«…Бери топор, не боясь беды, И голову мне руби, дорогая. Ты помнишь, о чем у холодной воды На зеленом лугу говорили мы?» © сказка «Источник на краю света»
Накрыв чистой скатертью обеденный стол, Итачи выложил на него мешочек с рисом, две прозрачные пиалы и выставил фигурную чёрную свечу между ними, стараясь не выронить ничего из дрожащих, ослабевших рук. Аккуратно зажигая фитиль свечи, парень в очередной раз поймал себя на мысли — «завтра» в его жизни может не настать. Продолговатое оранжевое перышко огонька вынудило прищурить воспаленные глаза, зудящие от напряжения и бессонницы. Уже второй месяц сон — русская рулетка. Впрочем, это — норма жизни для человека, который без четверти года, а то и полгода, мертвец. В груди разливается волна тянущей боли, подталкивая несчастного парня к краю пропасти, и, устало потерев переносицу, Итачи вновь перечитывает строки, вирусом засевшие в подсознание несколько непростых месяцев назад: «Безымянный демон» — заголовок жирным графитовым карандашом на выцветшем листе некогда красной бумаги. Для ритуала вам понадобятся: — Дождаться 23-х часов — Две чашки и рис — Чёрная свеча — Ножницы — Игла с длинной черной нитью — Зеркальце — Святая вода — Верёвка — Лента непрозрачного скотча — Перчатка — Ваша самая любимая игрушка из детства (не кукла!) Суть игры: демон, вселившийся в игрушку, должен нанести на вас свои чернила. Если чернила окажутся на вашей коже — демон победил. Чернильный мазок — символ безвозвратной принадлежности ему. Если же за два часа игры вы избежите чернильной метки — демон дарует вам одно из трёх благ: богатство, здоровье или даже жизнь. Необходимо: — Призывая демона, строго указывайте в сторону игрушки, чтобы нечисть не вселилась в вас — Призвав демона, покиньте дом минимум на тридцать минут — Вернувшись обратно, громко постучите, или позвоните в дверь, игрушка обязательно должна вас услышать, иначе вы застанете ее в движении, и она вырвет вам глаза. Запрещено: — Ложиться спать, если игра не закончена — Заканчивать игру ранее двух часов от ее начала — Правила допускают хождение по безлюдной части улицы. Но если вы вышли на улицу, не возвращайтесь в дом, пока игра не закончится. Сминая выцветший лист, Итачи отправляет его обратно в тумбочку. Вздыхает, встретившись глазами со своим отражением в старом зеркале: некогда симпатичный, поджарого телосложения парень иссушен патологией сердца и строжайшей малокалорийной диетой. Бордовая толстовка и темно-серые джинсы, казалось, бесформенно висели на его теле, контрастируя с кожей жуткого землистого цвета. На жилистой шее, руках и лице, затенённом длинными чёрными волосами, проступают набухшие сетки вен. В огромных матово-чёрных глазах плещется усталость и безысходность, ни доли живой искорки. Резерв слабого сердца уже отсчитывает время назад, начиная с десяти. Вслед за ним умирают любые амбиции. Итачи всего двадцать четыре, он знает, что не жилец. И, в попытке выиграть себе жизнь, он готов рискнуть даже своим «завтра». Ритуальный стол накрыт, осталось призвать к нему гостя. Напряженно дыша и не обращая внимания на дискомфорт во всем теле, парень достает из нижнего ящика комода основной элемент ритуала — некогда любимую мягкую игрушку. Подарок на первое рождество, встреченное в приюте, куда угодил к пяти годам своей жизни. Прозрачно-алые глаза странноватого плюшевого зверя задорно мерцают в отблеске огонька свечи. Учиха разглядывает вещь напоследок, подумав о том, что почти за двадцать лет наличия у себя данной игрушки так и не разгадал тайны ее образа. Существо насыщенного чернильного цвета, приятное на ощупь, с длинными руками и ногами, продолговатым объемным телом, круглой симпатичной мордочкой и копной черных толстых нитей в качестве волос. Надета на игрушке вязаная синяя накидка с капюшончиком, а под головой видна тоненькая прошитая ленточка с металлическим брелком в виде крыла, кто-то из воспитательниц сделал. Кого олицетворяет плюшевый фаворит, по сей день — тайна. А когда воспитатели спрашивали: «Кто это у тебя, малыш?», маленький Учиха отвечал, что это Саске. Откуда к языку прилипло столь странное имя, уже и не вспомнить, а сейчас Саске сослужит своему владельцу последнюю службу. Усадив игрушку на деревянный стул, Итачи садится напротив её. — Добро пожаловать, безымянный демон, — с хрипотцой проговаривая приветствие. Взявшись за рис, сперва насыпает его в пиалу напротив игрушки, лишь после наполняет им свою. — Это — твоё тело, — двумя пальцами парень касается морды игрушки, повторяя одну и ту же фразу на протяжении пяти минут. Перед началом процедуры, Итачи не забыл взглянуть на наручные часы, циферблат вещал пятнадцать минут одиннадцатого. Стоит вернуться хотя бы за семь минут до ровного часа, а пока, парень шнурует кеды, накидывает куртку и покидает ветхий дом, не планируя наперед строгих прогулочных маршрутов. Октябрьский вечер обдает холодом и лаем собак на периферии. В богом забытом районе нет ни одного фонаря, лишь крохи отблесков дворовых ламп опускаются к дороге, позволяя разглядеть грунтовый рельеф без кочек и ям. Застегнув под горло длинную куртку кирпичного цвета, Учиха неторопливо идет вверх по улице, туда, где линии домов прерываются железным забором, за которыми стелется заросшее низкими деревьями поле. Всё еще не верилось в нынешнюю действительность; но, на какие только ухищрения не пойдёшь ради желания жить? Сомнения, бесспорно, имели место, но только не страх. Гораздо страшнее осознавать, что десятки баночек, скляночек, блистеров, по рецепту и без, больше не способны удерживать на плаву. Если смерть уже стоит за порогом, готовая рассечь косой тело, какая разница: произойдет ли это завтра, или через пару месяцев? Шмыгнув носом, Учиха накинул капюшон на голову; прохладный воздух казался необычайно свежим и лёгким, бодрил, жаль, не унимал жгучего напряжения. Так странно: безумно хочется жить, притом, не имея ни одного четкого плана на будущее, кроме как просто быть, дышать, чувствовать… Может, даже замахнуться на небывалую роскошь в качестве близкого человека, рядом с которым выйдет похоронить въевшееся ядом в кровь одиночество. Время убывало, медленно приближаясь к заветной отметке. Напротив парадной двери собственного дома Итачи стоял без десяти минут одиннадцать, протарабанив по ней так, что и мёртвый бы услышал. Ритм больного сердца на мгновение ускорился, но постепенно вернулся в личную норму, стоило приметить игрушку на том месте, где ее и оставил перед уходом из дома. Присев подле, Учиха с силой отрывает глаза от морды плюшевого существа, бросает их в горящий камин, в гостиной. Приклеенные на совесть, алые миндалевидные полукружья оставляют разрывы в местах крепления, и парень наглухо зашивает их чёрной нитью в несколько слоёв. Игра начинается. Держа в одной руке склянку со святой водой, в другой зеркальце, Учиха покидает комнату, медленным шагом двигается вдоль коридора. Кухню освещает свеча, на остальную часть дома приходится торшер, накрытый тонким вафельным полотенцем. Из-за волнения сбивается дыхание, каждый удар сердца спицей бьёт по изнанке грудины, руки дрожат, а неспокойная голова норовит озираться по сторонам. Застыв в дверном проеме между коридором и гостиной, Итачи принюхался: отчётливый запах горящей серы заполонил пространство вокруг, впился в обоняние, вынудил мерзкие мурашки пробежаться по затылку. Атмосфера в доме изменилась, воздух не просто пропах серой — он в тысячу раз утяжелился, неприятно внедряясь в альвеолы, будто оставлял в них свинцовую пыль, норовя вызвать удушье. Итачи сглотнул застывший в горле ком, ощутил, как липкий, холодный пот скатился от виска к подбородку. Тяжесть в груди неожиданно смешалась с болью напряжения, вскармливая остро нежеланный сейчас приступ паники. Не время. Совсем не время. Позади стелется зловещая темнота, нарочито медленно поглотив огонёк одинокой свечи на кухонном столе. Вынужденно задержав дыхание, Учиха ощутил холод, окутывающий ноги невидимыми кандалами, а следом нечто позади молниеносно юркнуло внутрь спальни, пырнув по слуху глухим хриплым смехом. В этот момент Итачи ни столько испугался, сколько осознал: его предательское сердце, изувеченное не единственным на своём веку недугом, попросту рискует не выдержать такого стресса и загнуться в фибрилляции прямо сейчас. Стоять на месте — не вариант, мысль подтолкнула восстановить траекторию движения. Так или иначе, прекратить игру раньше указанного в правилах