать окна, и Джонхен постоянно мерзнет, но никогда не жалуется. Он приходит в комнату, переодевается и садится за ноутбук, с очередным безэмоциональным "как же вы все меня достали" просматривая почту. Он думает об их отношениях. О том, что больше нет страсти - да и была ли? - о том, что им не в пример прочим легко скрываться, и о том, почему так случилось. Джонхен правда не знает, куда и когда ушла страсть, и не уверен, нужно ли им сильное эмоциональное потрясение, чтобы разбудить чувства. В конце концов, они еще слишком молоды, чтобы настолько остыть, верно?.. Но Сухёк по-прежнему не отрывается от книги, и поза у него элегантная, словно даже сейчас он позирует для Эсквайр или Вог - профессиональная привычка, наверное - а домашняя одежда сидит так, словно ей только что занимался стилист. Это нормально, у него, Джонхена, наверняка так же, а он все не может привыкнуть. Сухёк поднимает на него глаза и смотрит внимательно, почти пристально, словно улавливает ход его мыслей, но говорит следом: - Как все прошло? - и Джонхен понимает, что ничерта не изменилось. И вряд ли изменится. Он все так же будет приходить сюда, они будут молчать, перебрасываться парой-тройкой ничего не значащих фраз, расходиться, а потом в какое-то определенное время (единственное, что они, кажется, чувствуют вместе) подходить друг к другу, раздевать друг друга и делать друг другу хорошо, насколько позволит время. Никаких поцелуев после, никакого вдруг-внезапно-неожиданно вспыхивающего желания побыть рядом, подержать за руку, обнять, никаких случайных говорящих взглядов. Никто из них не сгорает, и это... хорошо?.. И это - считает Джонхен - абсолютно нормально. Это - уверяет он себя - не долг, не удобная возможность снять напряжение, а что-то другое или сродни странному киношному девизу "чуть больше, чем дружба". Потому что они все еще остаются друзьями, это правда. И то, что сейчас Джонхен стягивает с Сухёка тонкий бежевый свитер, а тот расстегивает рубашку на его груди - ничего не значит. Они идут к кровати так же одновременно и Хон ставит Сухёка в собачью позу, придерживает его за плечо почти нежно, в контраст тому, как яростно вбивается в его тело, какие горячие пошлости скачут на кончике языка и остаются невысказанными. И знает, какое у того сейчас лицо, (можно снимать в любой момент, оно никогда не будет некрасивым или неготовым играть), как губы приоткрыты в немом жалобном стоне, а брови изогнуты, как будто ему больно, но тело говорит честнее, подаваясь навстречу его движениям, и Джонхен сам не может удержаться от того, чтобы не скинуть маску. Он стонет тихо, ускоряясь, и гладит идеальное тело под собой, и радуется, когда слышит ответный стон. Это единственный момент, когда Джонхен думает, что дружба здесь совершенно ни при чем. А иногда он сам раздвигает перед ним ноги и видит что-то, близкое к благодарности, но так же и далекое от нее. Сухёк двигается медленно и нежно, и лицо у него - ну конечно же - непроницаемо, но в глазах горят огоньки. Он шепчет Джонхену на ухо всякие нежности своим потрясающим низким голосом, и Хону кажется, что они друг друга любят. Но это книжный штамп, такого слова не звучит в этой квартире. Ничего не меняется. *** Привычный ход вещей ломается в одночасье. Джонхен лежит на диване у окна и смотрит на тяжелое небо, перерезанное нитями проводов. Тучи хмурые и темные, а ему все равно кажется, что там радуга - только потом он понимает, что это блики оконного стекла. С привычным "Буду поздно, не жди" Сухёк почему-то затягивает, а Джонхен не хочет признаться себе, что ждет его самого больше, чем звонка. Но к чему лицемерить - это ведь долг дружбы, разве не так?.. Звонок раздается, когда небо темнеет окончательно, но