Приговорённые к жизни

Так что хитрость, говорю, брось свою, иудину, Прямо, значит, отвечай, кто тебя послал? И кто загнал тебя сюда – в винную посудину? От кого скрывался ты и чего скрывал? Владимир Высоцкий

      Вернувшись домой, Грей схватил лампу с джинном и заперся в туалете, громко хлопнув дверью. У меня очень важные дела, слишком важные, чтобы делить их с кем бы то ни было, как бы говорил этот хлопок.       Грей сел на опущенную крышку унитаза и долго разглядывал лампу, хмурясь и долго хмыкая. На самом деле его одолевали сомнения и опасения, которые Грей самолюбиво скрывал даже от себя, но он предпочитал считать, что просто желает поразмыслить над тем, чего же он на самом деле хочет. Это оказалось непросто. Ему много чего хотелось: наподдать Нацу, наподдать Леону, наподдать Эльзе и перестать раздеваться в общественных местах (хотя бы перестать полностью оголяться). Но больше всего этого ему хотелось хоть раз сходить с отцом на задание, где не будет больше никого, кроме них и их рюкзака.       Затоптав последние сорняки нерешительности, Грей схватился тремя пальцами за пробку, от которой уходила тоненькая золотая цепь, и с силой потянул вверх. Сначала она не поддалась, но послышался скрип, словно кто-то провёл пальцем по вымытой тарелке, и пробка с коротким звонким хлопком выскочила из горлышка и безвольно повисла на цепочке. Из горлышка показался синеватый дымок, и вскоре перед Греем показался Меней, смуглый, черноволосый, злющий. Первым, что он проревел, едва приняв нормальный вид, было:       – Ну чего?!       Потом он заметил Грея, сидящего на опущенной крышке унитаза, и на его лице промелькнуло выражение сдержанного мрачного веселья. Он издал какой-то странный крякающе-хрюкающий звук и кисло поинтересовался:       – Чего изволите?       – У меня есть желание, – начал Грей, просто чтобы с чего-то начать. Меней прохладно вскинул густую чёрную бровь, скрестив руки на груди, скривив рот, словно это было то, что он слышал уже миллион-другой раз. Впрочем, так оно и было. – Сделай так, чтобы... чтобы мы с отцом смогли остаться вдвоём. Без всех.       Меней поскучнел.       – И это всё? – он вяло сунул в ухо мизинец и что-то рассеянно там вертел, пока наконец это его не утомило, и он не вытер его о шёлковый пояс, брезгливо поморщившись. – Стоит ли тратить на это желание?       – А тебе какая разница? – угрюмо парировал Грей. – Ты, помнится, говорил, что обязан удовлетворить желание, или нет?       Меней одарил его мстительным колющим взглядом, поджав пухлые губы. Очевидно, любое упоминание о его должностных полномочиях вызывали в нём приступы неудержимой ярости, требующей немедленного словесного выхода, но в этот раз джинн непостижимым образом совладал с собой и сладким голосом уточнил:       – Стало быть, вы уверены?       – Да. Желаю, чтобы нам с отцом удалось остаться наедине, без посторонних людей. Строго в семейном кругу.       Меней горестно выдохнул, мол, я сделал всё, что мог, и монотонно протянул:       – Слушаю и повинуюсь.       Грею показалось, что он ещё услышал в конце «...мать твою», но счёл, что это ему показалось. После этого Меней сделал несколько странных движений рукой, какими шарлатаны-целители, мнившие себя специалистами по запудриванию мозгов, машут на своих сеансах перед обезумевшими бабками, пришедшими за чудесным исцелением. При этом на лице джинна было только снисходительное презрение к тому, что он делает, точно это делал не он, а кто-то другой. Наконец он опустил руки и пожал плечами.       – Всё, – коротко сообщил он. – Желание исполнено. Бай-бай.       