Часть 1
30 августа 2015 г. в 22:14
Опустившись на колени, Мариус склонился к спящему юноше. Вот, значит, как. Этот юнец уже заставил его преклонить колени. Его неповиновение даже забавляло и приводило в восторг. Первые полторы минуты. Пальцы осторожно проникли под ворот рубахи, лишь едва коснувшись тёплой человеческой кожи, услышав стук сердца. Мариусу приходилось самому урывать короткие прикосновения и взгляды.
- Не веришь мне? – спрашивал он, сидя вплотную к огню, возле которого грелся Андрей. Впервые Андрей позволил себе не убийство, а знакомство с вампиром. Так оно началось. В синих глазах нечеловеческого знакомого плясали язычки пламени. Стрелы, остро заточенный серебряный нож, склянка со святой водой – набор юного охотника на упырей в походной сумке лежал на земле, рядом с его владельцем. Это как нельзя лучше говорило о том, что убить иноземного бессмертного гостя у Андрея в мыслях нет. А вот интерес – очень даже. Мариус не был похож на существ, на которых привык охотиться юноша. Его выдавали разве что острые клыки, да бледность кожи. Ни сухопарости и просвечивающих костей пальцев, ни впавших глаз или диких повадок. Миролюбиво и ласково он улыбался, источая любезность, напоминая собой скорее ангельский образ своими светлыми завитками волос и синими небесными глазами. Тоненький серп луны высился над ним, будто нимб, едва заметный человеческому глазу. Глядя на него, сложно было предположить, что он принадлежал к тёмной стороне. Скорее, хотелось доказать обратное. Но тем сильнее Андрей хотел понять, что это за нечеловек такой. И чем больше он смотрел на него, тем сложнее было принять решение убить этого вампира. Как будто он и не был вовсе вампиром, а лишь запутывал его, подшучивал, хоть и не смешно. Смотря на него, так и хотелось сказать – «Я ж в самом деле мог убить тебя!». Но иногда лицо Мариуса принимало то коварное задумчивое выражение, что казалось – это и было бы самым верным решением…
А теперь Андрей ещё раз в этом сумел убедиться. Очнувшись, он уже не видел Мариуса перед собой, хотя тот находился подле него ещё недавно. Не мог он понять и того, где находился. Приподнявшись и осматриваясь, он с сомнением протёр глаза и не поверил им снова. Сон тут же смахнуло, как туман он рассеялся. Поднявшись на ноги, юноша стал с любопытством и волнением рассматривать комнату, в которой очнулся. Сроду не видывал подобного – мягкие подушки с вышитыми узорами, ковры, изображающие причудливых птиц, столики и вазы, картины в тяжёлых массивных рамах. По всей комнате сладкий запах, а света столько – что белее дня. Будто в сказку заморскую попал, вампиром рассказанную.
- Мариус! – позвал он его, выходя из комнаты. Коридоры тянулись длинной лентой, и повсюду – ни одной живой души! Будто уснуло мёртвым сном заколдованное царство. Всё восхищало юношу своей роскошью, жадным взглядом любопытным окидывал он пространство, бесконечно прекрасное. Но как же так, что и не заметил он, как в этом райском уголке очутился? Уснул подле костра, а проснулся здесь. Долгие брождения по коридорам привели наконец его в мастерскую художника, каковым оказался его новый знакомый. Тот был так увлечён процессом, с такой нежностью выписывал каждую чёрточку, что невозможно было разозлиться на него. Приветливо обернувшись в его сторону, Мариус отложил кисть.
- Ангел мой, ты проснулся! – Андрей непонимающе обернулся, но, похоже, кроме как к нему, обратиться больше было не к кому. В мастерской было множество разнообразных картин, законченных и облачённых в рамы, и незавершённых, ожидающих кисти своего творца. Сказочные создания с крылами, ясноокие, чернокудрые и полногрудые, иные утопали в складках и цветах, но обнажали прекрасные ножки. Были здесь и портреты святых, в синих и красных одеяниях, с нимбами над головой, изящные. Сложившие белые руки в молитвенном жесте. Были герои мифов и сказок с оленями и быстрыми синими водами, мышцы которых были различимы даже под одеждой. Всё это, не говоря уже об обнажённых фигурах, юношах и девушках в танце, в прикосновениях, которые ещё представлялись Андрею тайной, смущали его взор. Румянец залил щёки, и он виновато опустил глаза, будто увидел недозволенное, вместе с тем продолжая мысленно негодовать на Мариуса за его своевольный поступок.