звезды так и не показываются, потому что тучи не хотят расходиться. Джонхен хватает телефон слишком быстро для того, чтобы это было нормальной реакцией, и готовится сказать что-то вроде "Я тебя жду", но понимает, что не скажет такого. Если вдруг... В ответ на его тихое "Алло" в трубке раздается хрип. Джонхен хочет было спросить, кому это пришло в голову так глупо шутить, но следом слышит дыхание - рваное, тяжелое, напряженное - дыхание Сухёка, которое он (что скрывать?..) узнает из тысячи. Джонхен думает, что с этим самым дыханием что-то явно не так - если только он не занимается там чем-то непозволительным - мысли о чем отдаются весьма неприятным ощущением под ребрами... а потом он слышит всхлип. Это голос Сухёка, точно, и Джонхен мгновенно вскакивает со своего места, от чего у него кружится голова. - Что случилось? Где ты? - кричит он, хотя, конечно, не кричит - это просто нервы. - Су... Его прерывают. Всхлипы перерастают в самые настоящие рыдания, а хрипы затихают - ему больно даже пытаться что-то сказать. Джонхен беспомощно оглядывается по сторонам, кидает в трубку короткое: - Включи GPS, я скоро буду, - и бросается к ноутбуку, одновременно с этим набирая следующий номер - такси. Адрес, по которому обнаруживается телефон Сухёка, незнакомый, а район отдаленный - почти на окраине - Джонхен мимолетно удивляется тому, что его друг там забыл, но это не мешает ему действовать так же здраво и рассудительно, не позволяя себе терять голову (как и всегда). Время - привереда и стерва. Когда Джонхен сидел дома в ожидании, то минуты ползли стекающим по ложке медом, а сейчас, в такси - каждая минута идет за секунду, не давая времени опомниться. Он намеренно оставляет машину за пару улиц от места, мигающего маячком на карте, и идет туда быстрым шагом, заставляя сердце перестать биться так сильно и неровно. Ему сейчас нужен чистый разум. Джонхен не знает, что увидит там, он не готов увидеть хоть что-то, но долг... чувство?.. Страх. Все становится похожим на один из голливудских фильмов ужасов или чей-то кошмар наяву, когда Джонхен видит Сухёка: он сидит на асфальте, прислонившись спиной к стене ближайшего дома. Здесь до него не достает свет фонарей, и это, пожалуй, даже хорошо, но Джонхен все равно видит, что белая рубашка вся в красных разводах. Сухёк поднимает на него глаза - он выглядит сейчас как потерявшийся котенок (если только потерявшиеся котята могут что-то делать в хоррор-муви), и протягивает трясущиеся руки, отнимая ладони от собственной шеи. С его пальцев капает кровь. Джонхен сорванно выдыхает и подходит ближе. - Что..? - нет. Ему нельзя бояться. Нужно заставить себя перестать дрожать. Сухёк затравленно смотрит на него, а потом резко поднимается на ноги и бросается вперед. Его качает. - Спаси меня!.. - шепчет он. - Он... откуда, я не знаю, и... - всхлип. - Здесь, - показывает на шею. - Укусил. ...Это было бы даже смешно, если бы не было так... нереально. Джонхен тянется руками к разводам крови на белой коже (зачем, он ведь даже не доктор?..), стирает алые капли пальцами и понимает, что раны там нет. От слова совсем. Ни единого повреждения. Он готов закричать от злости и облегчения, но в глазах Сухёка страх, неподдельный и не наигранный, и Джонхен в одно мгновение осознает - это не шутка. - Идем, - говорит он. - Все будет хорошо, - зачем-то добавляет. Это инстинкт, наверное. - Все закончилось. Сухёк остается стоять на месте. Он смотрит на друга, не моргая, а губы у него дрожат. - Это был вампир. Джонхен смотрит на него в ответ. "Ерунда". "Их не существует". "Прекрати". У Сухёка зажившее прокушенное горло и холодная, как у мертвеца, кожа. - Пойдем. Тот срывается. Это истерика, и ее нужно пережить. - Ты