Солон для Полли

Новое задание на этот раз в Штатах. Илья порядком раздражён и неуклюж, а вот Габи сразу вписывается в обстановку, будто всю жизнь прожила в Нью-Йорке. Она делает вид, что недовольна огромным количеством людей и не любит ходить по дорогим магазинам одежды. На самом деле – она просто в восторге. Соло же просто нравится наблюдать за ними обоими. — Солон — препарат с хроносупрессивным действием, — говорит мистер Уэверли, раздавая каждому по отдельной папке. — Изобретатель — Генрих Миллер. Мы боимся, что данный препарат может стать оружием массового влияния. Не прямым, но люди, употребляющие солон, теряют чувство времени и, как следствие, живут только настоящим. Они сидят в номере Соло, проходя инструктаж по новому делу. Илья нервно постукивает пальцами по колену, сидя в кожаном кресле недалеко от окна. Габи разглядывает содержимое мини-бара отеля. — Ещё один отпущенный фашист? — Илья заглядывает в папку. Его лицо, как и всегда, выражает чуть более, чем ничего. Габи отрывается от изучения мини-бара и тяжело смотрит на Илью. — В какой-то мере, — отвечает Уэверли и улыбается своей фирменной улыбкой на миллион долларов. Она ничего хорошего им не сулит. — И что плохого в том, что люди живут настоящим? — Соло задумчиво отпивает виски, который успел себе налить до того, как Габи решит устроить вечер в духе Элвиса. — Люди становятся слишком беззаботными, когда не чувствуют времени, — Уэверли наклоняет голову и устало осматривает всех троих. — Ими слишком легко манипулировать. — С чего бы вообще людям начать это употреблять? — Илья все ещё пролистывает страницы дела, лежащего у него на коленях. — Потому что, по словам изобретателей, он не хуже успокаивающего чая, но куда эффективнее, — Уэверли резко встает и направляется к выходу. — Изучайте свои легенды. Я зайду в восемь, и мы обговорим дальнейший план действий. Соло недовольно морщится, но всё же кивает новому боссу. Илья бросает на Соло короткий взгляд, который может значить что угодно. Его лицо редко выражает что-то, но Наполеон каким-то шестым чувством понимает, что тот крайне недоволен сложившейся ситуацией. Габи горестно стонет и с ногами запрыгивает на диван. * У Ильи абсолютно отсутствуют актёрские способности. Что греха таить? — их просто нет. Поэтому Илья по плану играет мрачного русского — сына одного из ведущих партийцев, чьё имя даже во время задания не следует слишком часто произносить. Соло думает, что уж эту роль Илья точно не провалит. Сам большевик ничего не комментирует, заранее согласный делать всё, что прикажут делать. И в этом весь он. Габи смеётся над чувством юмора Уэверли и Ильёй, но её веселье быстро проходит, когда она понимает, что ей отвели разыгрывать из себя кандидатку на свободную вакансию секретарши Миллера. — Тут нужно знать фармакологию, — она с опаской смотрит на две удручающе толстые книги в твёрдом переплёте, которые чудесным образом появляются на журнальном столике в гостиной номера. — Уэверли же не думает, что я смогу их прочесть и запомнить за два дня? — Мне кажется, что именно так он и думает, — Соло усмехается. — Я почти уверен, что он втайне нас ненавидит. Его амплуа на эти недели — «профессиональный альфонс» (ох, Уэверли), которому необходимо охмурить миссис Миллер. Для своих шестидесяти пяти она выглядит неплохо, но больше напоминает сошедшую с дистанции лошадь. Сошедшую где-то вначале сороковых. * Они обменялись жучками-маячками, как кольцами, в первый же день, когда официально получили кодовое имя «А.Н.К.Л.». Потому что так было проще, чем выуживать чужие жучки из всей своей одежды. Да и — как показала практика, — безопаснее. У Соло один в каблуке — от Ильи, и второй вместо одной запонки — от Габи. Габи носит серёжки и кольцо с маячками от ювелирной компании «Ковбой и Большевик». Илья засунул свои средства слежения чёрт знает во что и куда, но с радаров он не пропадает. Потому что он ответственный советский мальчик: если договорились, то договорились. Габи и Соло сидят около динамиков, слушая данные, полученные с жучков. Илья в кабинете Миллера срывает все планы совместной разведки, пытаясь узнать у Генри, где и из чего производят солон. — Вы же понимаете, что я не могу продать