Чужой праздник

      Багрово-красный закат медленно сползал к горизонту вслед за спрятавшимся в деревьях солнцем. Даже для августовского вечера было необыкновенно жарко. Шумно скрипели кузнечики, звенели цикады. Где-то вдали хрипло каркал ворон, тоскливо и томно, наполняя сердце каким-то неприятным навязчивым предчувствием. Вечерний лес дремал, ласкаемый почти неуловимым ветерком.       Группа Така неслась среди деревьев, отталкиваясь сандалиями от крепких веток. Впереди Саске, слева от него невозмутимый Джуго, справа - Суйгецу. Карин замыкала. Она почти всегда была последней, так как парни не считались с её скоростью. Впереди показалась полянка и, спрыгнув в середину, Учиха сказал: - Привал!       Джуго в пару шагов исчез в темнеющем лесу, Карин бросилась собирать ветки для костра, а Суйгецу влез в мешок с припасами и заныл: - Опять рис без рыбы! Надоело!       Саске, сидевший под деревом, злобно зыркнул на болтливого товарища, но ничего не сказал. Откинул голову назад, упираясь в жесткий морщинистый ствол, и вздохнул. В этот момент из-за деревьев вышла Карин, шумно свалила хворост на землю, отряхнула руки и с усталым выдохом поправила очки, встав перед брюнетом: - Саске-кун! В километре отсюда есть маленькая деревенька. Пошли, купим какой-нибудь еды, заодно, может, под крышей переночуем! Так хочется домашней пищи!        – Вот, и очкастая согласна! – протянул блондин, строя просительную мордочку. Кавайный вид Суйгецу очаровательно дополняли ощетинившиеся в улыбке треугольные зубы. Карин на его замечание возмущенно сжала кулаки, но не оторвала восхищённого взгляда от своего кумира.       Поглядев на проступающие на небе звёзды, Учиха согласился и крикнул: - Эй, Джуго-кун! Мы в деревню. Идёшь?       Но Джуго не ответил. Он часто уходил в самую чащу леса и там погружался в осознание своего единения с природой. Докричаться до него в такие моменты становилось невозможно. Только вороний крик звучал им в ответ.        – А, пошли без него! – Суйгецу набросил мешок на плечи и двинулся следом за Карин.       Деревня состояла из двух рядов маленьких неказистых домов. В конце освещённой факелами улицы виднелись богато накрытые, ломящиеся от угощений столы, распространяющие невероятно привлекательные аппетитные запахи. Над ними, красиво подсвечивая кушанья, покачивались белые фонарики, но символы на них оказались написаны бордовой краской и издалека не читались. После стоявшей недавно жары, почему-то стремительно холодало, и в наступивших сумерках это навевало тоскливое мрачное настроение.       Карин постучала в ближайший дом, чтобы попроситься на ночлег, а беловолосый, не дожидаясь приглашения, отправился к столам. Он не собирался ни в чём себе отказывать, раз уж здесь праздник. И его ничуть не беспокоило, что на улице никого не было.        – Эй, Суйгецу-кун, подожди! – крикнула Узумаки и, увидев в приоткрывшуюся щель древнюю седую, как лунь старушку, сказала: - Госпожа, мы – усталые путники. Приютите нас, пожалуйста, на эту ночь!        – Нет-нет! – Воскликнула старушка и закрыла дверь. Но перед тем как сёдзи захлопнулось, девушка увидела в чёрных глазах женщины, глядящей куда-то ей за спину, безумный страх, и от этого по спине толпой пробежали мурашки, сковывая самый низ позвоночника в тянущем предчувствии. Карин посмотрела на Учиху, но тот сам пребывал в недоумении от поведения старушки.        – Эй! – крикнул из-за стола Суйгецу, сжимавший в обеих руках по рыбине на палочке. – Идите сюда! Тут такая вкуснятина!       Карин посмотрела на него и ощутила отвращение к доносящимся от угощений запахам.        – Странно, - Саске приложил руку к подбородку, но Карин, взяв себя в руки, уже стучала в следующий дом.        – Добрый вечер, - девушка была очень вежлива и в ответ на её приветствие дверь приоткрылась. Маленькой щёлкой. Мутноватый глаз за решётчатой перегородкой принадлежал ещё более древней, чем предыдущая, старушке. Почтительно поклонившись, Узумаки попросилась на ночлег и снова ей отказали, в спешке закрывая сёдзи, и нервно крутя ключом в замочной скважине. Суйгецу у стола разорялся, заманивая их разными вкусностями и расхваливая еду. Но Учиха и рыжая даже не смотрели в его сторону.       «Ну, и чёрт с ними!» - подумал Хозуки, запихивая в рот большой кусок сочной сомятины. Он разжевал нежную мякоть, с огромным удовольствием проглотил, наслаждаясь вкусом каждого кусочка. И замер, ощущая, как куда-то в глубину горла воткнулась острая кость. Стало трудно глотать и дышать, и, хватаясь за шею, Суйгецу попытался выдавить хоть малейший звук, а вырывалось только тихое шипение. Зверская боль раздирала всё внутри, разрасталась огромным каменным цветком, отнимала силы, кружила голову до безудержной тошноты. В ушах зазвенело, заметались дикими стадами ошалевшие мысли, низ живота свело в тугой комок. Он ударил себя кулаком в грудь, надеясь, что кость проскочит, резко влил в горло стакан воды, но ничего не помогало. Боль не уходила, обрывая сознание. Мечник развернулся в сторону своих товарищей, взмахнул им рукой, привлекая внимание, и рухнул за скамейку, скрываясь из вида.        – Не понимаю, - растерянно поглядела на спутника Карин, подходя к очередному дому. – Что происходит-то?        – Моя очередь, - дёрнул девушку за плечо Саске, отодвигая её от следующей двери, раздражённо постучался, и стоило перегородке сдвинуться, как он засунул в щель лезвие куная и рывком распахнул тонкую преграду. За ней мелкой дрожью тряслась малюсенькая, совершенно высохшая старушонка, вся в глубоких морщинах и пигментных пятнах. Учиха по-змеиному ухмыльнулся, и сообщил: - Сегодня, госпожа, мы будем ночевать в Вашем доме! Позаботьтесь о нас, пожалуйста!       Крестьянка низко поклонилась и произнесла: - Добро пожаловать! Вы можете занять комнату на втором этаже!       Голос старушки, сухой и безжизненный, вызвал у Карин какое-то странное отторжение, но девушка привыкла полагаться на мнение Учиха, а он вел себя как лидер. Отбросив от себя неприятные мысли, Узумаки пошла вверх по лестнице.        – Тебе принести что-нибудь? - спросил брюнет, открывая входную дверь, но рыжая помотала головой: - Я на диете.        – Вам лучше не ходить на улицу, - всё ещё стоявшая у порога крестьянка, бросила Саске под ноги горсть соли и протянула листок офуда, но носитель шарингана фыркнул и вышел наружу. Он был в себе уверен. Закрываясь, дверь протяжно скрипнула, снова вызвав у Карин сноп мурашек по спине и ломоту в зубах, а старушка что-то забубнила себе под нос, молитвенно складывая ладони и скрываясь во внутренних комнатах.       Узумаки хмыкнула, отгоняя неприятное чувство тревоги, и пошла дальше наверх. Комнатушка оказалась крохотная, пропахшая затхлой вековой пылью, тёмная и пустая. Дощатый пол вибрировал под ногой, противно дребезжал при каждом шаге, и идти было неприятно. Единственное окно находилось на другом конце помещения, и девушка поспешила к нему, опасаясь, что непрочная доска вот-вот треснет под ногой.       Саске, чувствуя на себе взгляды из-за всех дверей, уверенно подошёл к столу и осмотрелся, выискивая Суйгецу. Мечника нигде не было, зато среди блюд аппетитно алели крупно порезанные кусочки помидоров с зеленью. Их вид вызвал такое обильное слюнотечение, что Учиха не устоял: протянул руку, пододвинул к себе тарелку и похлопал ладонью по столу в поисках палочек. Ближайшие нашлись воткнутыми в большую миску с рисом, но наплевав на приметы, Саске выдернул их и ухватил сочную помидорину, прикрывая глаза от удовольствия. Первый кусочек проскочил совершенно незаметно, за ним отправился ещё один, и следующий, даря неописуемое, просто божественное наслаждение.       «Как же вкусно!» - подумал Учиха, вылавливая дольку побольше.        – Любишь помидоры? – из-за спины раздался голос Суйгецу, и по плечу увесисто хлопнула рука. Брюнет согласно хмыкнул, даже не оборачиваясь, и тут же мечник прямо в ухо вкрадчиво и протяжно прошептал: - А как насчёт целого? Сможешь съесть?       Вопрос прозвучал как-то неожиданно громко, неестественно, словно возникая алыми символами прямо перед глазами. Протупив несколько секунд, Саске резко обернулся, и тут же ему в рот с силой затолкали огромный, с кулак Джуго, спелый мягкий помидор. Отбиваясь, Учиха понял, что Суйгецу рядом нет. Есть лишь тёмная жилистая рука, забивающая рот и глотку ароматная, сладковатая масса, и удушающее чувство ужаса.       «Я не могу дышать! Прекрати!» - яркой волной пронеслось в цепенеющем мозгу. Прошибло ошеломляющим, звенящим во всём теле холодом, камнем скрутило мышцы. В позвоночнике что-то щёлкнуло, выгибая дугой, по спине покатился ледяной пот, разом промочив одежду, и нежный вкус помидора сменился на гнилостно-тошнотворный, вызывая в сознании вид тёмно-зелёной пушистой плесени, чуть дымящейся даже от малейшего прикосновения. Саске скрутило кольцом, несколько раз больно ударило о землю, и перед темнеющим взглядом проплыли белые полупрозрачные тени. Заиграла тихая заунывная музыка, с резко выбивающими из ритма нотами. Кото и сямисен скрипели мелодию, вытягивая душу. Кто-то затянул то ли песню, то ли молитву, срываясь с писка в гудящие давящие басы. Саске понял: праздник начался и гости собрались. А он - главное блюдо, готовое к подаче на стол.        – Сюда! – раздался голос откуда-то снизу, и Саске увидел фиолетовые глаза Суйгецу, ощутил рывок и потерял сознание.       Карин выглянула из окошка, но оно выходило на другую сторону дома, на тихий чёрный неподвижный лес. Тревожась за Учиху и Хозуки, девушка вернулась обратно к лестнице, и неожиданно увидела наверху, над крошечной лампочкой странную вещь на верёвочке. Любопытство оказалось слишком велико, и, дёрнув за тонкий шнурок, рыжая подставила ладони, но предмет оказался больше и легче, чем она предполагала. На голову высыпалась белой пылью разложенная по листу бумаги слишком мелко помолотая соль. Карин спустилась вниз, отплёвываясь и отряхиваясь, и попыталась найти хозяйку, но той нигде не было. Девушка обошла каждую комнату несколько раз, в недоумении рассматривая застылые, словно нежилые помещения. В открытое окно подул ветер, взметнув тонкие прозрачные бамбуковые жалюзи, и бесплотный голос сзади сказал: - Дитя, помоги упокоиться душам!       Карин медленно повернулась, ощущая, как на затылке поднялись волосы, рывком низ живота свернуло в рулончик свитка особой техники, а сердце замерло где-то в районе пяток. Девушка издала испуганный писк и без чувств медленно осела на землю, в расплывающемся сознании ощущая тёплый взгляд приютившей их старушки. Та показывала пальцем на татами в углу комнаты, и в этот момент сознание погасло. Потом сквозь туман небытия куноичи стала различать какую-то возню. Голоса Саске и Суйгецу о чём-то спорили, раздражая уставшую, тяжёлую, как пудовая гиря, голову, вызывая сильное желание, чтобы они ушли, исчезли, дали спокойно отдохнуть и насладиться тишиной мягкого мирного тёплого сна, где она снова дома, с родными, в объятьях любимых рук, качающих её сонную, как маленького ребёнка. Но вместо этого тянуло в черноту не отпускающего безграничного ужасного кошмара, заставляющего понять, что вернуться обратно уже невозможно, и она проклята навсегда остаться в этой деревне, плутать среди десятка разрушенных домиков, где в каждом под полом есть яма полная костей случайно зашедших сюда путников.        – Проснись, Карин-тин! – кто-то встряхнул девушку, и Узумаки, встрепенувшись, испуганно открыла глаза. Перед ней на корточках сидел Джуго, рассматривая её огромными глазами. – Где Саске-кун и Суйгецу-кун?        – Ну, они были здесь, - протянула Узумаки, потирая лоб и осматриваясь по сторонам. В предутренних сумерках комната выглядела совсем заброшенной, с облупившейся штукатуркой и проросшей в полу травой. – Всю ночь из-за чего-то ругались!        – Тогда пойдём их поищем и отправимся дальше, - предложил Джуго, протягивая ладонь, и Карин воспользовалась этой поддержкой. Она вышла из комнаты вслед за напарником, ещё раз содрогнувшись от пронзительного скрипа входного двери, шагнула в окрашиваемый первыми солнечными лучами мир и ахнула. Деревня оказалась давно заброшенной, с провалившимися крышами, растущими из всех щелей деревьями и травой и местами проломленными стенами. Просто призрачное место. Она развернулась по кругу, вспомнила свой сон и заорала, содрогаясь в истерике, колотя тонкими кулачками по массивной груди Джуго.        – Куда же пропала Карин-тян? – в который раз поинтересовался Суйгецу, лёжа на пыльном полу комнаты на втором этаже. Он чавкал, откусывая от пирожка с рыбой. Саске, стоявший у сумеречного окошка, даже не шевельнулся, с нетерпением ожидая рассвета. По его внутренним часам солнце должно было встать ещё три часа назад.