не понимаешь, не понимаешь?! Это был вампир, и он меня укусил, и теперь все уже не будет хорошо, слышишь меня, ты!.. Что мне теперь... Сухёк кричит и плачет. Джонхен подходит к нему, и тот утыкается лбом ему в плечо, но не приближается и руки не смыкает, словно так важно не замарать его кровью тоже. Джонхен гладит его по спине и отстраненно думает о том, уехало ли уже такси, и как они будут добираться до дома (дома?) в таком виде. А потом, когда всхлипы стихают, вдруг невесело усмехается: - Муккадиль... Дыхание Сухёка прерывается. - Что мы теперь будем делать с зеркалами?.. Следующий всхлип слышится сдавленным смехом. *** Делать что-то с зеркалами не приходится, да и делать что-то вообще - тоже. Отражение у Сухёка не пропадает, клыки не удлиняются, да и не меняется ничего (опять!..), потому что стать бледнее, чем есть, он физически не может, а холодная кожа... ну, с кем не бывает. Это же он любит сидеть под открытыми окнами. Джонхен тогда отмывает его от крови, и в первый раз они засыпают вместе, обнявшись. Он не боится проснуться с клыками в горле или что-то в этом роде - произошедшее до сих пор кажется ему не более чем галлюцинацией. И все равно, когда на съемочной площадке девушка-гример ранит палец о край бумаги, или когда возвращаясь домой они видят сбитую собаку на дороге, Джонхен спрашивает у Сухёка взглядом "Все нормально?". Тот отвечает ему так же, одними глазами "Нормально". Нормально - это хорошо. У него бьется сердце и порезы больше не заживают так быстро, и Джонхен начинает думать, что это им приснилось. Сухёк не говорит про нападение, и Хон не считает нужным вытягивать из него подробности. Жизнь возвращается в привычную колею. Он не прикасается к Сухёку вот уже шестой день, и не чувствует, что можно, потому что тот действительно выглядит неготовым. Джонхен не торопит его, а когда проходит неделя, Сухёк приходит к нему сам, ложится рядом и без слов говорит, что готов. Джонхен выдыхает неслышно и хочет подставиться сегодня - не знает, почему. Он тянет его на себя и подсказывает - возьми. Сухёк оказывается сверху, он снова нежен, но то, что он делает словно причиняет ему боль, так думает Джонхен, пока не слышит: - Мне так холодно... ...и тогда он заставляет его войти глубже, до конца, обнимает руками и ногами, не давая почти возможности двигаться, и дышит ему в ключицы, согревая кожу дыханием. Сухёк вздрагивает и отстраняется, смотрит на Джонхена пару секунд, а потом подается вперед и впивается в его губы поцелуем-укусом, грубым, жестоким, но таким желанным, целует долго, глубоко, и (Джонхен чувствует, как сердце делает в груди головокружительное сальто) страстно. Это нечто новое, это заставляет стонать и поддаваться, терять привычную холодность и перестать играть роли. Джонхен счастлив. Именно сейчас - счастлив. Потом Сухёк сидит на балконе голый, завернувшись в простыню, и курит, а Джонхен стоит в дверях и смотрит на его затылок, пока не покрывается мурашками с ног до головы. Когда он собирается уже зайти обратно в квартиру, то слышит негромкое "Спасибо" и замирает. - За что? Сухёк молчит, и Джонхен уже думает, что он не собирается отвечать, но слышит потом: - За то, что рядом. Сам он не думает, не молчит и не успевает себя остановить, говоря за миг до того, как Сухёк закончит: - Я люблю тебя. И уходит обратно в тепло. *** Джонхен видит, как Сухёк слабеет день ото дня. Это не то, чтобы очень заметно, но на правах лучшего друга он видит это. Тот становится совсем белым и полупрозрачным, словно тень, почти прекращает есть и пить, а еще практически не разговаривает. И ходит постоянно в наушниках - сейчас он больше всего походит на свою роль психически нездорового наркомана Юнсу - не