вам наш препарат в таких дозах? — Динамик шумит голосом Миллера, заставляя Габи нервно вертеться на стуле. — Тем более, я не обязан вам говорить, где мы его производим. Судя по звукам, Илья с силой бьёт кулаком о стол Миллера. Очевидно, что он сдерживается. Габи могла бы поспорить, что будь он действительно зол, стол бы с жутким треском проломился под его ударом. На мгновение воцаряется тишина, и Соло почти видит, как Миллер вызывает охрану, и от Ильи быстро избавляются, скидывая его тело в Гудзон. — Товарищ, — едко говорит Илья с сильным русским акцентом. — Нам необходимо это средство. У нас половина страны в концлагерях. Остальная половина, того и гляди, отобьётся от рук. Мы не можем допустить бунт. Наши люди не перенесут второй революции. Я хочу быть уверен, что советский народ спокоен, и при этом не отравится этой дрянью. В эфире снова наступает тишина. Габи и Соло переглядываются. Габи на секунду прикрывает глаза и прикусывает губу, словно в ожидании удара. — Попробуйте сами, — со вздохом говорит Миллер. — Это отличное успокоительное. Миллер чем-то шумит. По звукам Соло может различить, как выдвигается ящик, и шуршит упаковка таблеток. — В наше время никому доверять нельзя, — продолжает Миллер не столь категоричным тоном, как раньше. — Слишком много секретных служб. Эти охотники за головами на каждом углу. Считайте это своего рода проверкой: меня – как поставщика, и вас – как покупателя. Насколько это вам нужно? Илья молчит. Габи больно цепляется за плечо Соло, сминая рубашку. Тот готов поспорить, что от её пальцев останутся синяки. Но он никак не комментирует это, потому что полностью понимает Габи. Илья — чокнутый русский, который, не дрогнув ни единым мускулом, заглатывает на глазах Миллера таблетку солона. Наполеону даже не нужно этого видеть, он просто знает, что всё происходит именно так. — Встретимся в пятницу, — говорит Миллер, видимо, удовлетворённый тем, что увидел. — Могу поспорить, что наши переговоры пойдут лучше. Я точно узнаю, если вы попытаетесь меня обмануть. * Габи нервно стучит в номер к Соло, переминаясь с ноги на ногу. Она вот уже почти неделю торчит в приёмной Миллера, но до сих пор ничего не достала: ни адреса лаборатории, отвечающей за производство солона, ни списка потенциальных покупателей. Соло в халате открывает дверь – чуть подвыпивший, весьма недовольный, - но пропускает её. — Эта штука работает, — Габи без лишних слов идёт к дивану и вовсе не грациозно плюхается на него. Теперь она живёт в квартирке на окраине города, потому что секретарша не может позволить себе номера в отеле. Тем более, в таком. — Ты о чём? — Соло присаживается напротив неё. У него день не задался с самого утра. Вначале на него пролили вино на ужине с миссис Миллер, наполненном высокопарными околонацистскими высказываниями, от которых Соло совсем не образно тошнило, а потом эта перечница поцеловала его, отловив в туалете и прижав к стене. В мужском туалете дорогущего ресторана. Это было столь отвратительно, что Соло вернувшись домой около часа проторчал в душе. Он даже сам не знал, от какой грязи старался отмыться: эмоциональной или физической. Возможно, так он отреагировал на женщину впервые на своей памяти. — О Илье и солоне, — Габи устало потирает виски пальцами, вмиг становясь неправдоподобно маленькой на огромном гостиничном диване. — Из-за того, что Уэверли не знает до конца, как препарат работает, он в самом деле его принимает. Сегодня среда, а Илья приехал ко мне, поставил бутылку джина на стол и предложил потанцевать. Илья, понимаешь? Потанцевал, как хромой медведь, и уехал обратно к себе. Соло хмыкнул, про себя отмечая, какой же Уэверли козёл. Хренов манипулятор, не останавливающийся ни перед чем. Если Илья отравится этой дрянью, Соло собственноручно придушит Уэверли. * Большевика словно подменили. В пятничный вечер на приёме Соло ходит рука об руку с миссис Миллер («Пожалуйста, просто Матильда»), поддерживая её под расплывающийся локоть, упакованный в платье с рукавом на три четверти от Диор. Наполеон бросает косые взгляды на Илью, улыбающемуся всем, кто с ним заговорит. Потрясающе редкое зрелище. Настолько, что Соло очень сложно не выдавать себя, постоянно