И его начало медленно затягивать в лампу, и Меней с радостью подставлял лицо потоку воздуха, всасывающему его нематериальное тело в его крошечное жильё, в котором он провёл последние несколько веков. Когда же его голова оказалась на уровне лица по-прежнему сидящего Грея, он скривился и быстро пролаял:       – Как же вы все меня бесите!       И прежде, чем Грей успел отреагировать, голова джинна исчезла в горлышке, со звуком, с которым всасываешь в себя длинную макаронину, и пробка бодро встала на своё место.       Грей нахмурился. Фыркнул. Поднял крышку и проделал всё то, что и принято делать в туалете, а не вызывать из ламп джинном, чтобы они исполняли твоё желание. Интересно, пронеслось в голове у Фулбастера, много ли раз Менея вызывали вот так – сидя на опущенной крышке унитаза, в помещении полтора метра на полтора с единственным маленьким пыльным окном и горой половым тряпок, подпёртых облезлой ободранной шваброй. Но, утешил себя ледяной маг, вполне вероятно, что его вызывали в местах и похуже. Джинны, они как таксисты, мало ли кто завалится к тебе посреди ночи, нужно уметь игнорировать посторонние закидоны и молчаливо и ревностно выполнять свою работу. Додумав эту мысль, Грей остался доволен, только, по более зрелом размышлении, вычеркнул слово «ревностно».       Зайдя в комнату, Грей первым делом вернул лампу на прикроватный столик и упал на кровать. Сейчас отец в гильдии, куда они отправились, чтобы препоручить Меркурия Миражанне, и, наверное, скоро вернётся. Интересно, как джинн решил отвадить Нацу и остальных от назойливых присовокуплений к их заданиям, и когда это станет ясно? В любом случае, Грей испытал облегчение. Он расслабил мышцы лица и позволил себе ненадолго задремать после удачно выполненной работы. Его разбудил щелчок. В дверном проёме показалось красивое отцовское лицо с выступающими скулами, отмеченное выражением смущённого беспокойства.       – Эй, ты тут не уснул?       Грей молча спрыгнул с кровати и натянул первое, что попадётся под руку. Учитывая, что спонтанное оголение случалось с ним часто и оставлялось без внимания, то одежду он мог найти практически в любом углу. Отец смиренно наблюдал, как сын продевает ноги в штаны, откопанные между тумбочкой и кроватью (Грей незаметно сунул лампу с широкий глубокий карман), провожая обречённым взглядом каждое его движение, пока наконец тот не выдохнул так, словно принял какое-то важное решение и не встал перед ним с видом самым воинственным, и отец мысленно приготовился к выволочке.       Но вместо упрёков – вполне, как он считал, обоснованных – услышал:       – Пойдём, прогуляемся, что ли?       И, втиснувшись между отцом и косяком, вышел на крыльцо.       Они вышли в приятный тёплый день, ненавязчиво пригретый белым пятном солнца. Грей в своё время поселился здесь потому, что ему никто не был нужен, да и он мало кому мог пригодиться, а, следовательно, он никому ничего не был должен. Кроме того, он был ребёнком, и перспектива поселиться в одиночестве в коробочке, где некому указывать тебе, куда складывать одежду, когда мыть посуду и стоит ли вообще её мыть, что надо убраться в комнате, очень его прельщала. Когда, несколько лет спустя, у него в голове появились зачатки хозяйственности, погребённые, однако, под свалкой холостяцких ухваток и всех вытекающих из этого привычек, он обнаружил, что поселился в очень удобном месте, поскольку поблизости было множество магазинчиков, лавочек и забегаловок, не претендующих на звёзды. Здесь всегда кипела жизнь, мелькали кареты и разноцветные пёстрые фургончики с запряжённым в них лошадьми, из которых каждую минуту что-нибудь выгружали, что-нибудь, наоборот, запихивали, слышался топот копыт, ржание лошадей, звон дверных колокольчиков и монотонный гомон очереди.       