времени нельзя. Ступив на участок, более-менее расположенный в спектре скудного света, Учиха обомлел, приметив на рукаве толстовки чернильный мазок. На помощь тут же снизошел инстинкт самосохранения, кричащий громче любой паники. Присев на корточки, Итачи опустил на пол стакан со святой водой, в которой плавал набухший ватный диск. При помощи зеркальца, парень оглядел пространство позади себя. — Уйди! — громко и не выказывая ни доли волнения, проговорил Учиха, таким образом обездвижив демона ровно на тридцать секунд. Этого достаточно с лихвой, дабы оттереть от одежды податливые святой воде чернила. Каким-то чудом, полностью собравшись волей и мыслями Итачи неторопливо обошел все комнаты, включая ванную, внимательно осматриваясь по сторонам с помощью круглого зеркальца. Чернильных мазков нигде не видно. Глухой утробный смех в темноте больше не щекотал сознание зубчатым смычком, как и грозная темнота, поглощающая каждый дюйм дома. Устало зевнув, парень не удивился, что после пары бессонных ночей бог сновидений призывает его к себе; лучше будет продолжить игру на улице, иначе еще немного, и точно завалится где-нибудь в углу, позволив залить ядовитые чернила себе в рот. Торшер прерывисто замигал, прежде чем полностью погас, Учиха расценил это как согласие с его предложением о ночной прогулке: — Уйди! — суровый клик подарил очередную паузу на облачение в верхнюю одежду. Согласно правилам, бродил хозяин дома исключительно на территории своего двора, огражденного от дороги и соседского гаража прямоугольником из кованого забора. Нет никакого смысла выходить на дорогу, тем более, в любой момент могут нарисоваться пьяные ночные гуляки. Промозглый воздух немного ободрил, да и дышалось во дворе гораздо свободнее, нежели в доме. Уместив стакан с водой в вертикальном кармане, Итачи взял зеркальце обеими руками, неторопливо двигаясь вдоль бетонной дорожки к яблоням. Опавшая листва с хрустом шелестела под ногами, маскируя посторонние звуки. Сворачивая за угол, Учиха упёрся взглядом в чёрную невысокую тень, под обнаженными ветвями кустарника. Она недвижима, очевидно, намеренно притаилась, ожидая действий от парня, и он поддался, ступив в ее сторону. Вблизи раздался громкий мявк, и Итачи едва не парализовало, когда клякса в темноте обрела очертания кошки и пустилась прочь. — Твою ж…! — от души выругался Учиха, выронив зеркало. Его реакции аккомпанировал уже знакомый смех: издевательский, надменный и ироничный одновременно. Где-то совсем-совсем близко. Наклоняясь, за своим атрибутом, парень готов был поклясться — пользуясь моментом, играющий демон находится прямо позади, сверлит зашитыми глазницами человеческий затылок, желает нанести на него щедрый чернильный натюрморт. — Подними… Голос поневоле пробуждает в сознании жуть, блокируя контроль. На голом автоматизме парень всем корпусом поворачивается назад, распахнув огромные черные глаза в пространство перед собой. Никого. В опущенную ладонь упирается что-то твердое и прохладное; подняв ее, Учиха обнаружил вложенное туда зеркало, на удивление, не вымазанное чернилами. Призрачная тень вновь ускользнула прочь, шурша листвой. Повертевшись боком перед раскрытым зеркалом, парень на сто процентов убедился: на затылке его куртки нет ничего похожего на черные кляксы. На всякий случай обтерев поверхность зеркала святой водой, решился бродить по двору дальше. Боль в грудине атаковала вновь, накатила отдышка, успокаивающим зельем служило лишь то, что осталось продержаться в игре совсем чуть-чуть. Итачи вовремя отошел от крыльца, иначе стекла уличного фонаря наверняка затерялись бы в его длинных волосах, или поранили лицо. Однако, укрывшись на площадке у ворот, он внимательно огляделся, распознав, что угодил внутрь круга, рисованного чернилами по бетону. Ловкий трюк, спасибо зрению, заряженному состоянием леденящего страха и, наверняка, посеребренными сединой висками. Время. Спасательные две минуты ноль второго часа… Перешагнув линию круга и громко топая, Учиха направился в дом. Трясущимися руками удалось вновь оживить черную свечу. Как и ожидалось, игрушки на месте не было. Поспешно и скрупулезно осмотрев себя и убедившись однозначно в том, что чист, Итачи натянул кожаную перчатку на левую руку, ей поднял со стола пиалу с рисом игрушки, правой рукой залил рис святой водой. — Уходи, безымянный демон, ты проиграл, — оповестив гостя из темного мира, Учиха вылил под окно кухни содержимое пиалы, далее можно смело зажечь желанный свет. Игрушку Итачи обнаружил на заднем дворе через несколько минут. Она лежала около пустой клумбы, мордой вниз. Любимая игрушка… Некогда личный оберег по имени Саске, в котором крылась огромная частичка прожитых когда-то дней… Должно быть, самое время похоронить их, вместе с Саске, ради новой жизненной страницы. Сидя в кухне, парень накрепко примотал конечности игрушки к ее туловищу, формируя неестественной позы комок. Морду обернул лентой матово-коричневого скотча, полностью скрыв каждый ее миллиметр. Может быть, самовнушение, может быть, чудеса потусторонней стороны, но телесное ощущение, впервые за долгое время, как будто взмыло вверх на лёгких крыльях, а в душе зияла новая неизвестная пропасть, сочащаяся жгучей тоской. Напоследок, взглянув на скованную путами игрушку, Итачи озвучил то, ради чего всё это и начал: — В качестве платы за проигрыш, ты заберешь с собой мой недуг и мою боль, — с этими словами игрушка падает в огонь камина. Учиха продолжительно разглядывал юркие языки пламени, испепеляющие игрушку. Тело и сознание оказались измучены и вымотаны настолько, что парень даже не заметил, как рухнул в сон, съежившись прямо на ковре. Сколько пролежал в отключке — неизвестно, но, когда очнулся, вокруг царила темнота, очерчивающая размытые силуэты немногочисленной мебели вокруг. Камин давно погас, и теперь в его недрах гнездилась чернь, поглощая естественную синеву ночи. Из-за лежания на твердой поверхности в одной позе тело напоминало набитый костями твёрдый сосуд, по которому хорошенько приложили железной палкой. Жарко. В грудине омерзительно свербит, как будто диафрагму заполонили муравьи. Хорошенько откашлявшись, парень принимает сидячее положение, упираясь спиной в стену. На затылке одежда пропиталась потом, ощущение жара дополнял нестерпимый зуд. Забравшись руками под толстовку, Учиха принялся скрести кожу едва ли не до кровавых царапин, под одеждой всё липко и влажно. Итачи стягивает толстовку, желая позволить коже дышать, и замирает, глядя огромными перепуганными глазами на свое худое тело и руки, которыми прикасался к нему. Бледная кожа сочилась густыми вязкими чернилами, которые обжигали, но не разъедали её. Нос и лёгкие постепенно забились удушающим запахом из смеси химической сладости и сырой земли. Парень замер от шока, наблюдая, как насыщенная субстанция вытекает щедрым потоком на ковёр, формируя дегтеобразную лужу, и чем шире разливалась лужа, тем чище становилось собственное тело. Наконец, полностью освободив изувеченную болезнью плоть, чернила устрашающе забурлили, лопались крупными пузырями на поверхности, постепенно сгущаясь в лаковую мантию, под которой что-то угрожающе зашевелилось, вздымаясь верх. Мантия, точнее то, что она накрывала, пронырливой тенью вильнуло к ногам Учихи. — Нет! — парень попытался оттолкнуть от себя возникшее нечто ногой, и оно действительно отпрянуло. Послышался гневный утробный рык, а дальше Учиха больно рухнул головой на пол, ибо две бледные руки схватили его за голени, резко потянув в свою сторону. Застонав от боли, Итачи изо всех сил попытался изловчиться и встать, но нечто массивное верхом на нём яростно придавливало к полу, глухо шипя и перебирая по чужому телу мертвенно-бледными, достаточно сильными руками с заостренными чёрными ногтями, которые зарылись парню в волосы. Чужое хриплое и глубокое дыхание обдало холодом, после чего из-под мантии высунулась лохматая черноволосая голова, возвысившись над головой Учихи. Хотелось закричать, но раскаты голоса, словно насильно, оставались запертыми в горле; как во сне, когда хочешь, но не можешь ни говорить, ни кричать. Существо, надменно возлежавшее на Итачи, захрипело, тряхнув длиннющей чёлкой, явило мертвенно-бледный лик, распахнуло огромные раскосые глаза, мерцающие глянцевой чернотой, прожигающей Учиху леденящим ужасом. Поведя точеным носом, существо принюхивалось, и по мере увертюры бескровные губы его растягивались в надменной улыбке. — Мой… — прохрипела