Лебеди

      "Неужели я и в самом деле не смогу вернуться к нормальной жизни?" — в очередной раз пронеслось в голове у Эльзаса.       Страсбург жил своей обыкновенной шумной жизнью. Но сегодня здесь, в частности на площади перед главным собором и внутри него, было особенно шумно. Люди праздновали вознесение Девы Марии, всюду слышались то пения псалмов, то чтения молитв. Обыкновенно религиозный и не пропускавший празднества Свен на этот раз отчаянно пытался сбежать куда подальше ото всех.       Никто не говорил об этом прямо, но многие чувствовали: церковь в том понимании, в котором они привыкли, уже совсем скоро перестанет существовать. Верхушка уже не могла притворяться, что ничего не происходит, не могла покрывать погрязших в разврате священников, которые отстёгивали им проценты за молчание. Вся система требовала изменения, причём сверху и добровольного, иначе им грозили изменения снизу. Свен даже не знал, что хуже: если люди просто перебьют старое духовенство и поставят новых людей на их место, или отвернутся от Папы и пойдут за теми харизматичными людьми, обещающие им полное следование Священным текстам, истинную святость и много чего ещё, что может пленить малообразованных, но падких на сладкие речи людей. Хуже, или всё-таки лучше — чёткого ответа на этот вопрос у него не было.       Эльзас не знал, как на его здоровье отразится выбор его народа, но в одном наверняка был уверен: если он не выберется из шумного центра города, то может упасть в обморок от духоты, а там люди его затопчут, и не будет у них своей страны. Ноги сами собой повели его вдоль каналов к выходу из города. Стражники у ворот с удивлением переглянулись: празднества ещё не кончились, а кто-то уже уходит. Но Свен не обратил внимания на их непонимание, а просто продолжал идти. "Ух, сейчас бы домой, у меня осталась недочитанная книга..." — пробормотал он себе под нос. — "Но я туда не вернусь, пока всё не закончится! Я просто не дойду!"       Он не заметил ни сколько прошло времени, ни как он вышел к реке. Водная поверхность Рейна переливалась на солнце и слепила глаза. Щурясь, Свен дошёл до спуска к узкому каменистому берегу, сел на траву и тяжело вздохнул. Только сейчас он осознал, как далеко он ушёл от города, и как же сильно болят у него ноги. "Ну и что, что я страна? Я не привык столько ходить!" — раздражённо пробормотал он себе под нос. Редко когда Эльзас позволял себе показывать свои истинные эмоции, но сейчас, будучи в одиночестве, он не стеснялся своего негодования.       Вернее, почти в одиночестве.       Из-за солнца он не сразу заметил, сколько столпилось на берегу лебедей. Часть отдыхала прямо на камнях, другие неторопливо плавали вдоль берега, наслаждаясь тёплой, если не сказать жаркой погодой. Хотя у реки было гораздо прохладнее, чем в Страсбурге. Свен с удовольствием потянулся и принялся наблюдать за птицами. Неожиданно часть из них отбилась от отдыхающей группы и поплыла вверх по реке, но совсем ненамного. Постепенно их становилось там всё больше. Одолеваемый любопытством, Эльзас поднялся и, прихрамывая, направился в ту сторону, пытаясь понять, что их так привлекает.       На камнях, свесив ноги в воду, сидел юноша со светлыми, чуть вьющимися волосами. Он смотрел на плавающих подле лебедей, отламывал кусок хлеба, который держал на коленях, и крошил им. Эльзас, стараясь не напугать ни его, ни птиц, присел рядом.       — Надо же, редко тебя встретишь где-то за пределами твоей территории, — заметил Свен.       — И давно ты здесь? — спросил в ответ юноша.       — Да нет, недавно пришёл. Так всё-таки, почему ты здесь?       — Уэли захотел встретиться с Лео и, видимо, потерялся в толпе.       — А разве не твой долг за ним присматривать? — удивился Эльзас.       — Я ему не нянька! И вообще, я в город даже заходить не стал. Не выношу толпу.       К удивлению Свена, крик его южного соседа не спугнул лебедей, они всё также продолжали толпиться вокруг него. "Какие-то голуби-переростки", — пронеслось у него в голове. Баш молчал, продолжая наблюдать за птицами.       — Почему ты так любишь лебедей? — спросил Эльзас.       Вопрос остался без ответа, Швейцария продолжал кормить птиц. Свен не мог сказать, услышал ли он его или нет, но лицо его соседа выражало крайнюю задумчивость. И тут он его понимал, как никто другой: когда в твоей жизни начинаются настолько радикальные изменения, которые угрожают твоему целостному мировосприятию, трудно оставаться тем, кем ты всегда был. Баш никогда не отличался разговорчивостью, но в этот раз был ещё молчаливее и ещё мрачнее обычного.       — Я понимаю, ты ненавидишь тот факт, что твоя жизнь зависит от поступков людей... — заговорил Свен.       — Я не хочу об этом говорить, — буркнул Швейцария.       — Но ведь не ты один в такой ситуации. Саксония, думаю, тоже мучается.       — Эльзас, пожалуйста, замолчи.       Свен невольно умолк. В его голосе он расслышал не только обыкновенные усталость и раздражение, но и некое отчаяние. "Ему уже немало лет, а он всё ещё пытается быть идеалистом, верить в то, что он сам творит свою судьбу", — размышлял он. — "Неужели тогда он ничего не понял?" В голове невольно пронеслись картины почти что сорокалетней давности, когда кантоны переругались, и союз был на грани распада. Баш был белым, как снег, едва держался на ногах и всё время кашлял. И голос у него был тихий, хриплый. Но он выжил. Но надолго ли?       — Ты тут спросил, почему я лебедей люблю, — подал голос Баш. — Я и сам не знаю. Наверное, потому что они красивые.       — Странно. Я ожидал долгий монолог и не такую простую причину.       — А помогаю Уэли, потому что я в него верю.       — Веришь? — удивлённо переспросил Свен. — Это на тебя не похоже.       — Я удивлён не меньше тебя. Но я действительно ему верю. Я действительно считаю, что он сможет помочь стать сильнее. Надеюсь, это всё, что ты хотел спросить?       — Так вот ты где, мой мальчик!       Эльзас уже хотел было ответить на вопрос Баша, но раздавшийся сзади голос и обращение к его соседу заставили его прикрыть рот, чтобы громко не засмеяться. Даже Франция, относившийся к нему как к ребёнку, не решался так его звать. Потревоженные шумом лебеди захлопали крыльями, словно приготовившись улететь.       — Уэли, ты чего раскричался?! — громко ответил покрасневший Баш, повернувшись на голос.       Идиллическая картина окончательно была разрушена: перепуганные лебеди с шумом воспарили в небо, заставив Швейцарию обернуться и выронить хлеб. Зрелище взлетавших его любимых птиц завораживало его, пока не к нему не подошёл Цвингли, удивлённо смотревший на него.       Свен равнодушным взглядом провожал улетающих птиц, которые были потревожены громкими голосами, стараясь не вслушиваться в перепалку Швейцарии и его реформатора.       — И всё-таки аисты мне нравятся гораздо больше, — констатировал он.