Сейчас же улица был неестественно тихой, безлюдной, пустой. Словно дом, который покинули в спешке, позабыв захватить кастрюлю, книгу, свечку, любимый вышитый платочек... На двери мясной лавки висела рукописная табличка «Открыто», но, осторожно заглянув внутрь, Грей и Сильвер никого не увидели. Они медленно вошли. В помещении горел свет, над витриной, заляпанной кровью, висели туши животных, готовых к разделке, чуть подальше, подобно сосулькам, раскачивались палки сосисок. Огромный разделочный нож валялся за витриной, а на деревянной разделочной доске виднелся чуть заметный след, точно нож рухнул на пол, случайно соскользнув с её краёв. Грей и Сильвер переглянулись. Конечно, так поступать было нельзя, но ничего другого им попросту не оставалось.       Они медленно зашли за витрину и двинулись к кладовой, изо всех сил стараясь не налететь на холодную влажную тушу. В кладовке тоже горел свет. Но никого не было. Нехорошее предчувствие шевельнулось у Грея где-то под ложечкой, огрев его спазмом необъяснимого страха.       Они вышли из лавки мясника и прошли дальше по улице, где располагались швейная мастерская и пекарня, где ко всему прочему подавали ещё и самый отвратительный кофе, который Сильвер когда-либо пробовал. Обычно женские силуэты начинали маячить перед глазами ещё до того, как открывалась дверь, раздавался короткий мелодичный звон и навстречу клиентам выбегала дородная дама в зелёной шляпе, украшенной восковыми цветами, но сегодня всё было иначе. В воздухе ещё словно витал кокетливый и заливистый смех барышень, перекидывающих синий шифон через плечики, но ни их, ни хозяйки нигде не было. Беспокойство Грея медленно подбиралось к отметке «холодный ужас».       Не сговариваясь и ни слова друг другу не сказав, отец с сыном ускорили шаг. Встав перед входом в гильдию, они отдышались. И если Сильвер был просто встревожен, то Грей был в состоянии падучего. Осознание того, что он наделал, перекрывало ему воздух и затуманивало взгляд. И хотя он ещё мало что понимал, в глубине души он начал догадываться, что явилось всему причиной... Но, толкая тяжёлые ворота, он продолжал питать слабую надежду на то, что всё это ужасное, жуткое совпадение...       ...пусто.       В гильдии пахло алкоголем, выпечкой, духами и палёным, но никаких признаков того, что тут были люди. Скамейки и стулья были либо отодвинуты, либо разбросаны, на столах стояли пустые и полупустые кружки, несколько лежали, разбитые, на полу. По ковру были разбросаны осколки, окурки, швабра, мармелад и карамель, а за барной стойкой, занимаемой Мирой, лежало то, что некогда было тарелкой, и сверху её накрывало белой полотенце, словно покойника. Грей почувствовал, что у него пересохло во рту, а вот спина мокрая, и рубашка прилипает к спине. Они прошли в Трофейную, но там никого не было. В подвале, где хранилось вино, не было ни души. На втором этаже, кроме веера Эвергрин и стены с заданиями, было тихо и безлюдно. В лазарете, в комнате мастера, на смотровой площадке, в уборных, мужских и женских – пусто, тихо...       Закончив осмотр и убедившись в том, что в гильдии и вправду никого не было (Сильверу даже не верилось, что именно это место он покинул четверть часа назад), они сели на ещё тёплые скамейке и уставились друг на друга, задавая один ужасающий, сумасшедший вопрос.       Вся Магнолия – исчезла?!       Грей положил руки на колени под стол, чтобы отец не видел, как они дрожат. Мысли, тяжёлые и мрачные, теснились в его голове, одна кошмарнее другой: если все исчезли, то где они? Как вернуть их назад? А что, если их невозможно вернуть? Грей избегал смотреть на отца, не в силах открыть рот. Ему казалось, что его сознание проваливается в какую-то глубокую глухую пустоту, дрейфуя, как листок на гребне волны, в то время, как его тело продолжает сидеть на скамейке в пустой гильдии, пустыми глазницами глядя в никуда.       