тварь, нарочито медленно поглаживая когтистыми пальцами грудь Учихи, скверно скалясь и демонстрируя ряд острых белых зубов. Её неожиданный вердикт оживил способность Учихи к разговорной речи: — Я не твой, — неврастенично дыша, оспорил парень, безуспешно пытаясь сопротивляться вынуждающей силе и не смотреть в лицо демона. Вероятно, твари ответ глупого смертника не по нраву. Бледное лицо, наполовину скрытое чёлкой, потонуло в гримасе негодования и, судя по всему, недоумения. Итачи зажмурился, в его растрепанных волосах шарили юркие пальцы нечисти, осторожно и даже угрожающе нежно. Демон выудил заветную прядь и игриво подвесил ее в когтях над глазами Учихи. Слипшаяся кисточка волос напоминала тонкую тёмную сосульку, и до Учихи дошло: хитрая тварь пометила чернилами его волосы. Должно быть, в тот самый момент, когда обронил зеркало, а трюк с кругом — всего лишь картинный маневр. — Ты мой… Мой, — угрожающим шепотом чеканит в самое ухо парню объявившаяся нечисть, обнюхивая его волосы, намотанные на когтистые пальцы, и тот успевает сделать вздох, прежде чем бледное жуткое существо сползло с его тела, пятясь в сторону камина и всё еще гадко скалясь. Тьма рассеивает вокруг себя густую дымку, и тварь прячется в нее, торжествующе глядя на Учиху до последнего. Пахнуло жжеными поленьями, и вместе с пеплом в сторону Итачи что-то отлетело из камина, но молодой человек этого уже не уловил, сознание отработало свой лимит.* * *
Солнце, палящее прямо в лицо сквозь занавеску на широком окне, пробудило ото сна, пришлось зажмуриться, отрывая тяжёлое тело от ковра. Голова чертовски болит. Вокруг ни следа чернил, или монстров, камин демонстрировал пыльную кирпичную стену и груду пепла под лентой обильного света. «Приснится ж такое…» Учиха неторопливо поднялся на ноги, но сию секунду вздрогнул от неожиданности, озираясь в сторону. Игрушка по имени Саске всё это время лежала над его головой, частично обожженная натиском пламени, испачканная золой, однако уцелевшая. Затылок и конечности вновь атаковали неприятные мурашки, Итачи точно помнит, как бросил игрушку в огонь, как она догорала на его глазах. И это не бред сумасшедшего! Присмотревшись, парень узрел отсутствие одной детали на плюшевом теле Саске: льняная прошитая ленточка с брелком в виде крыла исчезла. По воле, или без, а игрушку пришлось бросить пылиться в старое кресло, спички и зажигалка одинаково угасали, стоило коснуться огоньком к мягкой поверхности. Половину дня уходит на бесцельную прогулку и осмысление произошедшего накануне, приведение мыслей в порядок, а под вечер засел с ноутбуком и кружкой чая в постель. Здоровье вновь подводило, но, как бы навязчиво это не выглядело иллюзией, Итачи чувствовал себя лучше в сравнении с прошедшей неделей. Сеть не располагала информацией о чернильном демоне, даже о самом ритуале ни слова не сказано. Да и вообще, случившееся прошлой ночью больше похоже на игру расшатанного воображения, нежели на правду. Отсутствие данных на эту тему — неудивительно. Засыпая, Итачи думал оставить включенной прикроватную лампу, однако, усмехнувшись собственной глупости, оставил эту затею. Вспомнил про участь уличного фонаря и торшера в гостиной и осознал: свет — не помощник.* * *
— Мой… Мой Итачи, — хриплый утробный голос проникает сквозь сон, вынуждая Учиху пробудиться за секунду. Спальню поглотила знакомая тьма, поглощая ее со всех сторон, на потолке разверзлось огромное черное пятно, живое и бурлящее, тягучей субстанцией стекающее на кровать обомлевшего парня. — Твою мать! — выругавшись, тот решил поспешить и выйти прочь из комнаты, но дверь демонстративно захлопнулась перед носом. Пришлось податься в вынужденное мнимое убежище в углу, подле окна, завешенного прозрачным тюлем, оттуда наблюдать происходящее. Чернила полностью стекли, очистив потолок, и на просторной постели вновь возникло оно, затылком сидя в сторону угла, где, вроде как, прятался Учиха. Лаковая мантия накрывала тело демонической сущности, волосы небрежными взъерошенными прядями ниспадали почти до самых его плеч. Оно хрипло дышит и, кажется, опять принюхивается и замирает, выжидая чего-то. Сердце предательски колотится, вынося грудину, выдавая с потрохами подневольного. Существо издает гадкую усмешку, его голова медленно, с хрустом выкручивается на сто восемьдесят градусов, буравя Учиху огромными черными глазницами и взглядом вышибая почву у того из-под ног. — Мой, — выдыхает до боли заезженное слово, и, перебирая бежевое одеяло жуткими руками, опускается на пол, на коленях подползая к забившемуся в угол Учихе. Надменный оскал твари не внушает ничего доброго, парень ударил демона по нахальной руке, стоило тому опять потянуться к длинным, на сей раз, заплетенным волосам. — Уйди. Оставь меня в покое! Существо склонило лохматую голову набок, отчего челка почти полностью скрыла его лицо, сплошняком черные глазные яблоки по-прежнему откровенно пялились на Учиху, позволяя понять: ночной гость уходить не намерен. — Холодно… — прохрипело, таки коснувшись выбившихся из хвоста прядей на голове Итачи. — Хочешь, я тебя согрею? — Нет, спасибо, — Учиха постарался отползти в сторону. В грудине снова нарастала тяжесть, требуя удобного полусидячего положения. Хотя, если все и дальше пойдет вот так, то это вряд ли сможет спасти несчастного Учиху от эксцессов. Пользуясь замешательством демона, парень вынужденно вернулся на постель, склонившись в три погибели и тяжело дыша. Тварь, со свойственной себе надменностью, впервые предстала в полный рост, медленно шествуя подле кровати и пристально поглядывая на ее обитателя, не спуская с него глаз. Мерзостно насмехалась, чувствуя чужой страх. Чернильная мантия, накинутая на плечи, ползла лоснящимся шлейфом за демоном. Она — единственный элемент его одежды, под ней матово-бледное, с виду, гибкое тело, совсем как человеческое. Тварь оказалась не она, а он, об этом явно свидетельствовало наличие органа, красноречиво демонстрирующего половую принадлежность. Обойдя широкую постель, демон присел на самый ее краешек, любуясь своим Итачи. Откуда-то из недр одеяния достал изувеченную игрушку по имени Саске, игриво провел когтистыми пальцами по её туловищу. В этот момент Учиха приметил ту самую ленточку с брелком, повязанную на демоническом запястье: очевидно, нечисть сочла её за ценность. Поймав на себе гипнотический взгляд демона, Учиха на долю времени растерялся, мысленно мечась от одной крайности в другую. — Кто ты, и что тебе от меня нужно? Тварь хрипло выдохнула, в ее оскале вновь пробудилась усмешка. Похожие на черное стекло глаза прищурились: — Я - тот, кому ты теперь принадлежишь. И тебе, — плавный хриплый вздох, и когтистая рука нежно ложится на плечо парня, — никуда от меня не деться, Итачи. «Обрадовал. Ничего не скажешь.» Наконец, разогнувшись и вздохнув полной грудью, Учиха угрюмо принялся разглядывать демона: его вольготную сидячую позу, неприятные плавные жесты, отвратительно надменное, будто фарфоровое, лицо. Страх мелкими порциями разбавило раздражение в сторону мрачного гостя. Глупо отрицать свой проигрыш, да и не собирался парень этого делать, но сбить спесь с нечисти — лишним не будет. — Недолго тебе баловаться обновкой. Боюсь, скоро расстанемся. Но ты можешь забрать себе мои кости. Мертвецу уже всё равно — томятся ли они в земле или плавают с тобой в чернилах. В ответ тварь по-прежнему помалкивает и хитро улыбается. Чернильная мантия, шелестя, покорно скользит вниз с худых плеч, перевоплощаясь в вязкую лужу на полу. Тело демона с виду пластичное, с четкими контурами и изгибами. Мерцая неестественной белизной в отблеске ночи, кажется холодным, как у диковинной ящерицы-альбиноса из зоомагазинчика ужасов. — Холодно, — вновь повторяет, прежде чем кромешная тьма поглотила пространство спальни, пряча существо в непроглядных недрах и подавляя Учиху гнетущей могильной тишиной. И ведь, впрямь, повеяло холодом и запахло сыростью, а в пучине мрака раздался знакомый тихий смех. Итачи прислушивался к пространству вокруг, затаив дыхание, озирался по сторонам, не слезая с постели, но тьма лишь непродуктивно давила на глаза, наглухо скрывая в себе нечто, от вида и голоса которого мороз пробирает кожу. Негаданное прикосновение к ноге откуда-то снизу заставило вздрогнуть и отпрянуть. На лбу проступил липкий пот, сердце на износ тарабанит беспорядочный марш. Неожиданное чужое прикосновение: цепкое, болезненное, пронизывающее кожу на