Riding Solo

— Послушай, ты не мог бы мне объяснить, какого черта тебя не было две недели, а теперь ты заявляешься, швыряешь меня в машину — больно, между прочим — и куда-то везешь? — не сдержавшись, выпалил Соло после нескольких минут глухой тишины, нарушавшегося только его собственными громкими вздохами. Ему порядком надоело это угрюмое молчание, словно Илья и двух слов связать не мог — а ведь он мог, еще как мог, Соло лучше других знал. Нужно было себя как-то сдерживать: все же агент ЦРУ, не какая-нибудь избалованная девчонка, а вел себя — именно так. По правде говоря, Наполеон соскучился. Просто блядски соскучился, чтобы держать себя в руках сейчас. Плевать уже было, где: хоть прямо в этой машине, хоть в чертовом лесу за окном — так неебически плевать, что Соло не узнавал себя сам. Боже. Ведь еще с первого дня стало понятно, что с русским лучше не связываться вообще — так нет же, связался, еще покрепче других, значит, пеняй на себя. И все бы хорошо — ну, за исключением отчаянной дрожи в пальцах — скажи Илья хоть что-нибудь, хоть одно слово. Но он молчал, вцепившись в руль и только изредка кидая на неуемного американца мрачный взгляд исподлобья. Что ж, ладно — значит, нужно было действовать иначе, не так ли? Соло мягко опустил ладонь Илье не то на плечо, не то на шею, обжегшись привычным теплом кожи. Тот даже не вздрогнул, хотя ладони у Наполеона были холодные, только зло повел плечом. Повезло еще, что не врезал сразу. Пальцы до боли сжали сильные мышцы, упираясь в самую ключицу, и скользнули дальше по мягкому вельвету куртки, обводя рельеф напряженной руки. Илья чуть мотнул головой, сощуривая глаза и внимательнее смотря за дорогой — на трассе не было ровным счетом никого, кроме них, но это едва ли казалось странным. Ладонь Наполеона мягко обернулась вокруг локтя, упала Илье на грудь; пальцы сжали язычок «молнии» на куртке, ловко потянули вниз. Щелкнули, расходясь, полы — Илья сжал зубы до выступивших скул; автомобиль взревел громче, и обоих слегка тряхнуло. Закрыть бы окно — ветер со свистом рвался в щель между стеклом и сталью, но Илье было не дотянуться, а Соло просто не хотелось останавливаться. Две недели — слишком даже для него. — И даже не говори, — рука рванула пряжку ремня, — что не хочешь, — насмешливо-холодный взгляд синих глаз впился чуть повыше подбородка русского, — хотя я вовсе не уверен, что ты еще не разучился говорить. Наполеон очень хорошо видел, как дернулась его верхняя губа, а пальцы сжали руль слишком сильно. — Мы едем на задание, ковбой, — голос Ильи чуть дрожал, словно он едва сдерживал ярость. В низкой хрипотце ощущалась чистая, беспримесная сталь, да и пресс под ледяными наполеоновскими пальцами только закаменел. Весь он был — словно тетива лука: не удержишь — больно по рукам ударит. — Мне бы очень не хотелось сейчас останавливать машину, чтобы воспользоваться наручниками, что лежат в левом кармане моих брюк. Сам руки уберешь или помощь нужна? Илья крепче впился ногтями в руль, закусывая щеки изнутри — стараясь не реагировать на умелые руки; этому их обучали несколько месяцев — в ЦРУ, кажется, учили совершенно другому. Специально, чтобы соблазнять русских агентов, разумеется. Наполеон только хмыкнул, словно прочитав его мысли. Ладони дернули ремень сильнее, высвобождая из первых двух петель; пальцы едва успели коснуться пуговицы на брюках, взгляд — помутнеть в предвкушении. Соло медленно разучался сдерживаться. Лязгнули тормоза — шины с характерным звуком зашипели, лихо выехав на обочину; глухо стукнул о дверцу ремень безопасности, громко скрипнула она сама. Наполеон закрыл глаза за секунду до того, как Илья рывком открыл дверь с его стороны, тут же хватая за отвороты пиджака и грубо встряхивая. Он только поморщился, поднимая голову; на лице застыло самое невинное выражение лица, на которое он только был способен. Честно говоря, Илье захотелось разбить ему нос. — Руки, — рявкнул Курякин; доставая из кармана наручники. Как же, черт возьми, он не прогадал, взяв их с собой. С Соло иначе нельзя — только «по-плохому», только кнутом — в обоих