Сильвер тоже молчал. Но, в отличие от полуобморочного Грея, он мог думать. И думал о вот о чём. О том, что это никак не государственный переворот. Ну не мог он свершиться, пока он ходил от гильдии до дома. А если и была какая-то эвакуация, не могла же она пройти так тихо и незаметно, что о них даже забыли. То есть причину не стоило искать в чём-то обыденном. Правда, почему это не коснулось его и Грея, Сильвер решительно не понимал. Конечно, ему не хотелось исчезнуть чёрт знает куда, когда у него даже не спросили, что он об этом думает, но как вытаскивать из этого весь город (да и откуда – вытаскивать?), Сильвер не знал.       Он взглянул на сына и почти отшатнулся. Лицо Грея было какого-то ужасного землистого оттенка, словно ему не хватало воздуха. Сильвер даже не думал, что для сына это такое страшное потрясение, хотя отчасти он его и понимал.       – Грей.       Грей посмотрел на него, изо всех сил стараясь выглядеть оживлённым.       – Давай-ка выйдем на улицу.       Задвинув ворота, Грей сначала упёрся отцу в лицо взглядом решительным, но пока ещё не избравшим цели, после чего залез в карман и извлёк лампу. В тот момент Сильвер почти догадался. Грей яростно выдернул пробку из горлышка, и Меней медленно выплыл, сделавшись из синего шоколадным. На его красивом полнокровном лице отразилось отвращение:       – Ты? Опять?! – и он страдальчески отпрянул, оттянув за собой струйку сиреневого дыма.       – Ты... Как это всё понимать?! – вскинулся Грей.       – Что – всё? – свирепо осведомился джинн.       Грей обвёл рукой улицу, включая в этот жест и фонтан, где обычно играли дети и гуляли собаки, и гильдию, пустую и тихую.       – Где они?! – напирал Грей. Меней вновь сунул в ухо мизинец и ворчливо ответствовал:       – О Господи, понятий не имею! Какая разница? Ты загадал желание, я исполнил.       На мгновение Грей лишился дара речи.       – Я... я не это имел в виду! Зачем город-то надо было... – беспомощно выкрикнул он.       – А мне чихать, – отчеканил Меней, – что ты там себе имел в виду. Ты как сказал, я так и сделал. А то, что ты не умеешь ясно формулировать желания, не моя проблема. Как бы я сеял хаос и разрушения, если бы не делал всё шиворот-навыворот?       – Ну-ка вертай всё взад! – нетерпеливо перебил его ледяной маг, воинственно надвинувшись на джинна.       Меней испустил тяжёлый усталый вздох, точно готовясь произнести отрепетированную фразу, сидящую в печёнках от многолетнего использования.       – Вы чем меня вообще слушали? – ему удалось произнести это почти что мягко. – Я же говорил. ОТМЕНА ЖЕЛАНИЯ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЖЕЛАНИЕМ! Ни в каком виде, ни в каких обстоятельствах.       – Что за дурацкое правило? – вмешался наконец Сильвер, чувствуя, как к горлу подступает нетерпеливое раздражение.       – Слушай, мужик, тебе что все дурацкие правила зачитать?! – язвительно поинтересовался Меней. – Как будто это я придумал! Этот грёбаный учредительный комитет с его долбанной комиссией... Эти шишки, чтобы как-то оправдать своё существование, развлекаются тем, что придумывают «дурацкие правила», обязательные к исполнению, и наплевать, насколько они абсурдны – это же плоды их трудов, чтоб их всех там!..       Кажется, в тот момент Меней оседлал своего любимого конька, уже сжимая кулаки, словно готовясь задушить птицу. Желая как-то вывернуть разговор в первоначальное русло, Сильвер осторожно уточнил:       – Учредительный комитет?.. Вами что, кто-то управляет?       Меней внимательно взглянул на него и буркнул почти что с вызовом:       – А вы думали – у джиннов нет иерархии?       В этих словах мелькнули и обида, и изумление перед бесконечностью человеческого невежества, и даже гордость. Только табель о рангах в исполнении джиннов Грея сейчас не интересовал.       – Мы можем вернуть их назад? – настойчиво продолжал он. Меней не удостоил его взглядом, зато очень выразительно вздохнул.       – Вы, люди, так вашу раз так, сами не знаете, чего хотите, – буркнул он так, как будто было унижено его достоинство. – Сначала ты был недоволен, что все к вам лезут; теперь тебя опять что-то не устраивает...       – Стоп-стоп, – вмешался Сильвер, чувствуя то раздражение, которое находит, когда ты вдруг обнаруживаешь, что не понимаешь чего-то, что понимают другие, будучи при этом единственным человеком, кому это знание действительно необходимо, – да объясните уже, что произошло.       И Грей нехотя, медленно выдавил всю историю, пропустив, однако, всё, что касалось его собственных, сокровенных мыслей и утаив все свои скрытые претензии и упрёки. Он подумал, что в данной ситуации его переживания и суждения никого не будут интересовать. Сильвер молча слушал, ощущая себя конченым человеком, со смешанными чувствами недоумения, сочувствия и вины. Когда Грей закончил, они оба посмотрели на джинна, висящего в воздухе с выражением покровительственной скуки, материализовав из воздуха бокал какого-то бардового напитка, а из бокала торчали очаровательный бумажный зонтик и вишенка. Меней следил за ними, делая маленькие неторопливые глотки, так, словно вынужденно смотрел неимоверно нудную пьесу. Он развалился в воздухе, словно на диване, в позе отдыхающего античного бога.       – Ну хорошо. Ладно. Может быть, стоит пожелать ещё раз?       – Одно желание в день, – равнодушно напомнил Меней, не меняя позы.       – Тогда исполни завтрашнее желание, а завтра считай, что у тебя отгул, – нашёлся Сильвер.       Меней обдумал это предложение и медленно кивнул.       – Предположим, я согласился, а дальше что?       – Мы попросим, без упоминания предыдущего желания, чтобы город снова наполнился людьми.       – Я просто перемещу сюда людей из ближайшего города, – отмахнулся джинн. – Это, безусловно посеет хаос, – с удовольствием отметил он, – но исполнит ваше желание.       – А попросить, чтобы люди вернулись на свои места, мы не можем?       – Нет. Это автоматически зачтётся, как отмена желания, а, стало быть, не может быть желанием.       – Но ведь, если желание загадывал Грей, а теперь загадаю я, то это будут разные желания, разве нет?       Сильвер надеялся, что заставит джинна растеряться, но куда там. Меней состроил кошмарную, приторно-ласковую гримасу, которую Сильвер квалифицировал, как улыбку, и проговорил:       – Кстати, хорошо, что ты спросил. Видишь ли, даже джиннам не под силу отмечать всех желающих без исключения, поэтому ближайших кровных родственников принято считать за одного человека, поскольку он (небрежное отсылающее движение подбородком в сторону Грея) расценивается как продолжение тебя.       Грей остолбенел.       – Ничего себе у вас логика, – заметил он.       – Кучу времени экономит, – пожал плечами Меней.       – Слушай, я никак не пойму, – устало заговорил Грей, – к чему это всё? Неужели это так трудно, отменить то, что уже исполнил? Что за нужда вообще запрещать отмены желания? Бред какой-то.       – Ха, – возмущённо воскликнул джинн, уперев руки в боки, – знатоки сыскались! Да если бы мы отменяли всё, что исполнили!.. А норму как выполнять? А с накладными что делать, а?! Я и так на плебейских правах, а тут и без отпускных остаться недолго!       Он обиженно фыркнул, нервно потряхивая головой.       Сильвер и Грей беспомощно переглянулись.       – И что же нам теперь делать? – туповато спросил Грей то ли у себя, то ли у отца.       