может жить без музыки и порой смеется без причины. Джонхен пытается до него достучаться, расспрашивая осторожно, окольными путями, но Сухёк каждый раз отмахивается от него с недовольным "Я в порядке", и Хон на третий день оставляет бесплодные попытки. Игнорировать это становится невозможно, когда Сухёк запирается в ванной после долгого съемочного дня - он действительно давно не ел, и его рвет слизью. Джонхен скребется в дверь и уверяет его, что он должен открыть, а когда Сухёк все-таки впускает его, набрасывается с обвинениями. - Это важно, в конце концов, ты совсем себя не жалеешь, нужно обратиться к врачу, я позвоню... - Я хочу есть, - слышит он потом, когда тот хватает его за плечо. Джонхен смотрит на него недоумевающе. Вопрос "Так в чем проблема?" так и сквозит в его взгляде, и тогда Сухёк вскидывается: - Есть, понимаешь? Крови! Я! Хочу! Крови!.. - он кричит, а потом отворачивается к зеркалу и плещет себе в лицо холодной водой. Словно это способно его успокоить. Джонхен стоит, как громом пораженный, недвижимый и совершенно растерянный. Он думает о том, что надо пробраться в больницу и украсть пакеты с кровью, но уже в следующую секунду понимает - они не в фильме, ничего не выйдет. И ничего лучше, чем сказать: - Ну хочешь, укуси меня, - ему в голову не приходит. Сухёк оборачивается резко и дышит через раз, а в глазах у него пылает ярость. Он не останавливается, когда на порыве заносит кулак и бьет Джонхена по лицу, крича: - Какой же ты мудак!.. - а потом отталкивает его с дороги и выбегает из ванной, и дальше - Джонхен слышит, как хлопает входная дверь - из квартиры. Джонхен возмущен, растерян, не может успокоиться, но следом не идет, у него горит скула и под кожей пульсирует кровь - это больно и обидно, и он правда совсем не хочет догнать Сухёка ни для того, чтобы удержать, ни для того, чтобы ударить в ответ. Какого черта, он должен был сказать, и они придумали бы что-нибудь вместе, потому что это и есть дружба, это и есть любовь, Сухёк знал, что Джонхен готов ради него на все, так что же?.. Он механически прикладывает к начинающему наливаться синяку лед и сидит так несколько минут (или десятков минут, он не следит за временем). А потом решает, что нужно прекратить думать об этом - Сухёк не слишком был заинтересован, с чего бы Джонхену вести себя по-другому?.. Он идет в ближайший бар, не удосужившись побеспокоиться о том, чтобы его не узнали, но никто и так не видит в нем знаменитого актера и модель Хона Джонхена, и это играет ему только на руку. Он заказывает себе целую бутылку виски и пьет его весь вечер, иногда забывая разбавлять колой (или намереваясь надраться до зеленых чертей), и бармен только сочувственно смотрит на него, но ничего не говорит. В конце концов Джонхен решает, что правильно сделал, не став дожидаться Сухёка в квартире - теперь легче будет сделать вид, будто ничего и не было. И правда, он возвращается тогда, когда Сухёк уже дома - стоит, склонившись над раковиной, и остервенело отмывает руки от чего-то, Джонхен не хочет думать об этом, но не думать не получается. Он просто проходит в комнату и садится перед телевизором с телефоном в руках. Сухёк извиняется перед ним тем же вечером. Сначала ходит тихой тенью, или будто не понимает, где он и что делает, но замечает тщательно выстроенную стену изо льда вокруг Джонхена. Тогда он словно вспоминает. - Прости меня, - шепчет он Джонхену на ухо, склонившись к нему сзади и обдавая горячим дыханием шею под волосами. - Я не хотел. Сорвался. Прости. Джонхен молчит. Он непозволительно пьян, но этим не оправдать то, что он делает. Просто он не был бы собой, если не простил. Он тянет Сухёка к себе и утыкается лбом ему в плечо, неловко обнимая