плече когтями. Итачи почти коснулся прохладной демонической руки, пытаясь поймать за неё надменную тварь, а потом чёртова тьма рассеялась, возвращая комнате естественный ночной полумрак. В попытке унять страх и восстановить нормальный сердечный ритм, Учиха на автоматизме зашарил на прикроватной тумбочке, где графин с водой и ассорти из таблеток всегда готовы подать нынче шаткую руку помощи. Глотает сразу три капсулы, жадно запивая водой, отчего её капельки щедро скатываются с подбородка к шее, откуда их слизывает прохладный, влажный язык… — Блять! — голос эхом разносится по дому, а пробка-стакан от графина вдребезги рассыпается около постели. Тварь паскудно смеется, шурша одеялом прямо за Учихой, а потом тот резко валится на подушки, уже во второй раз наблюдая физиономию демона прямо над своей головой. Самодовольное нечто ухмыляется, придавливает когтистыми руками запястья подневольного к простыне, и Учиха не понимает: бояться или поражаться тому, как этот наглец, да еще и его же пола, настырно разводит ему бедра коленом, дабы поудобнее улечься верхом на теплой плоти. — Холодно. Согрей меня, Итачи, — это даже не просьба, скорее, угроза, или приказ, который хрипло выдыхают прямо в губы, едва не касаясь их своими. О каком согреве может идти речь, когда Учиха сам лежит на матрасе, как монолитный кусок мрамора, прибитый к нему непонятным существом и ощущением жути? Чёлка демона щекочет скулы, леденящее дыхание скользит около уха, кажется, вот-вот, и существо вопьется зубами в шею, откусывая от нее добротный кровянистый кусок и сгрызет его, громко причмокивая. — Я тут подумал, ты знаешь моё имя, а я твоего не знаю. Нечестно получается, заметь? Не знать имени того, кто считает меня своим, — Итачи постарался расслабиться и взять себя в руки, он прямо чувствует, как медленно, но верно сходит с ума. Уже не так страшно буравить ответным пристальным взглядом ночного гостя. Надменная ухмылка неожиданно улетучилась с лица демона, превратив жуткий лик в мрачно-жуткий. Несмотря на отсутствие зрачков в глазах чернильного обитателя, Учихе показалось, что замерзший гость в оную минуту смотрит не на него, а прибывает в ступоре, рассматривая неопределенную точку. Смекалистого от природы, Итачи внезапно осенило — демон безымянный. Оный замешкался, прищурился, приметив взглядом видавшую виды игрушку, неподалеку от себя. Дотянулся до нее рукой, затем подвесил над Учихой, крепко держа за плюшевую безглазую морду. — Хочешь, чтобы я называл тебя — Саске? — заинтересованно изогнув бровь, уточнил проигравший. Демон вновь склонил голову набок и оскалился, но уже не так ядовито как прежде: — Саске… — прошипел, смакуя звучание подаренного имени. Похоже, ему нравится. От «умиления» довольным лицом твари, Учиха едва не пережил остановку сердца. И как вообще покалеченная нервная система столь героически удерживается на плаву вторую ночь? Демон заерзал на Итачи, как притязательный кот, желающий лечь поудобнее, его холодная кожа плотно соприкасалась с разгоряченной кожей Учихи, частично забирая на себя её жар. Парень дрогнул и выгнулся, ощущая, острые зубы, приложившиеся к его боку, прокусывая до самых рёбер, нарочито аккуратно и медленно. Из раны сочилась кровь, её тварь тут же слизывала, не упуская ни капельки. «Ясно. Меня просто сожрут», — мелькнуло в мыслях парня, который отчего-то даже шевельнуться не мог, как ядом парализованный. Оторвавшись от своего занятия, тварь поморщилась: — Не вкусно. — А ты чего ожидал? Гликозиды, диуретики, нитраты и прочая химия. Не подфартило тебе с уловом, да, Саске? — Итачи зажал рану. Тварь вновь прищурилась, шумно вздохнула и наклонилась ближе, глядя в чужие глаза: — Я переживу, — лохматая голова опустилась к ключицам Учихи, когтистые руки раскинулись напротив, впиваясь до дыр в матрас, бедра по обе стороны сжимают бедра Учихи. Оно так пытается согреться? — Ты хоть раз проигрывал? — вдруг вымолвил Итачи, спустя пару минут невыносимой гробовой тишины. — Цена проигрыша слишком высока для безымянного демона. Исполнивший желание человека, он умирает. Делай выводы, — шипящий голос на уровне шепота будоражит сознание. — А ты, Итачи-и, думал, я могу даровать жизнь по велению щелчка пальцев? Следующий вопрос к демону напросился сам собой: — И какая участь уготовлена проигравшему? Тварь вновь заерзала, подняла черноволосую голову, дабы взглянуть в лицо Учихи: — Безымянный демон получает себе весь остаток его жизни без двадцати восьми ночей, в каждую из которых он волен сводить с ума проигравшего, как только заблагорассудится. Например, я могу вырвать тебе глаза, или язык, обглодать твою руку до кости, или травиться твоей кровью, но при этом, ты можешь быть уверен в том, что я тебя не убью, — надменнейший коварный смешок следует за словами Саске. — А если проигравший умрет ранее, чем за двадцать восемь дней от твоих издевательств? — Не умрёт, правила подразумевают стопроцентную поддержку жизни в течение данного лимита. — Хм, весьма жестоко. Тварь прыснула глухим хриплым смехом, неприятно отдающим на слуху Учихи: — Не менее жестоко, чем приносить кого-то в жертву ради собственных интересов. Хм, Итачи впервые задумался об этом с такой точки зрения. — И сколько времени тебе перепало от меня? — Это так важно, Итачи? — Любопытно. В конце концов, мне всё равно умирать через двадцать шесть ночей. — Пять месяцев и восемь дней. Официально твой последний день - седьмое апреля грядущего года, — каменной интонацией, как по листочку, зачитал демон. Надо же, Учиха никогда бы не подумал, что слова тёмной сущности способны вызвать искреннюю улыбку: — Это даже хорошо, что я не доживу до апреля. Ненавижу весну. Саске в ответ зафыркал и то ли намеренно, то ли случайно царапнул Учиху за шею: — Мне кажется, или ты пытаешься храбриться передо мной? Подневольный покачал головой, выражая безмолвный отрицательный ответ: — Каким бы жалким я не выглядел в глазах окружающих и твоих, ни за что не позволю себе притворства, дабы расположить к себе. Видишь ли, почти двадцать лет назад, весной, погибла моя семья, этой же весной меня передали в приют, где я и ступил на лестницу своей болезни, ведущую вверх. Однажды весной я слёг от ревматизма, весной убили мою любимую воспитательницу. Весной я узнал, что серьезно болен. Весной моя первая и единственная любовь решила, что ей не по пути с человеком, который не даст ей ничего, кроме памятного камня в скором времени. Да и перенапрягаться нельзя, ну, ты сам понимаешь, о чем я. Так что, если, по-твоему, я храбрюсь, можешь хоть сейчас вырвать мне глаза, Са-а-ске… — Хм, — криво улыбнувшись, демон с упоением провел кончиками пальцев по векам парня. — У тебя красивые глаза, Итачи. Ты знал об этом? — Ты просто падок на всё черное. — А ты просто боишься меня согреть, — с этими словами демон самовольно сомкнул руки Итачи у себя на затылке.* * *
Свои последние дни Итачи продолжил проводить в затянувшемся больничном отпуске, дабы не наводить лишней шумихи. На телефонные звонки начальника отдела фирмы, где доселе занимался работой с информационными системами, отвечал, что всё стабильно, возможно, выйдет через месяц на работу. Да уж, выйдет… В целом, Учиха просто решил исчезнуть для всех, до него всё равно никому нет никакого дела. Пару раз звонили товарищи из приюта, но, не получив ответа, ни один из них так и не приехал к Учихе лично, как, в принципе, и ожидалось. Днём Итачи облачался в неприметную одежду с глубоким капюшоном, надевал на нос очки с затемненными стеклами и бродил по осенним улицам. В удовольствие махнув рукой на диету, с аппетитом поедал приторное шоколадное мороженое, политое кокосовым сиропом, иногда лакомился свежими кремовыми пирожными, сидя в кресле и греясь под пледом. Сон окончательно перерос в статус непозволительной роскоши, да и спать приходилось исключительно под утро, часов до десяти. Седьмая ночь. Оказывается, мрачноватый вынужденный друг обожает пламя. И чертовски ненавидит воду. Было забавно, когда он просочился через потолок в ванную комнату, во время принятия Учихой мыльных процедур. Это нечто шипело, фыркало и шарахалось от брызг воды в свое тело и лицо, прежде чем сбежать из жуткой комнаты пыток через темноту. После Итачи застал Саске в спальне, плотно укутанного в чернильную мантию. Демон прятал не только тело, но и лицо под непослушными прядями волос. Оказалось, скрывал химические ожоги, нанесенные ему обычной водой. Саске — нечисть, тварь из неизвестного