оборачиваясь. Соло отлавливает Илью у столика с закусками. Канапе с крабовым мясом выглядят аппетитно, и Наполеон всерьёз думает закинуть в себя парочку перед тем, как начать разговор. — Не волнуйся, Полли, — со странным выражением на лице первым начинает говорить Илья, похлопывая того по плечу. — Всё идёт по плану. Соло даже не сразу понимает, что «Полли» — это он. Он вообще слабо что понимает, потому что рука у Ильи тяжёлая, и от его «дружеского похлопывания» колени у Наполеона неожиданно подгибаются. Когда Соло наконец встаёт устойчиво и оборачивается, Илья уже на другом конце зала очаровывает своей медвежьей прямолинейностью Генри и Матильду. Соло готов поспорить, что Габи, оставшаяся дома потому, что секретарей на званые ужины никто с собой не берёт, всё слышит через свою чёртову запонку. * Уэверли доволен так, будто задание уже кончилось. Миллер обещает Илье показать лабораторию во вторник, когда действие препарата пройдет. «Возможен синдром отмены, но дела под солоном даже я бы не рискнул вести, так что подождём пару дней, товарищ». Илья на эти замечания невыносимо (по мнению Соло) терпим, даже не обращает внимания на крайне издевательски произнесённое Миллером «товарищ». У Ильи не дрожат руки. Он не дергается по мелочам и не крушит мебель, как делает обычно, когда его что-то слишком достало. Он не думает о прошлом и об отце в лагере. Не думает о будущем: каким встретит его завтрашний день. Поэтому в воскресенье Соло почти не удивляется, что Илья — какой-то помятый, будто долго валялся где-то, — появляется на пороге его номера. Он уже не такой блаженный, каким был вчера и позавчера: не тратит улыбки, не коверкает имя Наполеона до насмешливого Полли. Но он всё ещё не заботится о завтрашнем дне и о том, что о нём подумают другие. — Синдром отмены, — говорит Илья отрывисто, протягивая в проход бутылку водки. — А до Габи далеко ехать. Самой настоящей русской водки, судя по виду. Прямиком из Союзов. Соло приподнимает брови, но, засунув руки в карманы халата, молча отодвигается, чтобы пропустить Илью внутрь. Тот падает на диван, который до него облюбовала Габи, и вытаскивает из кармана куртки банку сгущёнки. — Люблю её, — пожимает плечами Илья с нечитаемым выражением на лице. Соло давится лезущим из него комментарием и закрывает дверь, не говоря, что большевик вообще не похож на человека, который ест, а уж тем более любит сладкое. Спустя бутылку водки, полбанки сгущёнки и полбутылки джина им приходит в голову отличная идея поискать в номере жучки Уэверли, хотя тот и обещал не следить за ними в частной жизни. Они находят с дюжину жучков по всему номеру, и Соло трагично смывает их в унитаз, качая головой. Он всерьёз обдумывает, не отлить ли на них для закрепления победного эффекта. Он всё ещё не осознает, как они умудрились напиться. Илья с интересом изучает свои руки, липнущие ко всему, потому что он ел сгущенку как настоящая свинья. А ведь вроде ел с ложкой. — Ты свинья, большевик, — придерживаясь за косяк, озвучивает свои мысли Соло, смотря на Илью, рассевшегося на кафельном полу. Его ноги занимают почти все пространство немаленького туалета. Илья поднимает взгляд, и через мгновение они с Соло оказываются на полу спальни, потому что Курякин резко вскакивает и сбивает Наполеона с ног, выбрасывая их обоих в комнату. Как пушечное ядро. Они почему-то дерутся, но как-то вяло. Возможно, потому что сами не знают, зачем они это делают. — Ты достал, Полли, — пьяный Илья залезает на бедра Соло и смотрит на него пронзительно долго. Очень долго для простого пьяного взгляда. Да и для непростого тоже. Соло отстранено думает о том, что Илья умрёт со стыда, когда действие препарата закончится. Илья, с его эмоциональными приступами, постоянно контролирует себя. Это вроде его жизненного кредо, которое тот сейчас нарушает. Чудом только они не провалили эту миссию — Курякина не накрыло вспышкой ярости во время действия препарата. Соло доподлинно известно, что Илья до сих пор так и не поцеловал Габи, хотя очень хотел. Снова-таки потому, что слишком много думал, оценивал, анализировал. Постоянно держал себя в руках. Зачем Соло думает об этом? Он не знает. Видимо, именно эти мысли и делают Наполеона