Кулинар

В квартире пахнет тушёными овощами. Запах зарождается в недрах кухни, крепнет и расползается по гостиной и спальне, приторный и гадкий. — У нас что-то сдохло, — глухо ворчит в подушку Ясутомо и старательно зарывается в неё лицом, чтобы не портить себе настроение сомнительным амбре с утра пораньше… А, нет, сегодня же была ночная смена, значит, уже день. Не суть. Подушка не спасает, но немного отсрочивает экзекуцию. Пахнет назойливо и так мерзко, будто овощи не тушёные, а тухлые. Почти три минуты Ясутомо взвешивает все за и против и отказывается выпутываться из одеяла, но брезгливость и инстинкт самосохранения совместными усилиями побеждают лень. Тапки у кровати не обнаруживаются — наверняка снова Аки-чан утащила, с тех пор, как Ясутомо забрал её из родительского дома, она иногда безобразничает на радостях, — но искать лень, поэтому Ясутомо демонстративно-громко шлёпает босыми ногами, на ощупь и в полудрёме прокладывая дорогу к кухне. А ещё по запаху, конечно же, такое и мёртвый почует. Впрочем, у мёртвых есть преимущество: их не пытаются таким накормить. Почти у самой кухни к ногам подкатывается меховой ком и принимается жалобно скулить. — Что, собака, тебе тоже не нравится? — ворчливо осведомляется Ясутомо, потрепав немедленно вывалившую язык Аки-чан по ушам. — Пошли, вместе разберёмся. Аки-чан послушна трусит на полшага впереди, но, заглянув в приоткрытую дверь кухни и в полной мере ощутив своеобразный аромат, визгливо жалуется и прячется за ногу Ясутомо. Очень показательно. — Слушай, э-э-э… в чём бы я ни был виноват — я извиняюсь, только не надо так жестоко мстить, — просит Ясутомо, и Тодо с придушенным писком подпрыгивает от неожиданности. — Это ты так рад меня видеть? — уточняет Ясутомо, на всякий случай готовясь уклоняться от ложки, если Тодо вдруг вздумает ею запустить. Но Тодо только одёргивает фартук — ну просто классическая хозяюшка, и даже волосы подвязал — и, недовольно фыркнув, возвращается к плите. — И тебе доброе утро-день-что хочешь. Обед через двадцать минут. — Вот это? — Ясутомо с брезгливой миной приближается к издающей неаппетитное шкворчание сковороде. Тодо поджимает губы. — Вот это. — Боюсь спросить, а это что? И почему оно выглядит так, будто его уже перевалили? Наверное, пора учиться держать своё мнение при себе: от ложки Ясутомо всё-таки уворачивается, хоть и едва-едва. Тодо возмущённо сопит и пытается сдуть выбившиеся из-под ободка прядки волос. — Сам себе готовить будешь, — говорит он с обидой. Ну конечно, очередной рецептик о книге о здоровой пище не оценили. Слово «вкусной» Ясутомо вычеркнул собственноручно после первой же пары блюд. — Да я бы с радостью, так ты ж меня к плите не подпускаешь! — И не подпущу, угробишь себе желудок! — До сих пор не угробил, и вообще… — Ясутомо вскидывает брови и косится на Аки-чан, подошедшую к ложке: с опаской обнюхивает налипшую на неё жижу и принимается старательно скрести пол, пытаясь ложку закопать. Тодо демонстративно делает вид, что не замечает. Они живут вместе уже почти полтора года, притёрлись, но к некоторым закидонам друг друга по-прежнему относятся без особого понимания и даже без желания идти на компромисс. В частности, Ясутомо отказывается смиряться с постоянными попытками Тодо привить ему любовь к здоровому образу жизни. До сих пор каждая такая попытка неизменно заканчивалась в ближайшем фаст-фуде. — Тебе нужно есть овощи, — с выдохшимся раздражением в сотый, наверное, раз напоминает Тодо. Его б воля — он бы и себя, и Ясутомо, и Аки-чан посадил на строгую вегетарианскую диету, только потому и держится, что белка в их спорте нужно много, овощей не напасёшься, а на протеиновые пудры у него зуб ещё со школы. — Клыки видишь? — Ясутомо мрачно скалится. Зубы у него, что и говорить, крупноваты, выглядит так себе, но для устрашения годится. — Допустим. — Это как бы намёк, что я не травоядное. Ясутомо почти видит, как над