смыслах. Наполеон задумчиво цокнул языком, словно у него был хоть какой-то выбор, опустил голову и медленно повернулся к русскому спиной, сцепляя руки в замок. Кажется, даже не собирался язвить в ответ. Кажется. — Не знал, что ты увлекаешься БДСМ, большевик, — усмехнулся Соло, в следующее мгновение только возмущенно охнув от боли в суставах: Илья резко дернул его руки вверх, обернув короткую цепочку вокруг ручки двери. Два громких щелчка — и запястья Наполеона оказались в слишком надежном плену, чтобы даже пытаться освободиться. Что ж, он все еще мог говорить. — Ты их всегда с собой носишь? Надеюсь, кляпа у тебя нет. Не думаю, что тебе будет приятно, когда я потом случайно прикушу твой драгоценный член, знаешь, уставшие мышцы слушаются плохо… — У меня есть метод надежнее, я тебя просто вырублю, как раз за пару часов очухаешься, — мрачно ухмыльнулся Илья, почти невозмутимо поправляя ремень, медленно облизывая губы, завел машину и тронулся с места. — Скучно, — протянул Соло, ерзая на кресле в попытке сделать так, чтобы железо впивалось в кожу не так сильно: Илья ощутимо переборщил с силой, и теперь Наполеон не сомневался — чертовы синяки не сойдут неделю, хорошо еще, если не сотрет до крови. И тем не менее… боже, гребаный извращенец, у которого встает на собственную беспомощность, вот кем он был; стыда почему-то не было вовсе, а вот взгляд — мутнел с каждой секундой. — Ты серьезно надеешься убедить меня в том, что мы едем на задание? — Нет. Сначала нужно заехать к Уэйверли и его получить. К твоему сведению, нас просили поторопиться, ковбой, — словно только вспомнив, Илья прибавил газу, стараясь не замечать мучений Наполеона — и своих, кстати, тоже: найти себе кого-нибудь в глухом сербском городке оказалось просто непосильной задачей. Но миссия всегда должна была быть главнее; к тому же, Соло наверняка нужен был Уэйверли в рабочем состоянии, а оставлять его в нем после всего Илья не собирался совершенно. Оставалось только гнать быстрее и надеяться, что перед заданием им дадут хоть немного времени — «отдохнуть». — Ты правда не хочешь, или мне стоит начать умолять? — насмешливо спросил Соло, подаваясь вперед, чтобы скрыть растущее с каждой секундой возбуждение — все равно чертов русский явно даже не думал начать делать хоть что-нибудь. — И не зови меня ковбоем, если не собираешься дать мне «вернуться к моей лошади» в течение следующей пары минут. — Умолять ты можешь сколько угодно, но твоей ненаглядной заднице придется потерпеть, пока мы не доедем, — снова начиная раздражаться, пробормотал Илья. Скользнул беглым взглядом по американцу: конечно, от него не укрылась ни неудобная поза, ни страдальчески изогнутые брови. Становилось душно; несколько прядей волос упали Соло на лицо, но откинуть их никак не получалось. Курякин коротко усмехнулся — похоже, тот был абсолютно в его власти, иначе вряд ли бы стал это терпеть, слишком уж привык к комфорту. — И разве я буду неправ, если скажу, что тебе просто блядски нравится то, что ты не можешь даже сесть нормально? Наполеон устало откинулся на дверцу машины, оставив попытки освободиться, и теперь загнанно дышал, скользя тяжелым взглядом по русскому, даже не стараясь закрыть глаза, чтобы перед глазами снова вспыхнули воспоминания об их последнем разе: тогда запястья так же туго, едва ли не до хруста, сжимали сильные ладони Ильи, пока сам он глубоко и неустанно вбивался в извивашегося под ним Соло. Боже. Порой Наполеон ненавидел свою фантазию. — ‘Иди нахуй’, знаешь, — И если ты сейчас скажешь, что ‘на хуй’ должен идти я, я тебя придушу, потому что я бы, блять, с удовольствием, — снова не удержался он. Похоже, и его зацепило этой проклятой русской вспыльчивостью. А Илью — наоборот — этой совершенно нетерпимой американской холодностью: он только хмыкнул, демонстративно откинув с лица светлые пряди. На самом деле, он тоже держался только недюжинной силой воли, чувствуя, как приливает к паху кровь от одного только взгляда на начинавшего выдыхаться Соло. Блядская миссия. — Честно говоря, я бы посмотрел на то, как ты пытаешься меня придушить, ковбой, — Наполеон