одной рукой. Возможно, только что Сухёк кого-то убил. Возможно, стоило бы позвонить в полицию. Возможно, ненормально любить его (сейчас и вообще) так отчаянно и безнадежно. Джонхен знает только одно - ему плевать. *** Джонхен усиленно делает вид, что ему все равно, что он не замечает отлучек Сухёка темными ночами, что не слышит тревожных новостей об участившихся пропажах на улицах города... но это не правда. Ему не все равно, он замечает, он слышит и его это гложет. Джонхен хороший актер, с этим не поспоришь, но улыбки у него натянутые, "порядок" мнимый, а в глазах застыло выражение тревоги. Сухёку нужно было быть полным придурком, чтобы не заметить этого. Он заметил. Конечно, заметил, но что мог сделать?.. Джонхен все понимает. Правда. Он искренне хочет, чтобы все было по-прежнему (страсть не в счет). Хочет, чтобы ему самому не было так больно смотреть на то, что происходит. Чтобы его гребанные моральные устои, внушаемые родителями с детства, не мешали ему любить. Но в голове каждый раз звучит набатом "Не убий", и Джонхен отворачивается порой даже от банальных поцелуев, если только Сухёк подгадывает момент, когда только-только вернулся с... с трапезы. Джонхен молчит и поджимает губы - "Ты убийца", а Сухёк с деланным спокойствием закрывает глаза - " Как будто это я виноват, как будто я хотел этого". Возможно проблема в том, что этот диалог остается невысказанным вот уже столько времени, вдруг они пришли бы к какому-то согласию, или что-то в этом роде (бред собачий), но не судьба, видимо. Поэтому, когда Джонхен видит по телевизору сюжет в новостях о зверски растерзанной маленькой девочке, найденной в переулке N... а в конце сюжета еще драматичное "Как можно быть таким чудовищем?..", он не выдерживает. Дожидается Сухёка и набрасывается на него, в прямом смысле набрасывается - впивается пальцами в плечи, кидает к стене, смотрит зло, и шипит тихо: - Это ты сделал? Ты переходишь все границы, ты превращаешься в монстра!.. - он не дает ему опомниться и прикладывает головой об стену, а потом заставляет смотреть на себя, схватив за волосы. - Не трогай детей, понял?.. Бессмертный ты или нет, я убью тебя, если ты... Сухёк смотрит на него затуманенным взглядом и быстро облизывает сухие губы. Дыхание у него снова прерывистое и хриплое, взгляд не выражает ничего. - Я не делал этого, - безразлично кидает он, собирается сказать еще что-то, но понимает все только тогда. И уже после в глазах у него зажигается пламя. - Я монстр, да?! - кричит. - Монстр?! Так как же ты живешь со мной, святой мученик, блять?.. Ублюдок, я вижу, что все они, - он выплевывает слово "они" так, словно быть человеком - оскорбление, - важнее для тебя, чем я! И я стараюсь делать это как можно реже, а ты обвиняешь меня в том, чего я не совершал!.. Не могу я пожертвовать собой, ясно?.. Я не ты, чтобы строить из себя оскверненную невинность! Сухёк выворачивается из хватки и становится за два шага от Джонхена. Он глубоко вдыхает холодный воздух и сжимает зубы. - Знаешь, если тебе нужен предлог, чтобы выгнать меня, я тебе его дам. Джонхен не успевает сказать ничего - буквально. "Мне не нужен, я не хочу, прости, останься" - все это остается напряжением в груди, когда Сухёк бросается на него, двигаясь быстро, словно молния, и обездвиживает одним только взглядом, но и руками тоже - откуда столько силы, откуда?.. Джонхен не может пошевелиться, но каждой клеточкой тела чувствует, когда дыхание Сухёка касается его шеи, как клыки скребут по коже горла... его накрывает паникой. Волной страха. Но тот не кусает его - пугает только. Жаль, сейчас Джонхен не понимает этого. Поэтому, когда Сухёк отпускает его, только прижимает ладони ко рту и отворачивается. Он