Мечта о полете

Всем кажется - летать просто. Надел крылья, обсыпался волшебным порошком, выпрыгнул из окна, на худой конец, - и ты свободен, кажется, как чайка. Маша, конечно, не исключение. Который день она поднимается на крышу (на вопрос "зачем" отвечает, что просто любит крыши - а как объяснить мечту о полете? и любовь, как объяснить любовь) и считает до семидесяти двух. Где-то на счете "тридцать два" Маша думает об аэроплане с широкими крыльями, летящим с соседней крыши отвесно вниз (ууух, говорит сердце). Где-то на счете "тридцать девять" (ударов хлыста, конечно, как символично, ах, думает Маша) в кабине аэроплана появляется фигурка. "Сорок два" - фигурка становится лохматым мальчиком с карими-карими глазами (глаза-вишни, вспоминает она и улыбается. Маша любит слова). "Пятьдесят семь" - сейчас упаду, расправлю крылья, а аэроплан -вжих!- подхватит меня. "Шестьдесят девять" - Маша доверчивая, она верит даже самой себе. "Гудбай, май бэби" - почему-то приходит в голову. Семьдесят... Семьдесят один... Семьдесят два... Счастья нет. Детства нет. Нет-и-не-будет. Мысли путаются. Маша лежит и видит только кусочек одеяла в горошек и кусочек желтой стены. Мысли путаются. Икар и солнце. Эсмеральда и Феб. Солнце и Феб - одно. Аэроплан. Аэропланы кружатся в голове, как птички или звезды в глупых детских мультиках. "Ну ничего-ничего, клизмы, уколы, каша, и будешь как новенькая!" Голос не тот, и вместо милых лохм блестит на солнце лысина. В голове столько мыслей, а хочется донести их всех, но у Маши выходит только "Крыыыша". Лысина смеется, больно отдаваясь смехом в машиной голове. Маша упорная и выносливая, она не плачет и не кричит от боли. Она продолжает мечтать. И продолжает прыгать. Аэроплан бьется на чердаке, бьется, но мама запретила мальчику с ним играть, что ты как маленький, а папы нет, и мама грустная, а Маша - что Маша, перерастет свои безумства, иди, русский делай. Не перерастет, кричит мальчик, но он сам доверчивый, и вот уже и поверил, а сердце бьется, бьется... Семьдесят два... Семьдесят один... Семьдесят... Ах, бедная, бедная, безумная Маша, она так любила крыши, и зачем ей это было, а я ведь ей купила новенький костюм, чтобы носила его, когда поправится, и что теперь, отдавать его кому?