I'll never leave you

Белый больничный халат был слишком белым, потому что Ванда надела его поверх черного платья. Любой, кто увидел бы её без него, подумал бы, что она в трауре. И это почти было правдой – синие мешки под глазами подсказывали, что она не спала уже несколько дней, черное облачение говорило о том, что она кого-то потеряла. Но это было правдой только наполовину – ещё не потеряла. Ещё нет. – Мисс Максимофф? – какая-то медсестра вырвала её из жалкого подобия сна, и Ванда сразу же машинально кивнула, – Вы можете зайти. Два часа назад закончилась операция и его только что перевели в общую палату. Номер тринадцать, это дальше по коридору, – девушка снова кивнула, и, собрав в сумку книжки и платки, схватив в руки кофе, бросилась к желанной палате. Из неё как раз выходил врач, и он то и остановил «летящую» сестру. – Он спит, потому, пожалуйста, ведите себя как можно тише. Сон ему очень полезен, – он удалился, и Максимофф не успела даже спросить о том, как все прошло или хотя бы прочесть фамилию врача со значка. Уняв дрожь в руках, она поворачивает дверную ручку и заходит в палату. Несколько аппаратов мерзко пищат, и несколько массивных трубок впиваются в вены Пьетро. Морфий… Она сразу замечает бутылку с обезболивающим. Никогда ещё она не видела бутылок такого размера. И Пьетро… Бледный, как смерть, обескровленные губы, закрытые глаза и такое непривычное спокойствие. Сейчас глядя на него, она бы никогда не поверила, что врачи назвали его ураганом, раскатом грома. Во время операции медсестра передала ей, что им с трудом удалось остановить несколько кровотечений, но без этой операции и вытащенных пуль он бы не смог бороться за жизнь. – Ураган, – прошептала она и удивилась, насколько громко это было в пустой палате. В параллельном от койки месте стояло кресло, и, приложив немало усилий, девушка передвинула его к постели Пьетро. Уселась, бросив вещи на пол, и положила ладонь сверху на него, пытаясь не задевать трубок. А трубок и иголок было слишком много – они чистили кровь, подавали воздух и лекарства, гоняли морфий по телу, поддерживали его, когда он не мог сам. Впервые в жизни он выглядел таким больным и беспомощным. И Максимофф заснула вместе с братом, от усталости и нервов…. Она впервые заснула нормально. Звук кардиографа такой успокаивающий, такой тихий и приятный… Сны в больнице ей не снятся, а если и снятся, то не ей. Сны могут сниться тем, у кого в организме дозировка лекарств как у Пьетро. Причём эти сны отнюдь не такие красочные. Черная тьма, пляшущие геометрические фигуры и отдаленные голоса врачей. «Состояние улучшилось, состояние ухудшилось, внутреннее кровотечение, одна из пуль повредила легкое». Отвратительные сны, даже ужасные и мерзкие. Только о них невозможно вспомнить после пробуждения. Но к утру Пьетро приходит в себя, понимает, что он больнице, и чувствует чью-то руку на своей. Рука сестры… Явно не Капитан Америка придёт в больницу навещать его. Он повернул голову и увидел, какой уставшей она выглядит – запутанные волосы, синяки под глазами, бледность и слегка припухшее лицо. «Она плакала» – знает он. «Сколько я уже здесь?» – вопрос вырисовывается почти сразу, но никакого ответа на него нету. Нет ни календаря, ничего. Не то, чтобы он помнил день, когда пал в битве. Он пытается пошевелить рукой, и у него получается. Только правой. И это страшно и странно. Нет, жизнь инвалидом он себе явно не представляет. Левая рука поддается не сразу, но все же поддается. От этих несмелых движений просыпается Ванда. – Пьетро, – она бы хотела его обнять, но каждое движение принесет ему невыносимую боль. Половины бутылки Морфия нет, как не бывало. Она лишь сжимает ладонь, но вскоре избавляется от