поморщился, борясь с желанием пустить в ход ноги. — Если помнишь, после нашей первой встречи ты сидел так, как будто тебя выебало человек десять, не меньше. — Не льсти себе, большевик, — отмахнулся Соло, с силой закусывая губу, пытаясь не застонать: чертовски зачесался висок, а руки можно было сдвинуть едва ли не меньше, чем на дюйм. В который раз уже он жалел, что не смог сдержаться; но держать руки при себе, а язык — за зубами, кажется, было попросту выше его сил. Стоило Илье только открыть рот, чтобы сбить спесь с американца очередной насмешкой, как зазвонил телефон, встроенный в панель между креслами. — Курякин? — Уэйверли, — поприветствовал босса Илья, бегло взглянув на Наполеона. — Соло с тобой? — Я здесь, — хрипло отозвался Соло. Жарко становилось просто неимоверно; вот Илье — хоть бы хны, а еще с севера. Но Наполеон скорее бы вырвал себе язык, чем попросил что-нибудь у русского сейчас; тот только усмехнулся, закрывая и свое окно. Блять. — Вы… дрались? — недоуменно поинтересовался Уэйверли, впрочем, тут же спохватился и продолжил. — Так вот, я хотел сказать, у вас незапланированный трехдневный отпуск до приезда Кэссиди, а с этим заданием, мы решили, лучше справится мисс Теллер. Отдыхайте. — Спасибо, шеф, — сухо поблагодарил Курякин перед самым концом связи. — Ну что, мы все еще торопимся? — Наполеон коротко ухмыльнулся, помотав головой и поводя затекшими плечами. Уже поняв, что порядком потрепал русскому нервишки, он чуть подался вперед, поднимаясь на колени и выпрямляя спину. Ответом ему послужил все тот же громкий визг покрышек, резко сошедший на «нет» рев мотора и знакомый щелчок пряжки ремня. Одной рукой Илья грубо схватил его за волосы, крепко прикладывая головой о стекло, другой — спешно расстегнул брюки и спустил их вниз вместе с боксерами; коленом уперся между расставленных ног Соло, спиной — в низкий потолок автомобиля. Как он вообще здесь уместился со своим «богатырским» ростом, только и успел подумать Наполеон. Возбужденный член коснулся сжатых губ; он послушно открыл рот, обводя языком головку, медленно скользя по всей длине, прижимаясь губами к уздечке и яйцам, шумно втягивая воздух через нос и мягко прикусывая голубые дорожки вен. Это был явно не тот темп и «стиль», который предпочитали они оба; но Соло, кажется, решил поиграть в элитную шлюху. На самом же деле ему просто хотелось, чтобы у Ильи сорвало к чертям, чтобы он уже, блять, не церемонился и ничего не позволял делать самостоятельно. Долго Курякин не продержался — на это Наполеон и рассчитывал, с каждой секундой дразня все грубее, почти уже вбирая в рот, но тут же с громким звуком выпуская обратно. Рукой Илья сильнее вцепился ему в волосы и почти уже прорычал не терпящее возражений «шире», но тот словно понял его без слов, покорно размыкая челюсти и даже не думая сопротивляться тянущей вперед руке — даже не закашлялся, не поморщился, только сильнее расслабил мышцы, чувствуя, как головка упирается в гортань. Русский сразу же задал нужный ритм, быстро, размашисто, до мелких трещинок вокруг губ загоняя член Наполеону в горло, не давая ни единого мгновения на передышку, едва не срываясь на совсем уже безумный ритм — он не любил заканчивать раньше времени; ковбой хотел — ковбой получит. А Соло, кажется, и этого было мало: с глухим вздохом он насадился до самого основания, даже коротко подавился, едва не закашлявшись, но не сжав зубы; отстранился, чтобы вогнать еще глубже — теперь он сам вел руку Ильи за собой, отсасывая так хорошо, как только умел. Боже, у Наполеона так блядски стоял на один только мутный, тяжелый взгляд голубых глаз, что он был готов разорвать чертовы наручники на две части и, наконец, прикоснуться к себе, подрочить, блять, просто подрочить. Но даже если бы ему и удалось освободиться из тесных оков — Илья никогда и ни за что не позволил бы ему этого сделать: всегда либо заставлял кончать без рук, либо дрочил сам, в ритм мощным толчкам, от которых пересыхало в горле и немело в пальцах. Соло почти остановился, вобрав только наполовину, задумавшись о том, что, черт возьми, с