Первая попытка

«Я никогда не думал, что скажу это, но я правда рад тебя видеть». Это было невероятно забавно – смотреть, как Курякин совершенно спокойно и беспроблемно заходит за спину доктора, как он наблюдает, будто бы желая насладиться еще парой минут Соло с электрошоковыми электродами на голове. Стоит неподвижно, смотрит. Точнее, это было бы невероятно забавно, если бы не, собственно, сам электрошок. «Дядю» Руди Илья с ледяной выдержкой отправил в царство Морфея и, грубо подхватив мужчину под тощие ручонки, поднял его и дотащил до кресла, в котором сидел Соло. Без нежностей бросил на пол, очевидно, считая, что с фашистами сюсюкаться не пристало – Наполеон был с ним согласен, – и вновь сложил руки на груди. – Хорошая работа, – улыбнулся коротко американец, сжимая ладони в кулаки. Он не собирался прямо просить КГБшника развязать его, но намекнуть не помешало бы; однако Илья, похоже, плохо понимал намеки. Да. Определенно не понимал. – Попался, ковбой? – произнес он весьма беспристрастно, но Наполеон был готов поклясться, что расслышал в этих словах Курякина нотки удовольствия. Еще бы ему не было приятно – американец опростоволосился там, где русский все сделал по высшему разряду. Наполеон напомнил бы ему с удовольствием, кто кого вытаскивал из воды, а кто в это время по-русски молча и сурово тонул, но момент был не очень подходящий. Хотя Илья с его-то мускулами мог легко порвать все ремни, что так сильно сковывали запястья и локти Соло. – Габи нас сдала, – наконец-то ответил тот. – Я в курсе. На меня спустили собак, – кивнул Илья, внимательно разглядывая Наполеона во всей фашистской экипировке. Добрый дядя Габи очевидно собирался поджарить его мозги, но Курякин не спешил избавлять напарника от столь приятных объятий кожаных ремней. Это напрягало. – Так ты не соизволишь помочь? – все-таки подавил свою гордость Наполеон, плечами поводя, и Илья склонил голову. – Конечно, – приблизился он, с интересом рассматривая пыточное кресло, и навис над Наполеоном. Взялся за один из ремней, что пересекали его грудь, потянул – воздуха в легких Соло стало ощутимо меньше, а Курякин лишь произнес: – Он крепко тебя заковал. – О да, – поджал губы Соло. – Это хорошо. Прекрасно, – провел пальцами по своим губам Илья и прикусил их чуть задумчиво, теперь уже совсем без стеснения рассматривая Наполеона в таком положении. – Мне определенно нравится видеть тебя в таком виде… Руди шевельнулся, на что получил еще один угрожающий удар по голове, и снова отключился. Наполеон нервно забегал глазами по камере; в данном случае, слети Курякин с катушек, ничто не смогло бы ему помочь. Не в таком виде. Закованном. «Закованный – не самое подходящее слово», – проскользнуло в его голове, и он дернулся, осознавая, что в ближайшие пару минут русский его отпускать не собирается. – Илья, – произнес он недовольно. – Мы теряем время. – Я знаю, – ответил тот холодно и положил ладони на руки Соло, сжимая их крепко, почти до боли. Провел ими вверх, до плеч ЦРУшника и, наконец, легли на его шею. Довольно легко, пусть и сильно; Наполеон вдохнул поглубже, будучи не в состоянии даже изогнуться в этом чертовом кресле, а Илья с интересом коснулся холодными пальцами его подбородка и наклонился еще ниже. Так низко, что Соло почувствовал его дыхание на уголке своих губ и, мазнув по ним языком, покорно раскрыл их, позволяя Илье себя поцеловать. Как и все, что делают русские, с размахом. Наполеон думал, что Курякин вожмет его в кресло своей нечеловеческой силой, но, как ни странно, этого не произошло. Илья, очевидно, никогда до этого не имел подобный опыт с мужчинами, а потому его поцелуй был полон любопытства, перемешанного с сомнением – Соло не чувствовал, чтобы губы Ильи дрожали, но то, что за подбородок он компаньона держал довольно жестко, говорило само за себя. Илья заявлял свои права на первую попытку, и пытаться Наполеону перехватить инициативу явно не стоило – хотя в его положении это и было несколько затруднительно, Курякин этого опасался. А потому был осторожен. Он вдохнул шумно, голубые глаза прикрывая, и распробовал, похоже, вкус американской свободы – совсем немного, настолько, чтобы позволить себе любопытство, но не переметнуться на звездчатую сторону. И, судя по тому, как чуть приоткрытыми остались его губы от поцелуя, когда Наполеон потянулся за Ильей, стараясь не допустить разрыва, русскому понравилось. Кожаные ремни и электроды на висках сжали голову, не давая оторвать ее, и Соло хватанул воздуха, надеясь, что Курякин не обратит на его судорожный вздох особого внимания. Илья с интересом провел пальцем по его подбородку еще раз, а потом и по тонким губам – и, наконец, выдал: – По-женски мягкие. – Это называется «ухаживать за собой». За железным занавесом нет бальзамов и воска? – иронично изогнулись брови Наполеона. – За железным занавесом есть все, – нахмурился Илья, медленно занося руку, и Наполеон попытался кивнуть. Вышло затруднительно. – Конечно. К слову, правильно говорить не «заковал», а «привязал», – потянул он руки вверх, вновь демонстрируя Илье кожаные ремни, что впились в его рубашку, намекая уже во второй раз. – Ты меня английскому учить будешь? – прозвучала угроза, и Илья начал расстегивать и развязывать напарника. Весьма нехотя, к слову. Наполеон вырвал руки и разжал-сжал пальцы, чтобы восстановить кровообращение, а когда Илья закончил с его ногами, встал с кресла и размял плечи, которые немного подзатекли. – Если понадобится – да. В конце концов, американец лучше знает свой язык, чем какой-то большевик, – намеренно пренебрежительно бросил он, поворачиваясь к Илье. Тот молниеносно ударил его по лицу, давая пощечину, очевидно, чтобы не травмировать более сильным ударом. Вполне себе нежно ударил. Наполеон довольно улыбнулся. – Умничать он тут будет, – хмыкнул Курякин, подбирая с пола Руди, и водрузил его на кресло. Он еще не решил, что будет делать с этим фашистом, но был уверен, что найдет решение. А если нет – всегда можно прислушаться к подстреканиям Наполеона.