его руки. – Сколько я здесь уже? – его голос охрипший, как совсем не его, но Ванда не отвечает на его вопрос. Он не разговаривал уже несколько дней с момента… – Я позову врача, – девушка бежит в коридор, и находит в коридоре медсестру, сбившись, говорит, что брат очнулся и просит позвать врача. Медсестра лишь заботливо лепечет, чтобы девушка успокоилась, и куда-то уходит. Алые сгустки хаоса рвутся наружу, и девушка не решается вернуться в палату, а идёт в уборную. Она видит огромные синяки под глазами, засохшую тушь, бледное отражение лишь хмуро улыбается. Девушка умывается, и только после этого возвращается в тринадцатую палату. Врач уже там, и она наконец-то может прочесть его фамилию – Флетчер. Пожалуй, он пришёл почти сразу, потому что Ванда попала где-то на середину опроса. – Итого, вас ничего не беспокоит кроме обездвиженности. Это нормально, это всё препараты, и в скором времени их действие спадет, – врач держал в руках планшетку, отмечая крестиками нужное. – Что последнее Вы помните? – Я.… Помню лицо Бартона, и чей-то крик, который оглушил всё вокруг, – Ванда уселась в кресло, и продолжила слушать, – А потом стало слишком больно, и я, наверное, отключился от болевого шока. – Очень хорошо, что Вы помните. Многие пациенты после таких тяжелых случаев стают жертвами амнезии – плохие воспоминания отправляются под замок, и некоторые не вытащить даже гипнозом. А теперь, разрешите, мне нужно осмотреть швы. Мисс Максимофф, вы мне не поможете? Его нужно перевернуть, – и девушка сразу же подрывается, помогает врачу, и невольно ахает, когда видит десять швов на спине. Но врач доволен тем, как всё заживает, и потому Пьетро возвращают в исходное положение. – Поздравляю, всё начинает заживать. Периодически придётся лежать на животе, чтобы не образовались пролежни. Итого, я выписал Вам лекарство, его нужно принимать семь раз в день после еды. Я навещу Вас завтра, – и Флетчер покинул палату. – Где же мы возьмём столько еды, да, Пьетро? – Ванда попыталась развеселить его, и если бы она пошутила неделей раньше, она бы получила такой же остроумный ответ, но сейчас он молчал, был в оцепенении. – Хэй, Пьет…. Ты чего? – Тон твоего голоса заставляет меня чувствовать себя таким одиноким. Тебе лучше оставить меня, Ванда. Уйти, пожалуйста, я справлюсь сам. А если что, найдётся кто-то, кто присмотрит за мной, – его голос уже не так хрипит, но фраза слишком обидная, чтобы можно было сдержать слёзы. И «Мисс Максимофф» плачет, потому что не верит, что это говорит её брат. И, казалось бы, после такой фразы она должна уйти, или, по крайней мере, обидится, но этого не происходит. Произнеся это – он явно желал слышать, что она ни в коем случае не уйдёт. – Я никогда не уйду, запомни, – произносит Алая Ведьма, и вновь усаживается в кресло. Подсознание кричало ей уходить, алая магия не терпела жалких человеческих чувств, сопереживания, эмоций. Алой магии нужен лишь монстр. Но она не получит того, чего хочет. Ванда просто не могла уйти. За следующие несколько дней больница стала домом для младшей Максимофф. Словно она забыла, что где-то жила до этого. Никто из Мстителей не пришел, чтобы навестить брата. И на это было плевать. – Открывай рот, – произносит Ванда, почти со злостью, – Ты обязан нормально есть. – Я буду есть нормально, когда сам смогу держать ложку в руках. Вот поставь тарелку на поднос, отойди, и я поем, – отвечает брат, и жестом пытается отогнать сестру. – Ты слишком слаб, – произносит девушка, но все же ставит тарелку и отходит. – Ну что-что, а с этим я справлюсь, будь уверена, – он смотрит на неё и смеется, – Девушка, покиньте комнату, смущаете меня, когда так смотрите, – шутит, а значит идёт на поправку. Ванда