русским ему в самом деле пришлось научиться кончать с членом в заднице и руками в железной хватке шершавых ладоней. Илья толкнулся глубже, вышибая остаток кислорода из истерзанных легких, заставляя судорожно глотать воздух ртом, не забывая при этом расслаблять горло и позволять трахать себя быстрее с каждой секундой. Наполеон подался вперед, словно решив загладить вину, плотно обхватил член губами, провел по всей длине языком и снова принялся мерно насаживаться так глубоко, как только мог. Едва почувствовав, что вот-вот уже сорвется, Илья отстранился, сжимая член у основания, несколько раз проводя по распухшим губам головкой. — Если хочешь меня трахнуть, — и где только его хваленые манеры? Наполеон тяжело дышал, стараясь восстановить сбитое дыхание, все время облизываясь, словно кот, — придется снять наручники. Илья коротко усмехнулся, моргнул несколько раз, стараясь унять возбуждение, и опустился на колени вслед за Наполеоном, доставая из нагрудного кармана куртки ключ, отпер замок только на правом браслете, позволив цепочке свободно скользнуть из ручки дверцы. Соло хотел было вздохнуть с облегчением и потереть безумно саднящие запястья, но у Ильи были другие планы на этот счет: не особо церемонясь, он сдернул с него галстук, пиджак и рубашку (кажется, несколько пуговиц разлетелись по салону, но обоим было просто неебически плевать), а потом стянул его запястья вместе и снова застегнул наручник на правом — теперь Наполеон мог двигаться, но руки его по-прежнему были скованы за спиной. — Возвращайся на свою лошадь, ковбой, — с нажимом произнес Илья, сдергивая с него всю оставшуюся одежду и отшвыривая ее куда-то вслед за пиджаком и рубашкой. Тело Наполеона выдавало крепкий уверенный стояк, член Ильи до боли прижимался к животу — словом, оба были в край возбуждены и сами не знали, какого черта тянут так долго. Курякин инстинктивно потянулся к покрасневшим губам Соло, но тот увернулся, уткнувшись носом в его шею, и не удержался от того, чтобы с силой прикусить влажную кожу. — Смазка, — зашипел Наполеон, когда Илья с размаху опустился на заднее сиденье, сильными руками утянув его за собой, заставив оседлать собственные бедра. Курякин поморщился, но все же протянул руку к карману за водительским сиденьем, на ходу открывая флакон и выливая немного себе на пальцы. Растерев смазку по члену, он решил, что этого с Наполеона хватит, отбросил бутылочку в сторону и, приставив головку ко входу, с силой надавил на плечи, вошел до половины и остановился, словно давая время привыкнуть. Привыкнуть не получалось. Соло весь как-то подобрался, выгнулся, захрипел; запястья отчаянно задергались в браслетах, ноги до дрожи обхватили широкие бедра, ресницы задрожали, зубы едва не пробили прикушенную губу насквозь. Даже кончики пальцев, казалось, в секунду онемели. — Боже, блять, — рвано выдохнул Наполеон, крепче стискивая зубы и стараясь сосредоточиться на чем-то другом, не на боли, как его учили. — Ты вообще представляешь, как это больно? — Разве не ты сам все это время напрашивался на то, чтобы тебя выебали, как последнюю блядь, а? — обхватив Соло рукой за шею и притянув к себе, прорычал Илья ему в самое ухо, снова вцепляясь в волосы и оттягивая голову за жесткие темные пряди. — Открой рот, ковбой. Соло помедлил, все еще пытаясь не застонать от боли, и разомкнул губы; Илья грубо толкнул между его зубов два пальца и еще что-то металлическое. Наполеон сжал зубы на костяшках пальцев, мягко оглаживая подушечки языком, одновременно стараясь нащупать непонятный предмет. Не дав ему на это ни единой секунды, Илья сжал левое бедро пальцами и толкнулся глубже, чувствуя, как медленно растягиваются узкие стенки, как волнами расходится по всему телу Наполеона тепло. Тот снова всхлипнул, мотая головой в попытке сбросить со лба слипшиеся пряди, выпустил изо рта пальцы и крепче сжал зубами железо: ключ от наручников; бросил на Илью взгляд, затуманенный похотью — в глубине которого все же читался вопрос. — Освободишься до того, как я кончу — разрешу связать себя, — коротко усмехнулся Курякин, стараясь сдерживать