Сильвер молчал. Он попытался представить себе, куда подевались жители Магнолии, точнее, куда их закинула лёгкая рука джинна. Если он раскидал их по свету не глядя, значит, они могли оказаться где угодно, осиротевшие, обезумевшие, растерянные. При мысли о том, что кто-то из них мог плюхнуться посреди океана или рухнуть прямо в жерло вулкана, он поёжился.       – Ну, вообще-то, – нехотя проговорил джинн, – кое-что я мог бы сделать.       Отец с сыном одновременно посмотрели на него со смесью сомнения и надежды. Конечно, такому приступу добродетели у джинна, выворачивающего желания шиворот-навыворот, нельзя было слепо доверять, но ничтожная вероятность того, что даже Меней не чужд совести, всё же оставалась.       – Если бы вы подписали со мной договор, желание могло бы быть отменено.       Градус напряжение подскочил ещё на несколько отметок.       – Ну и каким же образом? – медленно и тщательно выговаривая слова, спросил Грей.       Меней сделал вид, будто занимается своими ногтями.       – Когда человеком подписывает с джинном договор, он отчасти наделяется правами джинна, – невозмутимо объяснил он. – Я могу сопроводить вас в контору для утверждения договора. Если, конечно, вы будете его подписывать.       Грей недоверчиво скривил бровь.       – А где подвох?       Меней отвлёкся от ногтей и состроил обиженное выражение, став похожим на огромного смуглого младенца. С видом оскорблённой невинности он поправил чёлку и сокрушённо-горестно покачал головой:       – Тяжело жить во времена скептиков. Нет тут подвоха. Но я это не по доброте душевной делаю, не обольщайтесь. Это наше ноу-хау. Спец-услуга. Об оплате можно договориться и потом. Ну так что? Учтите, к Кнопке Перезагрузки я вас не подпущу.       – А ЭТО ещё что? – вопросил Сильвер, чувствуя, как головная боль поступательно накатывает на затылок и бьётся о виски.       Меней откашлялся, довольный тем, что добился внимания скудной, но всё же аудитории. Зная, что всё зрительское внимание приковано к нему, он вздохнул, материализовал из воздуха какую-то тоненькую книжечку, испещрённую закладками, и принялся неторопливо её листать, плюя на палец. Поверхностно бегая глазами по строкам, Меней бормотал что-то себе под нос. Грей сумел различить только: «Так, превращение в джинна... оформление... не то...» и «...экстренная дематериализация лампы... нет... да где же это?»       Наконец Меней победно выпрямился и провозгласил:       – Нашёл!       После этого он ещё раз прокашлялся и, держа книжку на расстоянии вытянутой руки, принялся вещать:       – Вы собираетесь нажать на Кнопку Перезагрузки! Так, нет, это мы пропустим... хм-м, так, брм-брм, это не надо... А, вот. Кхм. Обращаем ваше внимание, что не существует Кнопки Перезагрузки для Кнопки Перезагрузки (он внимательно взглянул на отца и сына поверх книги, как бы желая убедиться, что они поняли), то есть эффект, произведённый нажатием Кнопки Перезагрузки, является необратимым. Нажатием Кнопки Перезагрузки отменяются все исполненные джинном желания за последние пятьдесят лет. Отмене подвергаются желания, исполненные джинном, в лампе которого расположена данная Кнопка. Обратите особое внимание на то, что джинн и организация, к которой он принадлежит, ответственности за последствия не несёт. Помня об этом, сто раз подумайте, прежде чем производить Нажатие.       Книжка захлопнулась и испарилась в оранжевом облаке.       – Вот такие вот дела, – развёл руками Меней. – Но это на самый крайний случай. Конечно, я мог бы позволить вам ею воспользоваться, поскольку это ввергло бы полкоролевства в несравненный, восхитительный хаос, но начальство меня за это по голове не погладит. Куча бумажной волокиты, пересмотр жалований, перераспределение кадров... Морока, короче.       Удовлетворённый произведённым впечатлением, Меней, кажется, был настроен почти благодушно. Он даже забыл о своём непомерном самолюбии.       – Ну, договор подписываем или как?       Сильвер вопросительно посмотрел на сына. Тот только пожал плечами.       – Если по-другому никак...       Меней казался совершенно равнодушным, и только очень внимательный человек мог бы заметить, что он был взволнован и нетерпелив. Ему стоило огромного труда выглядеть спокойным.       – Но послушай, ведь белокурая барышня говорила – они хитры. А этот ещё и агрессивный самодур. Думаешь, стоит?       – А есть другой выход?       Да нет, со вздохом подумал Сильвер. В том-то и дело, что нет.       – Ладно, давай, чего там надо подписать, – сказал он.       На лукавом лице Менея отразилось облегчение, которое он, однако, самолюбиво и безуспешно пытался скрыть, и в тот же миг перед носом Грея и отца появился рулон бумаги, напоминающий те, что вешают в общественных уборных для просушки рук, который с шумом полетел на землю и стал складываться в кучу, когда Меней легонько его тряхнул. Когда груда бумаги уже укрыла сапоги и стала подбираться к коленям, джинн зачем-то стал скатываться бумагу обратно, пока на уровне глаз Грея и Сильвера не оказалась странная фиолетовая печать, подобных которой ни тот, ни другой никогда прежде не видел. Слева от неё была прочерчена коротенькая строчечка, предназначенная для подписи.       По опыту Сильвер знал, что, когда, что-то собираешься подписать, сначала следует это прочитать, но, поднявшись взглядом над печатью, он вдруг с удивлением обнаружил, что рулон бумаги был чист. Он вопросительно посмотрел на Менея.       – Ну и?       Меней раздражённо закатил глаза:       – Что опять не так?!       – Здесь ничего нет, – сухо сообщил Сильвер, чувствуя, что костенеет.       Меней хмыкнул, перегнулся через бумагу, которую держал, при этом Сильверу и Грею пришлось любоваться синим дымом, которым резко обрывалось туловище джинна.       – А что, по-вашему, здесь должно быть? Мы же и так всё обговорили.       – Кто-то жаловался на бумажную волокиту, а сам переводит бумагу токи так, – не менее сухо, чем отец, заметил Грей. Меней отмахнулся и доверительно обронил:       – Для понтов.       Сказав это, он выхватил из воздуха гусиное перо и протянул им с видом самым независимым.       Поколебавшись, Сильвер взял перо в руки и посмотрел на сына, давай-ка лучше я, мол. И пока Меней подчёркнуто равнодушно держал лист, Сильвер всё пытался пристроиться так, чтобы можно было разборчиво написать своё имя. В последний раз он так мучился, когда ему было восемь лет, и мать отправила его в школу, где учились сыновья местных рыбаков и моряков, то есть все те дети, с которыми Сильвер регулярно сталкивался, когда прибегал на причал глянуть – не реет ли вдали флаг корабля, на котором плавал отец. Ему тогда казалось, что он учится хуже всех, хотя на самом деле среди всех сидящих в душном классе балбесят, он был чуть ли не самый толковый.       Наконец, совладав с пером, Сильвер всё же довольно неказисто вывел имя и фамилию на листе, и в тот же миг перо и бумага с хлопком исчезли. Одновременно с этим Сильвер уловил странное ощущение в запястьях, но не обратил внимание, списав это на затёкшие мышцы.       – Ну, а теперь за мной, – удовлетворённо сказал Меней и дважды хлопнул в ладоши.       Грей ощутил лёгкое головокружение, похожее на то, что он чувствовал, когда Хеппи впервые резко поднял его в воздух. Несмотря на сомнения, в груди у него невольно расправляла крылья надежда, тем притягательнее, чем призрачней она была. Считая тот обморочный, острый кишечный ужас подлинным наказанием за досадную оплошность, Грей с несвойственной ему наивностью уже было решил, что самое худшее позади.       Но очень скоро и ему, и его отцу пришлось увериться в том, что в тот момент худшее и не думало начинаться.