подружилась с медсестрой, Джейн, и та пускала её в душевые для персонала. Это намного облегчило жизнь девушки в больнице. Тем вечером аппаратов палате Пьетро стало на один меньше, и Ванда сразу поняла это, когда зашла в палату после душа. Вода каплями стекала с её волос, и она заметила довольный вид Пьетро. – Конкурента моих легких унесли, и одну капельницу. Стало свободнее. А еще разрешили вставать, – он произносил это с такой легкостью, и тут же свесил ноги с койки. – Я помогу, – Ванда бросила полотенце на кресло, и подошла к нему, чтобы помочь. И он встал. Нормально, без её помощи смог держаться на ногах. – Не представляешь, как приятно снова двигаться, – произносит он, и кладет руки ей на талию, – Потанцуем? – она послушно кладет руки ему на плечи, и они кружатся по палате, где не так много свободного места. – Не хватает музыки, да, сестричка? – он улыбается, и начинает что-то напевать, и Ванда присоединяется к нему. Слышно лишь легкое пение, и капли с волос на пол. Так проходит где-то полчаса, а может и больше, но никто не устает, а после приходит медсестра, и говорит, что пора спать. Ванда помогает ему уложиться, а сама идёт на кресло. Её спина уже почти привыкла к ночам на кресле, и в последний раз она просыпалась лишь три раза. Ванда выключает свет, и усаживается удобнее. Лопатки немного ноют, но у неё получается задремать. Примерно через час она слышит шепот. – Ванда, Ванда, – шепчет старший Максимофф, – Ты спишь? – А? – произносит она, и мотает головой, хотя прекрасно понимает, что в темноте этого не видно, – Не сплю. – Иди сюда, – зовет он, и она не колеблясь, следует к постели, – Ложись. – Что? – она удивлена, но сразу же отказывается, – Мне и в кресле удобно. – Ложись, я даже в темноте знаю, когда ты врёшь, – он двигается. – Если ты не ляжешь, я встану и лягу на пол. – И простудишься ещё, ну нет уже, – она осторожно ложится, пытаясь не задеть иголок в венах, и прижаться ближе. – Я скучал, – шепчет он, и вдыхает запах её волос, и они засыпают. Оба сонные, спокойные и тихие, а на самом деле два урагана, два тайфуна, два вулкана. Она сквозь сон отвечает «Я тоже». Но к утру что-то идёт не так. Она просыпается из-за крови, которая брызгает ей в лицо, на волосы. В крови вся постель. Пьетро рвет кровью, а это значит, что ничего не стало лучше. И она кричит. Очень громко, выпутывается из иголок, и бежит в коридор, в крови. – Он не дышит, не дышит, помогите ему, – кричит она несколько раз, и возвращается уже с врачами. Из его легких выкачивают кровь, а она лишь безумным взглядом смотрит на это. Она всё ещё в крови. Она размазывает кровь по рукам. – Выведите её, – медсестра сразу же выводит девушку, и та идёт на улицу. Такая, какая есть. В крови, в отчаянии, в ненависти к тому, что именно Пьетро пострадал в той дурацкой битве. Проходит полчаса, и рядом появляется мужчина. Он достает пачку сигарет, зажигает одну и дым тянет прямо ей в лицо. Ванда закрывает глаза, и смотрит на мир другими глазами. Глазами медсестры. Она у палаты тринадцать. Подслушивает, чтобы донести ей. – Можно сигаретку? – произносит Ванда, и когда получает, снова погружается в чужое видение. «Его уже не спасти, это не лечат, он умрет в любом случае». Это слышит знакомая медсестра, та девушка, Джейн, но Ванда не верит. Она зажигает сигарету, и почти подносит к губам, когда видение вновь посещает Алую Ведьму. Цифра три на полу. Это не тринадцатая палата. Сто тринадцатая. – А впрочем, я не курю, и Вам не советую, – произносит девушка, и несется назад в палату. Пьетро лежит и улыбается. Как-то глупо улыбается. – Всё хорошо. Я просто переволновался, и внутри лопнуло несколько сосудов. Ты же знаешь, я всегда волнуюсь, когда ты рядом. «Знаю».