- Нравятся тебе мои картины, Андрей? – сахарно заговорил бессмертный, взяв за ладонь юношу и подводя к новой работе.
- Не стоит, Мариус, я достаточно увидел. – остановился он, наконец, сумев вымолвить хоть слово, - послушай, что всё это значит? Почему я здесь и далеко ли я сейчас от дома?
Пришёл черед вампиру дивиться. Едва поборов возмущение, он лишь печально поднял на него глаза свои.
- Неужели не нравится тебе быть гостем моим? Или, быть может, я так тебе неприятен, что ты скорее хочешь домой возвратиться?
- Вовсе нет, Мариус, - принялся успокаивать его Андрей, - так красиво в твоих владениях, что раньше и не видел я ничего подобного! Я всего лишь понять хочу, где я нахожусь и…
Ладонь вампира легла на губы юноши, прервав его речи.
- Не говори ничего, ясноокий мой. Тебе нечего бояться, тебе не нужно знать, что это за место. Далеко ты от родной земли, но лишь только пожелаешь, лишь только наскучит тебе гостеприимство моё и общество, я тут же отпущу тебя. Лишь хотел я показать тебе, как другу своему сердечному, как живётся мне, - Мариус обвёл рукой мастерскую, удерживая Андрея за талию, - в роскоши и богатстве, среди невиданных вещей, со всего света и разных веков собранных, среди птиц заморских и благоухающих цветов, среди моих картин. Ты, как охотник на силу нечистую, наверняка хочешь знать, как живут представители ночи? Я покажу тебе, поведаю все тайны, что узнать захочешь. Поведаю и о том, как бесконечно одиноко живётся мне, не смотря на всю ту роскошь, на тот ослепительный блеск, что ты видишь перед собой. Как наполняется отвращением вся моя суть, когда вижу я иных вампиров, одержимых одной лишь кровью, тех чудовищ, с которыми и привык ты сражаться. И я не в коем разе не виню тебя. Уж лучше вовсе быть отшельником, чем признавать принадлежность к подобным существам. Именно такую жизнь я и веду. Ты смущаешься, ангел мой, когда я зову тебя так, но я неисправимый романтик и лирик, я тянусь к прекрасному во всех его формах. Каждое творение бога – прекрасно, но иные – особенно. Они обладают магнетической силой своей красоты. Взгляни – люди и боги на этих картинах написаны с людей, все они реальны, все они – наполнены естественной красотой. Ты не должен этого бояться.
Губы Мариуса шептали и шептали, затуманивая разум Андрея, а затем он и вовсе подвел к зеркалу юношу, встав позади.
- Взгляни же, как ты прекрасен. Осознаёшь ли ты это, Андрей? Я хочу помочь тебе это понять. Позволь, мне ещё много нужно рассказать тебе, столько интересного, солнце моё златовласое, ах, как я мечтаю написать твой портрет, - голос лился, светлый и переливающийся, словно мёд, и руки его также медленно скользили по юношескому телу, пока тот наконец не опомнился, в испуге отпрянув.
- Верю я тебе, Мариус. Всё, что говоришь ты, слушается, как сказка, как сирена, что губит путников голосом своим. Верю я, хочу тебе верить, но не искушай меня, не зови меня этими именами. Я гость твой и хочу отплатить тебе за доброту твою, но погубить себя тебе не дам! – в отчаянии он бросился бежать прочь из мастерской, не желая применять силу по отношению к этому представителю нечисти, и сердце билось, словно пичужка в клетке. Не было страха, да страшно было от чувств неведомых – от того, что довериться хотелось вампиру заморскому, верить в доброту его, да в объятия упасть. Не иначе, как глазами своими синими привораживал он его, на небо так похожими. Бежать нужно было – единственный способ не видеть его, совладать с этой душевной бурей, от которой Андрей уже мучился. Вбежав в комнату, в которой он проснулся, отыскал он уголок, достал крестик из-под рубашки, в ладони взяв, да принялся молиться.