измерения, пожирающая чужие жизни… Но, в отличие от него, Итачи не такой. И понимание того, что изувечил кого-то, пускай всего на пару дней, намеренным баловством, отдало горечью в горле. А потом чернильный демон и человек просто сидели молча на постели, пока Учиха с дурацким смехом сквозь слёзы не рухнул головой на плечо Саске, признавшись ему в до боли чистейшей истине: он впервые за прошедшие двадцать лет чувствует себя кому-то настолько нужным и важным. Впервые, заходя в дом, ощущает, что его ждут, пускай надменно посмеиваясь, и разглядывая откуда-то со скрытой стороны. Пятнадцатая ночь. Темнота погубила очередную лампочку. Чернила бесформенной лужей разливаются под кухонным столом, формируя пузыри. Итачи делает вид, что не замечает нагрянувшего безобразия, продолжая методично нарезать у гарнитура медовый бисквит на ощупь. И глазом не ведет даже тогда, когда пристальный взгляд из-под стола буквально выжигает дыру у него в спине. — Ты любишь сладкое? — полюбопытствовал, обернувшись с тарелкой в руках к тёмному пространству. — Ненавижу... — В таком случае, мне нечем тебя угостить. Прости, — якобы устыдился хозяин, направляясь в сторону гостиной, к камину, где догорает слабый синеватый огонь. Однако тьма перекрывает ему путь в дверном проеме из кухни в коридор, квадратное блюдо с кексами шумно валится на пол, раскалываясь напополам. Прижатый извечно холодным телом к стене, Учиха успевает сделать глубокий вздох, чувствуя, как кости едва не трещат в стальной хватке Саске. Самодовольный демон оказался выше ростом на каких-то пару сантиметров, тем не менее, качественно поддерживал иллюзию взгляда сверху вниз на подневольного. — А я думаю, ты меня обманываешь, Итачи, — пронзительный шепот обдаёт щеку дыханием. Что Саске имел в виду, Учиха не понял, да и не стремился понять. По правде, ему совершенно неважно, слишком разгулялся радиоактивный туман безумия в голове от этих странных объятий, заставляя сухие синеватые губы прикоснуться к бескровным губам демона, приласкать их, провести по ним кончиком языка, заставить раскрыться, позволив протолкнуться языком в демонический рот. Поцелуй получился странным, если его вообще можно было назвать поцелуем. Стоило немного расслабиться, ведущим в нем оказался Саске. Обхватив рукой подбородок Учихи, тварь из чернильной преисподней буквально вылизывала его рот, покусывая острыми зубами податливые губы. И Учиха принимал такую диковинную форму ласки, одной рукой обнимая демона за плечо, второй схватив его за волосы, неистово прижимая к себе. Поцелуй прервался внезапно, Учиха ощутил, как холодная ладонь сжимает горло, надавливая на кадык. Не сильно, скорее, предупреждающе. — Глупо пытаться меня разжалобить или подкупить, Итачи, — голос Саске сейчас больше походит на рык разгневанного зверя, а Учиха, в свою очередь, выпускает усмешку, за которой следует искренний ироничный смех. Так смеются над глупцами, которые оказались в безысходной ситуации. — Ты странный демон, Саске. — Это ты слишком странный для человека при смерти. — Я всего лишь доживаю свои последние дни, которые вынужден разделить с тобой. И, кстати, не сожалею об этом. Мы играем в твою игру открытыми картами, ты знаешь мои секреты, и, полагаю, намеренно умалчиваешь о своих. Но, да к черту это все. Иди уже ко мне. Разве не на это ты мне намекаешь, по крайней мере, со второй нашей встречи, а? — рука Учихи забирается под чернильную мантию твари, скользит по белому торсу к паху. Оу, надо же, не стоит, какая досада. Впервые Итачи расстроила собственная несексуальность. Да и со стороны, наверное, его смертно-человеческие приставания к демону смотрятся убого. Саске так и не убрал руки с пульсирующей человеческой шеи, принюхавшись к Учихе, внимательно изучил в темноте его усталые поникшие глаза, досконально сканируя их, вместе с выражением лица обреченного. Чёртов человечишка не врёт. Мало того, что не боится, не дрожит при виде сумеречного гостя, так еще и откровенно предлагает ему себя. Удостоверившись в истине намерений человека, демон охотно впился в теплые живые губы, еще влажные от крови, которую пустил из них своими же зубами. Лаковая мантия падает, подтеками скользя по коже своего обладателя, перевоплощаясь постепенно в чернильное болото. И оно, подобно кислоте, разъедает разорванные когтями рубашку, штаны и белье, принадлежавшие доселе Итачи, а после чернила вновь трансформируются в застилающую пол гладкую, лаковую ткань. На неё-то Саске и валит Итачи. Прямо здесь, прямо сейчас. Удобства вряд ли волнуют демона, а Учихе всё равно где, лишь бы только с этой жуткой, надменной, но уже такой родной тварью, за которую он цепляется объятиями, как утопающий — за спасательный круг. Саске чуть слышно рычит в поцелуй, из его груди доносится хрип, Итачи не издает ни звука: к чему вся эта дешевая показуха с ярыми стонами и криками? Прижимая демона к себе теснее и жарче, вдоволь упивается жадными болезненными поцелуями, а нечисть садится на мантию в позу лотоса. Окрепшим до каменной твердости членом наглядно демонстрирует ошибочность мнения Учихи относительно его несексуальности. Игриво приманивая Итачи пальцем, помогает ему сесть в гнездо, сформированное своими ногами. Оглаживая человеческую голову, цепляет когтем тугую резинку, которой собраны длинные волосы, и те струятся прямыми прядями по спине и худым плечам Итачи. Полностью опьяненному сумасшедшим желанием и потоком мыслей, что мечутся в голове из угла в угол, Учихе, то и дело, кажется — он либо видит сон, либо сошел с ума. С другой стороны, он сошел с ума в тот самый день, когда решился на игру с безымянным демоном. Поздно оглядываться назад… Можно стремительно и свободно падать в пропасть впереди, зная, что на ее дне тебя охотно дожидается коварная судьба, выстаивая с факелом над погребальным ложем. Итачи откидывает волосы с лица, упираясь руками в бедра Саске, икры заводит ему за поясницу. Собственный возбужденный член выдает искреннее желание происходящего, хотя обреченный парень понятия не имеет, каково это — секс с нечеловеком своего же пола. Но хотя бы догадывается, где у нечта своего же пола нужно разыскать чувствительные точки… Впившись в кожу спины Итачи когтями, Саске двигает его ближе к себе, удерживает за поясницу, поигрывает шершавым языком в его ушной раковине, легонько прикусывая мочку. И откуда столько нежности? — Тебе будет больно, — нашептывает демон, сжав свободной рукой свой член и член Учихи, одаривая оба органа весьма грубой лаской. — Можешь просить меня прекратить, но я не остановлюсь, пока не упьюсь тобой досыта. — Скорее, пока я не сдохну от тахикардии или удушья, — издевательский шепот в ухо демона, за которым следует бархатный тихий смех. — Не сдохнешь, я тебе обещаю. Теперь твоей жизнью повелеваю я, а не твоя болезнь. По-моему, уже говорил, — Саске прикладывается к губам Итачи, заведя свою руку к его ягодицам. Ладонь сочится вязкими чернилами, и два пальца свободно проникают с их помощью в теплое человеческое нутро, заставляя Учиху выгнуться и закусить губу, в попытке не концентрироваться на боли. В конце концов, это лишь прелюдия. — Все безымянные демоны такие нежные? — Нарываешься? — угрожающий шепот вряд ли нуждается в ответе, ибо Саске и так не собирался сюсюкать. Закинув ногу Итачи себе на плечо, медленно провел влажной головкой у тугого отверстия, охотно проталкиваясь внутрь. Непроизвольно сжавшись, Учиха зажмурился от боли, намеренно прикусил тыльную сторону указательного пальца, лишь бы не выдать реальных ощущений этому надменному существу. — Ты сам напросился, — Саске больше не медлит, начинает двигаться, наслаждаясь обволакивающей теснотой и чужим теплом. — Знаешь, люди, практикующие однополый секс, утверждают: чем быстрее начнешь, тем быстрее ловишь кайф. Давай проверим? И да, не молчи, мне нравится твой голос. Хочу запомнить, как он звучит в порыве похоти, — руки демона смыкаются за спиной Итачи, создавая тому надежную опору. Их тела впервые открыты друг для друга. Впервые могильный холод и живой жар слились воедино, разделяя друг с другом частицы себя и своих разнящихся сущностей. Сцепляясь неистовыми объятиями, оба не сдерживают стонов, в жадном ритме фрикций. Надо же, видимо, не врали, говоря о кайфе при скорейшем начале действия. Хотя, Итачи трудно было назвать кайфом то, что он испытывал: странное инородное ощущение, но уже далеко не болезненное, под определенным углом даже приятное. Каждое мгновение