несдержанным. Он на пробу толкается бёдрами вверх, всматриваясь в лицо Ильи. Тот как-то заторможено смотрит вниз, на то, как их тела соприкасаются. Соло ждёт: ударит или нет? Проходит какое-то время, и эта немая сцена затягивается так, что нервы у Соло звенят. Он приподнимается, чтобы ухватить Илью за шею, потянуть на себя, не встретив сопротивления, и больно удариться лопатками о пол. Илья на вкус, как жжёный сахар со спиртом. Та ещё дрянь, что не оторваться. Соло мимолётом задумывается, учат ли в КГБ целоваться. Потому что если учат, то учат этому круче, чем «поцелую в ушко». Илья перехватывает запястье руки Наполеона, держащей его за шею, но не отстраняется, а лишь ведёт бедрами и кусает нижнюю губу Соло. Наполеон отпускает Илью, и чтобы тот не передумал, быстро начинает стягивать с него водолазку. Илья не сопротивляется. Он не выглядит адекватным, но Соло, по какой-то причине, не боится. Возможно, потому что краем глаза замечает отблеск часов Курякина. Они возятся, сдергивая друг с друга одежду прямо на полу. Половина вещей больше восстановлению не подлежит. Так раздеваться и целоваться чертовски неудобно, но Соло не решается сказать, что можно перебраться на кровать. Илья догадывается сам. Он выглядит упрямым и молчаливым. И мог бы показаться опасным, если бы не был таким голым. Соло всё ещё считает это отвратительной идеей, но кожа у него просто горит от прикосновений Ильи (она даже от взглядов горит), а мир вокруг становится, несмотря на алкоголь, на удивление чётким, и он перестаёт тревожиться. Второго шанса уже может и не быть, — думает Соло. В конце концов, солон не меняет основные ценности в жизни, он лишь заставляет забыть о последствиях. Если Миллер, конечно, не врёт. Илья валит Наполеона на кровать и целует. Возможно, тот предпочёл бы оказаться не в таком положении, но он, в отличие от законсервированного большевика, привык и без помощи со стороны довольствоваться тем, что имеешь здесь и сейчас. Илья оставляет засосы на его шее. Соло изворачивается, кусает его за плечо, потому что силы в том немерено, и следы не сойдут ещё долго. И именно так – хорошо. Илья в кровати тихий. Почему-то это предсказуемо. Он ничего не говорит, в отличие от Соло, который тихо ругается себе под нос, поминая чёртом треклятых русских. Илья смотрит в ответ на ругательства так, что никаких слов не надо. Пальцы у Ильи липкие. Соло чувствует, как пачкается его кожа. Илья удивляет: облизывает пальцы и всё, до чего дотрагивается. Живот, грудь, вдоль рёбер — везде проводит своим аномально горячим языком. Соло забывает, как дышать, чего давно не было с ним во время секса. Курякину идеология ничего такого не позволяет. Соло готов поставить всю заначку из центрального банка, что в КГБ такому не учат — использовать не по назначению французский крем для рук (подарок от чокнутой Матильды для Соло, потому что она посчитала его руки слишком красивыми, чтобы не ухаживать за ними). Наполеон тянет за волосы Илью этими самыми руками, чтобы тот посмотрел ему в глаза. Чёрт знает, что видит большевик в его взгляде, но он открывает крем и наносит его на пальцы. Соло предательски сглатывает. Он то ли протрезвел, то ли опьянел ещё сильнее. Наполеон всё ещё не может понять, почему позволяет происходить всему этому. Ему почти не больно, он раздвигает ноги шире, позволяя Илье трахать его пальцами. Учат ли этому в КГБ? — в который раз задумывается он, когда Илья почти нежно гладит его по животу, а потом на удивление робко обхватывает член и проводит сомкнутыми в кольцо пальцами вверх-вниз, словно боится не рассчитать силы. В кои-то веки. Наполеон тихо шипит, когда Илья проталкивает в него член. Похоже, такой же здоровенный, как он сам. Курякин легко целует Соло куда-то под кадык и что-то успокаивающе мычит. Похоже, что-то напевает. Соло молится, чтобы это была не какая-нибудь социалистическая песенка для поднятия боевого духа. Наполеону становится смешно. С таким именем ему всегда должно быть смешно. Илья смотрит на него с прищуром, а потом толкается вперёд сильнее и горячо выдыхает. Это ни на что не похоже, — отмечает про себя Соло. Илья медленно двигается, а потом одной рукой подхватывает Наполеона под поясницу, заставляя его