Зайчонок

Интерхай приближается стремительно и неуклонно. Сороковой — юбилейный, между прочим, — и двадцать пятый — тоже юбилейный — для велоклуба Хаконе. Двадцать четыре года побед подряд, сильнейшая команда в стране — и надо же было этому дебилу отказаться от предложенного места. И почему… — Шинкай из-за тебя спать нормально не может, в курсе? — ворчит Ясутомо, присев на корточки у выстеленного сухой травой ящика. В ящике увлечённо хрустит морковкой рыжеватый зайчонок, которого Шинкай недавно притащил с соревнований, и Ясутомо с трудом сдерживает желание этого зайчонка зашвырнуть куда подальше вместе с его импровизированный домиком. — Из-за тебя и из-за мамаши твоей. Зайчонок озадаченно шевелит носом и ушами, просит добавку. Ясутомо недовольно фыркает и высыпает перед ним принесённые овощи и зелень. Зайчонок, в общем-то, забавный, милый даже, но Ясутомо его демонстративно не любит. На людях, по крайней мере, потому что когда привыкшая к нему животина, игнорируя еду, тычется ушастой башкой под ладонь, Ясутомо не может ничего поделать, кроме как потрепать дурёху по мягкой шёрстке. — И как с тобой быть? — ворчит он, нервно поглядывая на угол подсобки, возле которой расположилась Усакичи — на редкость дурацкое имя, такое только Шинкай выбрать мо… Ясутомо прерывает себя на полумысли, вспомнив суровую черепашку Фуку-чана. Пора смириться с тем, что с именами в этой команде всё очень грустно. У Тодо, вон, вообще живёт золотая рыбка Лао-цзы… Нет, всё-таки паршивое место Шинкай выбрал для своей зайчатины. В смысле, тихо и никто чужой не шастает, но не просматривается совершенно, и если кто-то приближается — слышно плохо. Правда, сейчас Ясутомо всё-таки улавливает неровный звук шагов — только потому, что их обладатель недавно мощно навернулся и всё ещё заметно прихрамывает. Вовремя улавливает, незачем этому обладателю сюда идти, он после каждой своей зайцетерапии ходит, как в воду опущенный. Поэтому Ясутомо быстро накрывает ящик крышкой — не хватало только, чтобы Усакичи сбежала, — поднимается на ноги и, привычно ссутулившись, выходит навстречу. — Ясутомо? — удивляется Шинкай. Нет, блин, мать Тереза, мысленно огрызается Ясутомо, но вместо того, чтобы съязвить, кивает на стаканчик с овощами — видно, тоже в столовой взял — в руке у Шинкая: — Да покормил я её, не кипеши. — Но… — Пошли уже. Если опять скиснешь — Фуку-чан тоже унылый ходить будет, а там и все остальные. Ты и так ему нервы потрепал. Шинкай озадаченно смотрит на Ясутомо, отгрызает от невостребованной морковки сразу половину и недоверчиво тянет: — Ты пытаешься защитить меня от зайчонка? — Дурак ты, — огрызается Ясутомо. — И защищать тебя надо от тебя же. Пошли. От пристального взгляда Шинкая у Ясутомо начинают гореть лопатки и уши. — Шеве… — Знаешь, тебе подходит твоё имя, — говорит Шинкай. Он вообще слишком много говорит. —З-заткнись! — Ясутомо чувствует, как плещет краской на щёки. — Ты идешь или полдня тут торчать будешь? — Уже иду, — этот дурак улыбается, по голосу слышно. И Ясутомо очень хочет на него за это разозлиться, но не получается. На Шинкая вообще тяжело злиться, даже если есть повод. Этим он здорово напоминает свою зайчатину… — Ты к ней привязался, да? — всё с той же улыбкой в голосе спрашивает Шинкай, и Ясутомо с трудом давит желание не то провести ладонью по лицу, не то впечатать Шинкая лицом в ближайшее дерево. — У тебя рот вообще не закрывается, что ли? — Ну-ну, не злись… Хочешь шоколадный батончик? — Хочу, — Ясутомо, не глядя, выдёргивается протянутое угощение из руки Шинкая. — Откуда ты их вообще берёшь постоянно… — Государственная тайна, — Шинкай вдруг появляется по правую руку. — Но завтра пойдём кормить Усакичи вместе, хорошо? Ясутомо молчит несколько секунд — обдумывает ответ и жуёт шоколадку. — Тебе нужна жилетка, чтобы поплакаться? — наконец, спрашивает он, сделав могучее глотательное движение. — Может быть, — Шинкай пожимает плечами. — А что, ты предлагаешь свою кандидатуру? — Да ничего я не… Слушай, я тебя когда-нибудь убью. На Шинкая тяжело злиться, даже если есть повод. Ясутомо много раз пытался, но всегда обламывался. Обламывается и сейчас, и безуспешно пытается скрыть дурацкую, но очень довольную улыбку.