Мариус только улыбнулся, вслед ему глядя. Да думал, как бы ему сломить неприступного юношу. Как оставить его подле себя, соблазнить, чем ещё уговорить его остаться, чтоб на веки вечные остался он здесь, о доме и не вспоминая.
- Ну прости меня, драгоценный мой, - появившись рядом с ним возле окна, Мариус продолжил свою осаду, взяв ладонь в свои руки и приложил к груди, - чувствуешь, как я холоден? Как молчит моё сердце? Но то не значит вовсе, что я ничего не чувствую. Хочешь узнать, что я чувствую? Поведать ли тебе о том, как я стал тем, кто я есть? – спросил он, почти вплотную приблизившись, а потом словно опомнился, - идём, я покажу тебе свой сад. Там ты всё узнаешь…
- Снова ты именами нарекаешь меня, словно я возлюбленная тебе. Мариус! Неможно так! – возражал Андрей, но шёл след в след за вампиром, оказавшись в саду. Сколько же диковинных цветов было здесь! Каждый источал приятный аромат, каждый словно дурманом окутывал. На ветках деревьев сидели птицы, льющие трели, и важно прохаживались павлины. Чудно всё это было, что Андрей невольно любовался. Велика сила божия, думал он, раз такие существа живут на земле. Подвёл его к фонтану Мариус, в печали голову склонив, но руки юношеской не выпуская.
- Верно ты сказал, Андрей. Возлюбленный ты мне, как увидел тебя, так в ту же секунду пожелал..
- Мариус! – с укором воскликнул Андрей, отняв руку, - говоришь ты так, словно это я – сила нечистая, словно это я похитил тебя.
- Так и есть. Похитил ты покой мой, не могу мыслить ни о чём другом. Не милы мне мои богатства и жизнь вечная, если ты не хочешь принять ласки мои. Позволь мне, Андрей, хоть один поцелуй…
- Помилуй, Мариус, не девица же я, право! – пытался он отстраниться, упираясь ладонями в грудь вампиру, когда тот снова крепко обнял его, - не смущай душу мою, пощади, докажи, что не обманешь доверия, мной тебе оказан…
Поцелуй прервал его речь, горячий и глубокий. Не осторожный поцелуй возлюбленных или коротко ухваченный в смущении у понравившейся девицы, а своевольный, постыдный, откровенный поцелуй. В ту же секунду казалось, ад разверзся над ним, небеса узрели грехопадение, вся душа в теле наизнанку перевернулась, и только тело предательски горело. Но стоило только вампиру провести языком по жилке на шее, как опомнился юноша, оттолкнув от себя его. Ладонь зажала рот, сам он тяжко дышал, мысленно взывая к небесам, каясь, мучаясь, будет ли после этого душа его спасена, сохранит ли он чистоту её, или она уже трещину дала? Непонимающе смотрел на него Мариус, вздохнув.
- Неужели ничуть не мил я тебе? – с грустью спросил он.
- Не путай, Мариус. То, что ты делаешь – неправильно. Может, у вас так и заведено, вот только не хочу губить я душу свою, пускаться во все грехи тяжкие. Не могу ответить я тебе взаимностью, неверно это, так и душу очернить недолго, сойти с пути господнего, не охотником быть, а самому упырём сделаться. Отпусти меня, Мариус, не держи взаперти, в неволе, и зла на меня не держи.
- Вот оно как, - вздохнул снова горестно вампир, приколов розу к волосам юноши, - что ж, идём, месяц мой ясный, пока не решился ты убить меня.
Глядя на то, как шёл впереди Андрей, Мариус только тихо прошептал себе:
- Пожалеешь ты ещё о своём решении. За каждую секунду, когда ты от меня отстранился, в десять раз больше потом я возьму.
А наутро очнулся Андрей в своей хижине, будто всё произошедшее лишь сном было. Мариус меж тем по памяти писал портрет своего обожаемого охотника, чтоб в другой раз смутить его ещё сильнее.