прогнуться дугой. Кровать под ними начинает скрипеть. Наполеон часто дышит, стараясь не стонать. Из каких-то туманных соображений: вроде как, большевик не стонет — и он не должен. Илья словно читает его мысли, подаётся бедрами вперед жестче и целует Соло в ставший к вечеру колючим подбородок. На этом моменте словно что-то меняется. Илья на грани слышимости хрипло стонет, а Наполеон хватается руками за изголовье кровати. У Ильи в голове фейерверки — прямо как на День Победы,- а в ушах громко бьют барабаны. Перед глазами искажённое удовольствием лицо Соло. И, вероятно, происходящее всё же слишком неправильно, но Илья не успевает об этом подумать. Наполеон выгибается, хватает Илью за волосы и тянет на себя. Поза отвратительно неудобная. Это не поцелуй, а столкновение зубами. Настолько сильное, что в голове у обоих звенит. Илья ощущает, как между ними становится влажно, но он не сразу понимает, что это означает. До него доходит лишь после того, как мышцы вокруг его члена сжимаются так, что через пару неуклюжих движений бёдрами он почти теряет сознание. Соло смотрит на его до смешного наивно-удивлённое лицо, и что-то определенно меняется. * На утро Соло просыпается один. В голове гудит, будто внутри черепа поставили повтор атаки на Пёрл-Харбор. Всё тело ноет, словно он там только что побывал. Ему требуется где-то тридцать секунд, чтобы сориентироваться. — Ну, конечно, — говорит он потолку. Он морщится от звука собственного голоса, еле выбирается из кровати и плетётся в ванную, клятвенно обещая себе больше никогда не пить с чёртовыми русскими чёртову водку. — Аминь, — бурчит он отражению. * До вторника от Курякина никаких вестей нет, что вполне понятно. Соло пожимает плечами, ведь он и так привык жить одним днём. Что было, то было, как бы оно ни было: хорошо или плохо. Габи сидит рядом с ним за кофейным столиком на огромном балконе их нового номера, снятого агентством, и жалуется на то, что они в этом деле оказались бесполезны. Только Илья отличился. — Одно хорошо, что тебе не пришлось спать с Матильдой, — без обиняков говорит она. Соло кивает, наблюдая за тем, как Уэверли за стеклянной дверью внутри номера отчитывает Илью. Тот дергает пальцами, стуча подушечками по бедру. Соло настойчиво рекомендует себе не думать о каких-либо частях тела Ильи. Даже о пальцах. Тем более о них. Курякин выглядит нелепо — как обиженный гигантский мальчик, которого отчитывает папа. Соло поспешно отворачивается, чтобы не улыбнуться. — За что его? — спрашивает он, опоздавший на разбор полётов из-за миссис Миллер, решившей сходить с ним на выставку современного искусства. — Его проводили в лабораторию на заводе, — говорит Габи со вздохом. — Он добыл списки клиентов, пока там осматривался с Миллером. Но чуть не провалил дело, потому что отмутузил охранников на складе под лабораторией. Его поймали и почти пристрелили, но Уэверли успел с подкреплением. — Он в своём репертуаре, — Соло отпивает эспрессо, пряча грустную улыбку за чашкой. — И куда мы теперь? — Во Францию. Пока больше ничего не известно, — Габи встает, увидев, что Уэверли уходит. — Сейчас попытаюсь узнать. Она пулей вылетает с балкона. Илья пару минут стоит посередине номера, стараясь успокоиться. Потом он неожиданно поворачивается и смотрит на Соло. Тот честно ждёт, что он развернётся и уйдет. Но Илья удивляет его, он резко вдыхает и идёт на балкон. Немного постояв около столика, за которым непринуждённо пьёт кофе Наполеон, он садится напротив и смотрит. Соло трудно дается расслабленный вид, когда Илья так смотрит. В общем, это всё весьма нервно. В секретных службах обычно учат справляться со стрессами, да и опыт не самого законопослушного гражданина даёт множество преимуществ, но сейчас никакая подготовка Соло не спасает. — Больше не называй меня Полли, большевик, — Наполеон шутит, надеясь, что это выглядит так же расслабленно, как и обычно. — Хорошо, ковбой, — Илья серьёзно смотрит на него в ответ, абсолютно не меняясь в лице. Но Соло готов поспорить, что тот улыбается. Всем своим скупым на эмоции лицом, каждым напряжённым жестом. Соло более чем уверен, что Курякин не сдержит обещание. Наполеон делает ещё один глоток кофе, пряча улыбку за чашкой.