акта, Саске не спускал с Учихи взгляда, фиксировал им мимику необыкновенного лица. Или просто любовался нажитым добром, периодически целуя его в губы, или шею, сжимая в кулаке длинные волосы. Неистовый демон кончает первым, честно пообещав, что это лишь начало их восхитительной игры. По бедрам Итачи стекало нечто горячее, вязкое и черное: неужто Саске весь состоит из чернил? Улыбнувшись от этой мысли, молодой человек смирился с тем, что лично у него кончить вряд ли получится. Однако, будто дожидаясь подобной мысли, демон повалил обделенного оргазмом спиной на мантию, посасывая его губы со стальным привкусом крови. Итачи даже не уловил момента, до безобразия пластичное существо юркнуло к его паху, вбирая всё еще напряженный член в рот. Неслыханная щедрость. Тем не менее, у Итачи помутнело в глазах от смеси грубости и ласки. Впиваясь пальцами в растрепанную шевелюру демона, он то и дело выгибался от удовольствия, пока не кончил, пачкая скудной спермой бледные демонические губы. За исключением кухонного помещения, дом оказался переполнен густой тьмой. Камин давно погас от сквозняка и холода, подвластных постоянному гостю в доме Учихи. Однако ни ему, ни Саске холодно не было. Обреченный человек, наконец, согрел своего мрачного демона... Проснулся хозяин дома ближе к полудню, в собственной спальне, укрытый одеялом до самого подбородка. В окно траурным светом подсматривало низкое октябрьское солнце, напоминая о том, что новый день не станет дожидаться смертника, замедлив ход часов. Как и всегда, в доме не присутствует никаких намеков на ночной визит Саске, однако царапины, следы укусов и ноющая боль в заднице, как нельзя, красочно передают реальность произошедшего минувшей ночью.* * *
Восемнадцатая ночь Первая ночь, когда Саске явился без свиты в виде кромешной тьмы, лелеющей своего принца. Демон дожидался Итачи, посиживая в гостиной, в бархатном кресле, как на троне. Сегодня они вновь решились на секс, спустя две ночи, собранных в фигурный паззл лишь из ласк и игры слов. Ночь двадцать первая. Глядя на себя в зеркало, Учиха никак не мог понять, в какую иллюзию угодило его подсознание и самовосприятие? Из зазеркалья на умирающего двадцатичетырехлетнего парня смотрит не тот Итачи, коего привычно видеть перед собой длительное время. Нынешний Итачи другой: его кожа не прозрачная, налита светлым оливковым тоном. В теле проступил килограмм-другой веса, поглощая уродскую сетку вен. В розоватых губах нет и намёка на цианоз, а в некогда поникших угольно-черных глазах заискрила бодрость, залегшие под ними тени исчезли, не искажая ровного тона лица. Некогда тусклые волосы, блестели, ниспадая скрученным жгутом на грудь. Тяжесть в груди и нужда в таблетках с каждым днём все заметнее исходила на нет. Сам Учиха называл данный феномен мимолетной легкостью перед смертью. Немалая, видать, заслуга чудес в бодром расположении духа, радости от каждого дня, и общества существа, которое, вновь обрубив свет в доме, скрылось в его тьме, оттуда опоясывая руками плечи Учихи. — Ты воистину драгоценная находка, Итачи. Что я буду без тебя делать? — шепча, губы касаются уха парня. — То же, что и раньше. Ютиться в своей тьме, являться на вызовы, метить глупцов чернилами, пытаясь спасти себя, а потом присваивать лета их жизни своей казне, — перечислив пункт за пунктом, Итачи обернулся к Саске, встретившись глазами с чернотой вместо оного образа. Однако, больше Учиха не ведется на эти трюки. Подавшись вперед, его губы находят того, кого искали. Ночь двадцать пятая. Проведенная в обнаженных объятиях напротив камина, подле которого вздымалась пузырями мантия из чернил. Не отрывая взгляда от своего Итачи, Саске вернул ему то, что в сути и принадлежало Учихе: прошитая ленточка со стальным брелком в виде крыла. Хозяин игрушки принимать обратно вещь не хотел, но демон настоял. Бесполезно ему отказывать — Откуда ты взялся, Саске? — Итачи не впервые задает этот вопрос. Пламя камина, извиваясь, отражается в глянцевой черни глаз Саске. Головой демон полеживает на животе Итачи, пристально глядя на привлекательного парня и позволяя перебирать себе волосы. — Я возрождён из чернил. Возрождаясь из них, мы теряем прошлое и, самое главное, теряем имя. Каждый из нас скрывается во мраке сам по себе, ожидая вызова из мира людей, а то и своего часа, если проиграет человеку. Безымянный демон — проклятие. — Постой, — нахмурился Итачи. — Так ты не единственный? Усмехнувшись, Саске качает головой: — Я единственный, просто уже не первый. Зато последний. Согнувшись, прикрывает глаза, распластав руки по телу Итачи, с упоением слушает чужое дыхание. — Значит, после тебя некому будет играть в полуночные игры? — Уже некому, — коротко ознаменовал демон, закончив этот неприятный разговор. Последующие ночи, Итачи и Саске проводили аналогично предыдущим, хотя Учиха прекрасно наблюдал изменение атмосферы между ними. Саске всё тяжелее дается роль надменного императора сумрака над человечишкой. С другой стороны, он сам признался в том, что чертов Учиха заслужил к себе его благосклонность. А он за эту благосклонность заслужил от Учихи еще немного ласки и еще поцелуй.* * *
Свою последнюю ночь Итачи встречал у приоткрытого окна спальни. Легкое дуновение прохладного ветра касалось еще влажных после душа волос, холодило бордовый шелк длинного халата. Парень стоял недвижимо, разглядывая то полумесяц в затянувшемся облаками небе, то часы на комоде. Стрелки мучительно медленно ползли к полуночи, свет в доме давно погас, по желанию самого Учихи, лишь одинокая чёрная свеча поддерживала нечто вроде уютного освещения, стоя в золотистом блюдце подле часов. — Ждешь? — позади раздался знакомый голос, по воле, или без, уже ласкающий слух, а не внушающий леденящий страх. Саске сидел на постели, закинув ногу на ногу, накрытый чернильной мантией. Обыденно пристально любовался Учихой. — Разумеется, жду. Ты сегодня раньше обычного. Высунув руку из-под мантии, демон протягивает ее в сторону Итачи, ладонью вверх: — Эта моя последняя ночь с тобой, глупо терять драгоценные минуты, ведь можно обменять их на тепло твоего тела. Иди ко мне. До этого момента парень божился сохранять самообладание до последнего своего вздоха. Казалось, стоило уйти в последний путь с гордо поднятой головой, доказав, что проиграл красиво. Но увидев Саске, услышав его чуть хриплый глубокий голос, декорации последнего вечера Итачи Учихи пали на каменный пол, поднимая пыль. Обреченный ринулся к своему демону, унаследовавшему ничтожный кусочек непрожитых лет, которые, как оказалось, парень и доживать-то не хотел. Саске поймал Итачи распахнутыми объятиями, повалил на простынь, осыпал хаотичными поцелуями, сжимая обыденно собственнически и цепко, почти до хруста костей. Демону отвечали той же неистовой страстью. — Ты красивый, Итачи, в курсе? — Тебе просто не с кем сравнивать, Саске. Демон недовольно грозит пальцем, прежде чем приложить его к губам Учихи: — Просто ты не желаешь поверить в то, как глупо сравнивать диковинный алмаз с черенками? Парень не отвечает, даже если оно так и есть, его красота не спасет его личный мир. Сегодня они с Саске оба кусались, до багровой и чернильной крови, запоминая вкус и запах друг друга перед грядущей разлукой. Сплетаясь в танце порочной, в сути, даже невозможной любви, беспрестанно шептали имена друг друга, и снова целовались, целовались и целовались, сгорая от страсти и воистину странной ирреальной нежности. Часы вещали без двадцати минут три. Оба неподвижно залегли напротив друг друга. Итачи выводил что-то пальцами на теле Саске, демон смаковал аромат волос и кожи Учихи. — Как много лет у тебя в запасе? — полюбопытствовал-таки Учиха, поглядывая на любовника, сквозь пряди волос, нависших на лице. — Достаточно для того, чтобы лицезреть своими глазами суд божий и жирную точку в летописи наших двух миров. Задумчиво, Итачи перекатился верхом на Саске, разглядывая бледное лицо, ставшее родным: — Ты говорил, что больше некому выполнять твои обязанности. Почему? Губы демона растягиваются в усмешке, Саске огладил ладонью впалую щеку Итачи, кончиками пальцев провел по его пушистым ресницам, стараясь не поранить когтями глазницу. — Нельзя призвать того, кого больше нет. Как ты думаешь, какой самый драгоценный подарок можно вручить безымянному демону? — однако, приведенный в замешательство вопросом Учиха молчал, вопрошающе глядя на того самого демона, – Имя, Итачи. Того, кого ты призвал, больше