чувствует, как сердце заходится в груди барабанной дробью, как кровь стучит в висках, и не может ничего с собой поделать. Когда Джонхен слышит, как хлопает входная дверь, он ощущает облегчение. *** Сухёк пропадает отовсюду. В буквальном смысле - он не появляется нигде, где должен, и когда Джонхена спрашивают (опять же на правах лучшего друга), то ему нечего ответить. Никто не верит ему, его это бесит, и он хотел бы знать, где сейчас Сухёк, как он думает, что им движет... но не знает. Джонхен скучает. Скучает дико и невыносимо, потому что любое воспоминание - а помнит он практически постоянно - отдается острой болью под сердцем. Это что-то новое. Раньше не было такого момента, когда Сухёка не было рядом вот так - без возможности связаться и знаний о месте его нахождения. Джонхен готов кусать локти от того, что сорвался, что не удержал. Он мучается чувством вины, его съедает изнутри собственная глупость и бесполезность. Какой же он, к чертям, лучший друг, если не сумел добиться разговора, а потом не понял и обвинил так голословно?.. Сухёк ему снится. Сейчас, теперь - каждую ночь. Он человек, ему не нужна кровь, и они счастливы, это словно картинка из хэппи-энда голливудской мелодрамы с белым домиком с краской крышей, зеленым садом и счастьем на двоих. Ерунда, в реальности Джонхен представляет их счастье вовсе не так. Они жили бы в просторной светлой хижине на берегу моря и... он не хочет погружаться в такие мысли, потому что становится еще больнее. Джонхен ищет его. Он вглядывается в лица прохожих, намеренно подвергает себя опасности, гуляя по ночам в отдаленных темных районах, в тайне надеясь - вдруг тень за углом окажется потерявшимся вампиром?.. Конечно Сухёк его не укусит, он его узнает, он вернется и все станет хорошо. Несбыточное. Джонхен возвращается в квартиру, которую снова не может назвать домом, потому что там нет теперь Сухёка, поздно ночью обычно, но сегодня... сегодня на улице холодно, а он вышел как назло в одной рубашке, и метро закрывается через час, так что Джонхен спускается в холодную подземку и пропускает мимо внимания редких пассажиров. Он хотел бы согреться - из тоннелей дует холодный ветер, на станции темно, потому что лампы мигают, и одиноко, потому что времени скоро час ночи. Его толкают в плечо. Стоило бы обернуться или хотя бы насторожиться, потому что незнакомец действительно выглядит подозрительно - он весь в черном, одежда грязная и кое-где порвана, на голове капюшон, закрывающий половину лица. Джонхен бездумно идет дальше, а оборачивается только тогда, когда спиной уже чувствует, как замер обидчик. Когда слышит, как участилось его дыхание. Когда понимает, кому это самое дыхание принадлежит. Джонхена прошивает страхом, радостью, предвкушением и неверием в один миг, и сердце останавливается на несколько секунд, а потом подскакивает и начинает биться быстро-быстро. Он оборачивается медленно, будто играет в каком-то фильме, и упирается взглядом в сгорбленную знаком вопроса спину. Хочется протянуть руку и коснуться ее. Джонхен боится упустить момент или спугнуть его. Он столько раз уже успел представить эту встречу, что настоящая кажется ему очередной мечтой. Вот Сухёк оборачивается к нему и говорит, как он скучал. Вот он подходит к нему и обнимает порывисто, вкладывая в объятие всю тоску. Вот целует на глазах у редких припозднившихся людей. А вот реальность. Джонхен подходит к нему сзади, а Сухёк так и не оборачивается. Только говорит тихо, шипящим голосом: - Прекрати искать меня. Я не вернусь. Джонхен не придумывал себе такую ситуацию, это нечто, чего он не предвидел, что-то, чего не должно было случиться. Он не знает, что делать, но инстинкты сильнее - вот Сухёк хочет уйти, сказав