головой Тодо поднимается пар — совсем как над неаппетитной массой в сковороде. Кажется, самое время исправлять ситуацию, пока Тодо не перешёл в режим истеричной домохозяйки или, ещё хуже, не захандрил. Проблема только одна: Ясутомо никогда не умел исправлять ситуацию. — Слушай, может, давай в кафе пообедаем? — после коротких раздумий предлагает Ясутомо, взлохматив себе волосы. — Не знаю, тут недалеко новое открылось на прошлой неделе… И тебе мороки меньше, а? — Ты неблагодарная скотина, вот что, — подводит итог Тодо, отставляет сковороду на соседнюю конфорку и снимает фартук. Это верный знак капитуляции, отмечает про себя Ясутомо. Снял фартук — значит, крепость, то есть кухня сдана на волю победителя. — Я всеядная скотина, а не хомячок, — парирует Ясутомо. — Не кочевряжься, а? Ты, конечно, хороший кулинар, но еда делится на две категории: мясную и помои. Тодо с ним категорически не согласен, это по глазам видно. Вернее, по характерному взгляду, расшифровывающемуся как «господи, за что ты послал мне это наказание, и почему я сам его до сих пор никуда не послал?». Взгляд этот Ясутомо видит не так уж часто, всего лишь каждый раз, когда у них происходит очередное столкновение интересов — Сам себе готовить будешь, — с усталым смешком повторяет Тодо. — Всю неделю. — Ловлю на слове. — Даже не думай. Тодо почти невозможно переспорить, только убедить, что продолжать пикировку бессмысленно, и тогда каждый остаётся при своём мнении. Ясутомо к этому почти привык, Тодо был таким, наверное, всю жизнь, или, по крайней мере, пять лет их знакомства. Поэтому Ясутомо обречённо машет рукой и уходит собираться, едва не перецепившись через подбежавшую Аки-чан. Тодо умеет и любит обустраивать быт, в этом ему не откажешь. Вообще-то Ясутомо нет особого дела, какого цвета занавески и подходят ли полотенца к тапочкам, но Тодо с детства ещё привык, что дом должен быть безупречным и в любой момент готов к приёму гостей, поэтому не возражает и позволяет ему чудить на своё усмотрение. В этой квартире — подарок отца на совершеннолетие, эдакий способ сказать «я тебя обеспечил, дальше — в свободное плавание» — они живут чуть больше полугода, и за это время Тодо умудрился превратить типичную холостяцкую нору в очень даже уютную и жилую. Он в этом плане редкостный хоббит, всё ему нужно обустроить и приукрасить, чтобы всё было гармонично и декоративно, и радовало глаз, В обычной норе, в общем-то, было бы не хуже, но Ясутомо такое отношение всё равно ценит, хоть и ворчит. Ценил бы ещё больше, если бы не проклятые овощи. Даже в кафе Тодо умудряется заказать всего лишь салат, и Ясутомо демонстративно вскидывает брови. Невозможный человек. — Тебя снова что-то не устраивает? — интересуется Тодо, отложив вилку. Ясутомо даже прекращает пережёвывать бургер и едва не давится, попытавшись проглотить слишком большой кусок. — Я ничего не говорил. — У тебя всё на лице написано. Ясутомо озадаченно смотрит на своё отражение в ближайшем окне. Да нет, рожа как рожа… Ничем не отличается от обычной. — Это я недоумеваю, как меня вообще угораздило влюбиться в такого травоядного брюзгу. Тодо едва не давится минералкой. Примерно за полторы секунды Ясутомо понимает, что вовсе не от возмущения. Тодо всегда обладал счастливым даром слышать только то, что хотел услышать, будто у него в ушах стояли хитромудрые фильтры. Ну слава тебе, господи, кажется, случайно исправил ситуацию… Тодо всегда был падким на комплименты, даже такие неуклюжие, случайные. Впрочем, Ясутомо иначе не умеет. — Учти, я всё ещё обижен, — приходит в себя Тодо, и Ясутомо становится смешно. — Мстить будешь? — Буду. — Жестоко? — Очень. — А можно без овощей? Эй, люди же смотрят! Ясутомо уверен — когда-нибудь язык доведёт его до беды. А пока нужно просто уворачиваться от уничтожающих взглядов, которые, вместо столовых приборов, метает в него Тодо, и запомнить, наконец, что кулинары — народ обидчивый.