нет. Теперь есть Саске. Стараясь аккуратно уложить Итачи обратно на простынь, движением руки поманил с пола чернила, заставив их залечь на свои плечи мантией, прежде чем присесть на край постели, которую, еще только что, разделял с Учихой. — Я уйду во тьму, вольготно мотать свои века, и твой мир перестанет быть для меня досягаемой зоной. Благодаря подаренному имени, мне придется открыть новую летопись о новом свободном демоне, который сам себе вправе выбирать ремесло. Внезапное молчание поглотило оформленную нить мыслей, пробуждая в сознании обоих нечто похожее на необъятную пустоту, поглощающую море личных ценностей. Грустно оскалившись, Саске гладит обомлевшего Учиху по руке: — Знаешь, чем положено платить за драгоценный подарок из имени? — Да. Не нагнетать тоску и побыть со мной до рассвета, — раздосадовано выдохнул Учиха, приподнявшись и уложив голову на плечо демону, обвив руками его накрытые мантией плечи, и на свой жест ощутил ответное прикосновение холодных рук. — Исполнением желания, ради которого безымянного демона вызвал в свой мир человек, — жутко выкрутив голову назад, Саске сфокусировал взор на Учихе, — Ты первый, кто додумался спросить у меня имя, вместо того, чтобы сходить с ума, нудить, или кричать. С той минуты, как ты назвал меня Саске, твое желание излечиться и жить вступило в силу. Изумленный парень молчал несколько минут, переваривая услышанное, и всё еще не расцепляя рук, обнимающих демона: — То есть, хочешь сказать, я не умираю? Вернув голову в исходное, более естественное положение, Саске кивает, поглаживая руки своего странного, немного сумасшедшего имядателя. — О, боги, — Итачи прыснул нездоровой усмешкой, проведя тыльной стороной ладони по вспотевшему лбу, машинально потянулся к шкафчику с таблетками. Запил из графина пару успокоительных капсул, дабы унять абсолютную хаотичность в голове и нарастающий тремор в конечностях, — Но почему ты мне об это раньше не сказал? — непониманию парня, казалось, не было предела, а вокруг демона образовалась податливая темная волна, окутывающая его, будто намеренно скрывая в себе от Учихи. — Тогда бы у нас не вышло славного месяца мне на долгую память. Перед рассветом мы расстанемся. Я уйду во тьму. Твой мир для меня навеки станет закрыт. Ты же будешь жить. Воплотишь мечты, не будешь одинок. И однажды, в глубокой старости, сам призовешь смерть, оттого что просто устал от жизни, — демон коснулся плеча Учихи, — Я не устоял, Итачи. Ты заразил меня собой. Первый, кто доверился демону. Не боялся, не отталкивал. Думаешь, только люди способны испытывать одиночество? Считаешь, лишь вам ведома ласка? — Саске ухмыльнулся, опаляя губы Итачи холодным дыханием, — Разве подпустил бы ты к себе тварь из чернил, зная, что твоя прихоть выполнена? Нахмурившись, Итачи отодвинулся назад, увеличивая расстояние между собой и Саске, подавляя его суровым взглядом, переполненным тем же непониманием: — В таком случае, зачем ты мне всё это рассказываешь? Не проще ли просто молча уйти? — Молча уйти — значит предать твоё доверие ко мне. — А привязать к себе, заставить нуждаться в твоем обществе и ласке, а потом взять и уйти, по-твоему, не предательство? — Жить — не этого ли ты от меня хотел? Ты дал мне имя, взамен я исполнил твоё желание. Разве не рад такой успешной сделке? — Жить и придумывать себе цели я хотел до знакомства с тобой. После, всё, что нужно стало для счастья, пускай и горького, но счастья, это ты, Саске. Минувший месяц, который мы друг другу, так уж вышло, подарили — бесценен. Он мне дороже целой жизни без тебя. Забери свой откат с собой во тьму. Я лучше не проснусь утром, чем последующие годы стану безуспешно разыскивать своего демона в людях. Шлейф чернильной мантии зашевелился, растекаясь около демонических ног, порождая хлипкие маленькие пузыри. Саске напряжен, это выдавал странный угрожающий шум, где-то внутри его легких. Тьма интенсивно расползается по пространству, затягивая в себя инвентарь спальни и самого демона. Учиха охнул, чувствуя, как когтистая рука сжала его лицо, как привычный массив бледного тела Саске навис сверху, сдавливая обнаженные бедра своими. — Не стоит шутить подобным образом Итачи, ты понятия не имеешь, какое воздействие оказывают на меня выброшенные тобой слова. Смотри, я ведь и вправду могу всегда обитать у тебя под боком и никуда от себя не отпускать. Могу убить любого человечишку, смеющего посягнуть на тебя. Моя рука не дрогнет. В ответ демон получает смачную насмешку и полный теплоты взгляд: — Я не шучу, Саске. За двадцать четыре года не был так счастлив, как в минувшие пару недель. Мне не нужна ни плата за имя, ни жизнь, в которой рядом не будет тебя. — Итачи, Итачи, — качает головой, - Ты, оказывается, просто сумасшедший, — сквозь шепот губы Учихи пленяет болезненный поцелуй, до кровавых отметин на изнанке губ, демон сгребает его в охапку, сжимает, в непонятном человеку порыве, прокусывает теплую человеческую ладонь, упиваясь вкусом крови, который изменился со времени их второй встречи. Подобно мазохисту, Итачи удовлетворительно стонет, окровавленной рукой, оглаживая лицо Саске. Скрестив ноги за поясницей демона, напряженно дышит ему в шею, чувствуя, как твёрдый член проникает в еще влажное нутро, принося странное и приятное ощущение наполненности. Двигаясь резко, отчасти грубо, демон яростно вжимает Учиху в матрас, излюбленно вдыхая его запах, улавливая его прикосновения к своему бледному ледяному телу. — У нас есть способ попытаться быть вместе, — хриплым низким голосом проговаривает Саске, не останавливаясь в движениях, — Всё зависит лишь от тебя. Ты доверился мне, теперь я доверюсь тебе. Имей в виду, допустишь ошибку, убьёшь меня. Справишься, сломаешь печать и необратимо допустишь меня к себе. Согласен? — на выдохе хрипит демон, уткнувшись лбом в плечо Итачи, изливая в него чернильную влагу. Спустя мгновения молчания и отдышавшись, Итачи обтерся испачканным одеялом, глядя в полумраке на Саске. — Демон желает рискнуть ради человека своей вечностью? — Он такой же сумасшедший, как и человек, вызвавший его ради жизни, а в итоге желающий променять ее на демона. Либо так, либо никак. Решать тебе. Я прожил достаточно долго, чтобы пресытиться тьмой и одиночеством. И мне будет приятно, если после моей смерти ты будешь меня хотя бы помнить. — Что нужно сделать? — предпочел не тянуть резину Итачи, пока за окном не заиграли блики ноябрьского рассвета. Окутав обоих чернильной мантией, Саске присел вплотную к нему. — Во-первых, сожги игрушку. Даю слово, она сгорит. Далее, тот же ритуал, что ты проделал, вытащив меня к себе на рандеву, только вместо игрушки используй куклу, которая олицетворяет лицо мужского пола. Схема прежняя, только не вынимай кукольные глаза. Приглашать будешь не безымянного демона, а меня. Знай, когда вселюсь в куклу, моё сознание изменится. Я не признаю тебя, можешь на это даже не рассчитывать. И рисовать по тебе буду не чернилами, а кровью. Следи в оба и в зеркало, я понятия не имею, как буду вести себя в кукле. Когда игра закончится, — Саске изобразил сечение по горлу указательным пальцем, — возьми любой топор и отсеки кукле голову. Закопай голову около дома, тело сожги в камине. Если проморгаешь кровь на себе, перед тем, как отсечь голову — убьешь меня. На раздумья даю тебе сутки, а по истечению трёх дней, заблокирую любой призывной доступ в свою сторону. — Я справлюсь. Обещаю, — низким бархатным голосом выговаривает Итачи, прекрасно дав понять — раздумывать он не намерен, — Ты придешь, когда ритуал закончится? — Если закончится успешно, мне потребуется немного времени на регенерацию сознания. Месяц, или два. Глаза Итачи округлились от возмущения: — Два месяца? Я же изведусь за это время! — Это еще не всё, — предостерег Саске, — Пообещай мне кое-что. Если не пообещаешь, я запечатаю себя от призыва сразу же. Подумав, Итачи с тяжелым сердцем дает согласие на неозвученное пока обещание. — Если более, чем через пару месяцев я не приду, не изводи себя ожиданиями. Не теряй время впустую. Оно драгоценно, и вы, люди, не умеете эту драгоценность ценить. Обещаешь выполнить? — Нет, — не мешкая отвечает Учиха, опустив глаза, и демон надменно смеется над этим глупым человеком. — Сразу видно, жизни ты совсем не видел и не знаешь. Не будь дитем, потоскуешь, да найдешь себе кого-нибудь. — При таком раскладе вообще не стоило заводить весь этот разговор, Саске. Демон качает головой, затем цепляет своей рукой руку Итачи, утягивая его к себе: — Сутки на раздумья. И с тебя аванс в виде прощального поцелуя… За окном, на горизонте прорезались молодые блики рассвета, тьма над Саске тревожно зашелестела, рассеялась вокруг него защитным куполом. Прерванный поцелуй заставил Итачи раскрыть глаза, но перед ним уже не оказалось никого и ничего кроме просторов одинокой комнаты.* * *