себя и пока не срываться на быстрый темп. — И не забывай двигаться. Соло поморщился, стараясь поудобнее перехватить ключ зубами, неловко дернул запястьями и двинулся медленно, на пробу, выгибая спину. Хотел отпустить очередную колкость, но едва не выронил ключ, от злости на себя толкнулся бедрами резко, рвано, шире распахнул глаза и насадился глубже, выбивая из груди Ильи хриплый стон, едва держа в голове пульсирующее «нужно, блять, успеть». Повернул голову, уткнувшись губами себе в плечо, выгнул руки так, как только позволяли измученные суставы, приподнялся на коленях — нельзя было останавливаться, он и так уже чувствовал на себе жгучий взгляд синих глаз — и осторожно бросил ключ себе на пальцы, цепляя самыми кончиками и крепко уже перехватывая в ладонь. — Кажется, я что-то слышал о японской технике связывания, уверен, тебе понравится, — многообещающе выдохнул он, склоняясь к губам русского, не очень нежно прикусив нижнюю и потянув на себя. — Рано радуешься, — глухо отозвался Илья, вскидывая бедра несколько раз так резко, что в машине вмиг стало нечем дышать, а перед глазами замелькали черные точки. Соло сильнее вдавил ключ в ладонь, одновременно пытаясь крепче сжать мышцы — удержать Илью глубже — и нащупать замок на наручнике. Господи, какого черта так узко, они ведь трахались всего две недели назад. — Только не говори, что все это время хранил свою блядскую задницу для меня. — Размечтался, большевик, — хмыкнул Наполеон, сильнее обхватывая бедра ногами и начиная ускоряться. Ключ у него в руках — теперь можно и поиграть. Громкий щелчок, несколько движений стертым в кровь запястьем — и наручники вновь повисли на одной только левой руке. — Слишком простое задание для агента, не находишь? — Все равно трахать тебя буду я, — до сиреневых полос впиваясь пальцами в бледную кожу бедер, вталкивая глубже, до самого основания, раздосадованно зашипел Илья, вгоняя коротко и мощно, как всегда перед самым концом, с каждым толчком проезжаясь по простате, заставляя Соло тихо вскрикивать и до боли закусывать губы, с пошлыми шлепками насаживаться на член и ничего уже от похоти не соображать. — Не бойся, малышка, папочка не сделает тебе больно, — насмешливо — откуда только силы? — прошептал Наполеон, перекидывая руки вперед, через несколько секунд откидывая наручники вместе с ключом куда-то вперед, обхватил собственный член ладонью, дроча в ритм резких толчков, не забывая двигать бедрами и сильнее сжимать член внутри мышцами. Почувствовав, как поджимаются на ногах пальцы от нереального жара, которым сопровождалось каждое движение, Илья зарычал, словно чертов медведь, схватил Соло за загривок и сдернул с себя, другую ладонь оборачивая вокруг собственного члена; притянул его ближе, оттянул за волосы, заставляя открыть рот, и снова протолкнул член ему в горло, размашисто вскидывая бедра. Наполеон едва дышал, умудряясь дрочить себе еще быстрее, уже не чувствуя затекших во всем теле мышц; с громким нечленораздельным стоном — большего позволить себе не получалось — кончил, забрызгивая семенем сиденья, но не сжимая челюсти: блядская привычка «кончать, пока дают». Илье хватило одного взгляда на Соло: раскрасневшийся, мелко дрожащий после оглушительного оргазма, с распухшими губами вокруг чужого члена, сбившимися на глаза спутанными волосами, наверняка горящей задницей и стертыми саднящими запястьями он был просто охуительно красив — чтобы спустить прямо ему в рот, чувствуя, как Наполеон сжимает горло, отстраняясь. — Глотай, — велел он, рывком садясь. Тот покорно закрыл глаза и проглотил; снова облизнулся и потянулся вперед, за поцелуем. Илья сходу толкнул язык в его рот, еще чувствуя собственный вкус, мягко скользя руками по влажной спине — не отпуская. — Нужно бы тебе почаще брать с собой эти штуки, — хрипло усмехнулся Соло, безуспешно пытаясь восстановить дыхание, кивая на переднее сиденье, куда так неосторожно швырнул наручники. — Я их теперь при всем желании не забуду, — снимая, наконец, свою чертову куртку, не менее запаленно выдохнул Илья. — В следующий раз трахну тебя по-японски, ковбой.