все, что хотел, а вот - Джонхен бросается за ним следом и не дает ему этого сделать. Он прижимает его к себе, уткнувшись подбородком между лопаток. - Не уходи. Это все, что он говорит. Нет, на самом деле в голове тысяча причин и пять тысяч отговорок, сотня извинений, десяток успокоений, пара-тройка убеждений и одно признание. Но это невозможно произнести - в горле стоит ком. Джонхен рвано выдыхает и вздрагивает, потому что боится, что снова упустит его. Сухёк молчит. Спина у него напряженная, кулаки сжаты в карманах толстовки, а глаза чуть прикрыты. Из тоннеля доносится грохотание прибывающего поезда. Сухёк оборачивается к Джонхену. Мир немного рушится. Сухёк говорит: - Я люблю тебя и не хочу потерять. Говорит... и исчезает. *** Джонхен растерян и ощущает себя так, будто находится в нереальности. Он думает, что это нечестно, подло, так поступать нельзя, и... Он запутался. Он хотел бы оказаться сейчас в фильме - в любом, потому что все они заканчиваются хорошо. Сухёк должен к нему вернуться. Если любит, должен. Джонхен не представляет, как можно быть далеко, когда сердце зовет. Это же... больно. Это безумие. Возможно, он, правда, уже понемногу сходит с ума. У безумия железный привкус - от тонкого лезвия, вычерчивающего на коже узоры, и от крови - густой, темно-красной. Джонхен готов отдать ее всю, только пускай он придет сюда для того, чтобы ее выпить. Кровь не засыхает у него на предплечьях, потому что царапины получаются глубже, чем он рассчитывал, и каждое новое движение заставляет ранки раскрываться и сочиться кровью. Джонхен по-прежнему гуляет ночами, он почти совсем не разговаривает, и у него болит живот - может быть (так он думает), от кипящей внутри злости на всех людей, а может (как приходит в голову чуть позже), от невысказанных слов. Самое главное - Джонхену становится на все плевать. Хорошо бы еще ему стало плевать и на Сухёка тоже, но так не получается, а потому он продолжает изучать ночами темные переулки и заброшенные склады. На него давят сверху, но ему становятся ближе компании из низов, где его все считают на голову долбанутым, но все равно почему-то принимают за своего. Наркоманы, таящие свои грязные делишки и грешки по подворотням и гаражам, и Джонхен среди них - гребанная элита. В конце концов, обойтись все вот так запросто не могло. Во всякой истории должно быть место кульминации, и когда в очередном шаблонном темном переулке на Джонхена нападает высокий светловолосый парень со скоростью света и гибкостью пантеры, он думает, что все к этому и шло. Но не боится, нет. Только отпускает в голове философское: "Сам нарвался". Незнакомец намного сильнее, а у Джонхена минимальная физическая подготовка, нечего врать, и победить в кратком поединке у него нет никакой возможности. Он бьет наугад, едва доставая до цели, а потом холодеет - из-под белой челки на него сверкают красные глаза, и это не выглядит как отсвет фонарей. Удивиться, что парень с легкостью обездвиживает его и тянется к его шее, Джонхен банально не успевает, потому что ему на самом деле смешно - вдруг, если сейчас этот вампир обратит его, то он скорее найдет Сухёка в этом хитросплетении улиц?.. Черная тень сбивает обидчика с ног, а низкое шипение заставляет его убраться куда подальше, убежать, поджав хвост. Джонхен плохо воспринимает реальность, но не может не узнать спасителя, и усмехается, отстраненно глядя в небо: - "Я не вернусь?" Сухёк тяжело дышит и резко разворачивается к нему, когда убеждается, что другой вампир скрылся за поворотом. В его глазах злость, адреналин и перекрывающий все страх, который выдает его с головой. - Там еще было "Я не хочу тебя потерять", забыл?.. - шепчет он, и все становится на свои места.