Нынешней ночью два напряженных часа игры с демоном в кукле дались Итачи гораздо проще, чем в первый раз с плюшевым Саске. Хм, надо же, сражался за своего демона Учиха намного хладнокровнее, нежели за собственную жизнь. В этот раз на Итачи присутствовала одежда цвета хаки. Дабы в случае чего бурые пятна крови не остались неприметными, сливаясь с тоном ткани. Длинные волосы собраны в высокий пучок и обмотаны светлым платком, который парень только-только снял с головы, в очередной раз убедившись, что платок чист. Двор в ноябрьскую ночь темный, хоть глаз выколи, на расчищенной от листьев почве невозможно уловить кровавые круги. На этот случай Учиха схитрил, обмотал ботинки старыми полотенцами обильно смоченными в святой воде и не высыхающими при ночном холоде. Кукла оказалась куда пронырливее мягкой игрушки, да и кровь смывалась с ткани труднее, нежели чернила. Нанести ее на свою кожу Учиха все-таки не позволил, скурпулезно шныряя взглядом по всем от себя сторонам. Заветный час настал. Черноволосая кукла в виде мальчика в белой одежде нашлась под погибшей прошлой зимой яблоней, Итачи занес ее в гостиную, уложил на оголенный от ковра пол. Топора в доме не оказалось, поэтому ради такого случая пришлось обзавестись оным инвентарем в хозяйственном магазине. Глаза бледной куклы зеленые, как летняя трава, смотрят на Итачи снизу вверх, будто понимая — грядет нечто неприятное, даже страшное. Склонившись над куклой с топором в руках, Учиха пытается успокоиться, восстановить дыхание, унять дрожь в налившихся силой руках. — Я тебе обещаю, Саске… — тихий чувственный шепот, и голова куклы отлетает силой удара от тела.* * *
Смиренное спокойствие не покидало Учиху вплоть до конца декабря, хорошим подспорьем в этом деле оказалось новое место работы, куда пришлось буквально сбежать со старого. В конце концов, теперь у Итачи Учихи началась совсем другая жизнь. Увидеть товарищей из приюта на пороге своего дома в канун Рождества оказалось сюрпризом весьма странным, и, увы, отчего-то не самым приятным. Наверное, Итачи был бы куда более рад увидеть местного бродягу, который иногда тарабанит в калитку, выпрашивая какую-нибудь еду, нежели старых шебутных товарищей. С другой стороны, период сейчас такой… Переломный и тяжелый. Ближе к концу января выдержка начала предательски подводить. В мозг наведалась бессонница, в душу залегла тревога. Лёжа ночами в своей спальне, Итачи повязывал на запястье льняную ленточку со стальным брелком, которую облюбовал его демон. Внимательно прислушивался к каждому шороху, надеясь узнать в нём знакомый, навевающий жуть, но такой желанный смех. Или услышать всего одно слово, в исполнении глухого низкого голоса, что столько раз щекотал слух или одаривал пошлыми словечками в минуты сплетения тел. В каждой ночной тени Учиха искал вязкие растекающиеся чернила или зарождение черной рассеянной дымки… И раз за разом ночи сменялись рассветом, так и не утихомирив ожидание желанной весточкой. Равномерный ход времени нарушил молодой инструктор по вождению, который по телефону переназначил занятие на вторник, девятнадцатое марта. То есть, послезавтра. Надо же, вот и весна насмешливо накрывает для Учихи новый разделочный стол, а он даже не обращает на нее внимания.* * *
Седьмое апреля. Эта дата отвратительно-тупым клинков выскребла себя кровавой раной в сознании Итачи. Сегодня официальный день его смерти, и парень действительно чувствует себя мертвым. Бездушным зомби, который с самого утра выходного дня бесцельно гуляет по городу, укутавшись лёгкую рубашку, узкие джинсы, высокие ботинки и любимую куртку. Не совсем по погоде, просто, улицы заливает беспощадный ливень, да и с образом не заморачивался. Где и сколько петлял, сказать трудно. В памяти будто пробуравили дыру, в которую пропадают даже мгновения, случившиеся тридцать секунд назад. Свет машинных фар неприятно режет по глазам, сквозь дождевую стену, как оказался в безлюдном, при такой погоде, парке Итачи тоже не помнит, просто сидит на открытой скамейке, как мрачный бродяга, давным-давно промокший до последней ниточки, перебирает в руке ленточку с брелком. Странная тень нависает откуда-то сверху, и, вздрогнув от неожиданности, Итачи поднимает на неё раздраженный взгляд. Просторный купол черного однотонного зонта разрезает назойливый поток дождя, доселе беспощадно атакующий одинокого посетителя парка. Под зонтом выстаивает высокий парень, удачно наряженный в чёрный кожаный плащ с высоким воротом. — Прекрасная весенняя погодка, не правда ли? — к Учихе тянется рука в перчатке под стиль плащу нежданного собеседника. Стоит подняться и разглядеть его повнимательнее, парень выжимает дурацкую улыбку, производя впечатление человека, который никогда в жизни не улыбался, и это его первые волнительные пробы. Позволив себе проявить нечто вроде дурного тона, Итачи внимательно разглядел стоящего напротив. Статный юноша немножечко выше ростом, скорее, за счёт сантиметровой платформы на ботинках, нежели телесной конституции. Красивый, как дьявол, брюнет, со странной прической в виде начесанного «ежа» на затылке и длинной непослушной чёлки, перетекающей в пряди свисающие до самых плеч. Одинаковый тон волос и одежды, вероятно, намеренно подобраны с целью подчеркнуть идеальную матовую белизну кожи, к которой, будто под влиянием сильного гипноза, норовит прикоснуться. Необыкновенные раскосые глаза парня такие же угольно-черные, как и у Самого Учихи, так и обжигают чувственным взглядом. Несколько минут Итачи стоял столбом, скрывая непроизвольную улыбку под воротником, и все еще внимательно разглядывая юношу перед собой. — Долго ты намерен пялиться? — не то раздраженный, не то обиженный таким пристальным вниманием парень, вновь подал приятный голос, — Просто скажи уже, что с патлами и клыками я казался тебе куда привлекательнее. И с нынешним «дневным» имиджем облажался. Ну же, выпали это, не стесняйся, Итачи-и… — в мимике парня проступило неподдельное разочарование, но Учиха даже не обратил на это внимания. Подавшись вперед, прикоснулся своими губами к мягким теплым губам своего долгожданного демона, которому удостоился подарить имя. — Ты облажался со временем, Саске…- пропел Итачи на ухо собеседнику, стоило прерваться и подарить друг другу мимолетные, трепетные объятия. — Прости, в самый последний момент я подумал, что тебе будет неинтересно общение исключительно ночным чатом, поэтому решил наколдовать себе новое тело. А это процесс не быстрый, — крепко сцепившись за руки, Итачи и Саске в унисон ступили медленным шагом по мокрому тротуару вдоль выстриженных кустарников. — Видишь ли: новая жизнь, новое имя, новое тело. И, эта штука… Как она у вас, людей, называется? Вы ей одержимы, теряете голову, несете всякий странный бред, улыбаетесь всему миру и готовы пожертвовать чем угодно, лишь бы избежать разлуки с тем, кто доводит вас до этой горячки… — Позже расскажу тебе, как она называется. Обстановка неподходящая. Может, покажу… - отвечает подмигивая и улыбаясь. Молчание нагрянуло скорее из-за ощущения неимоверно приятной растерянности, нежели от отсутствия тем для беседы, и первым его прерывает Саске: — Я опомнился через пару месяцев и одиннадцать дней после твоей процедуры надо мной. Знаешь, о чем подумал в первую очередь? Учиха молча мотает головой, выказывая безмолвный отрицательный ответ. — О том: когда увижу тебя снова, исполню любое твое желание, даже если попросишь отрубить самому себе голову и подать тебе ее на блюде. Но сперва поцелуемся, - ловко обхватив Итачи за поясницу, Саске прижимает странного, но такого важного тёмному, некогда чернильному, сердцу человека к себе. Целует. Неторопливо, нетребовательно, будто вновь изучая - какого это. - А еще я хочу, чтобы весна теперь ассоциировалась у тебя лишь с положительными эмоциями. И я, будь уверен, этого добьюсь, - хитро улыбается. — Любое-любое желание, говоришь? — изогнув бровь уточняет Итачи, прервавшись и крепче сжимая руку своего демона. — Абсолютно. — В таком случае, согрей меня, когда явимся домой. Я слишком долго бродил под дождём.