Chaos

Хаос проникает в саму суть их отношений с первого зрительного поединка: судорожно карий, приторный и настороженный против лоснящегося зеленого под стылой льдистой корочкой. С саркастичной усмешки губ карамельного цвета в ответ на режущую формальностью улыбку. С ее тонких, витиеватых инициалов на холодной стали, так неправильно сочетающихся с его полицейским значком. Еще тогда финал был известен им обоим – грязный, дешевый, оплетающий холодным жгутом позвоночник, но на это можно закрыть глаза (намертво заклеить черной липкой лентой, до боли сминая кожу), когда так ждешь кульминации. Голубая мечта идиота поспешила исправиться и явиться как раз спустя полгода – дождался. Кора держит Джордана на расстоянии дула у его виска и улыбается сквозь слезы, скомканные кусочками морской соли в глазах. Полицейские сирены отбрасывают малиновые/синие блики на замытые грязной дождевой водой окна и на кирпичные стены, забрызганные кровью Питера Хейла. Тело Дерека остывает на прогнившем полу рядом с улыбающимся в пустоту Джексоном (Уитмором – официально, а Хейлом – по сути). Капли дождевой воды смывают с его лица краски вместе с неяркими веснушками. Кора откуда-то знает, что обозленная и разбитая на хрупкие стеклянные части Малия в этот самый момент запрыгивает в старенький мятно-голубой джип своего доверчивого парня, и уезжает из города, оставляя после себя не всем понятный след из слез и крови. От осознания этого вполне можно заразиться предсмертной радостью – Кора позволяет клубящемуся горячим паром облегчению заполнить пустые вены и отсыревшее в груди чувство болезненной гордости. Хейлы не умирают. Только не все. (только не Малия) Если повезет, они скоро встретятся в Мексике, где ее беспокойная кузина (сестра) успеет поднять старые связи, снова сбросив их ей на узкие плечи тяжелой чугунной цепью. Кора могла бы даже молиться, но молитвы не идут в голову – пули выбили все оставшиеся. Остается кричать от облегчения в н и к у д а. Джордан молчит, потому что сказать вроде уже и нечего. Восемнадцать часов назад он порывисто выбрался из смятой и влажной от пота постели, наспех проглотил горячий завтрак, и вышел из квартиры с фальшивым спокойствием в кармане и виноградным запахом волос Коры в памяти. Какие-то восемнадцать часов, раздавивших его упрямой правдой. А теперь... три трупа за одну ночь – даже для него слишком, и это без учета одного невидимого клейма с пометкой вроде «радиоактивные отходы» по смыслу, но с разным набором букв, четырех, режущих, как стекло – Хейл – на лбу девушки, которая каким-то образом украла его душу, не потревожив только застывшего напротив полицейского значка сердца. А Кора и правда вся насквозь заклейменная: проклятая тысячами убитых и замученных фамилия, кровь близких на руках белых и казалось бы гипсовых, и лживые поцелуи Джордана на шее/ключице/под ребрами, несмываемые никаким дождем, даже вроде этого (падает с низкого неба сквозь обугленный скелет крыши из пары железных балок, больно бьет по острым лопаткам и плечам), затекает на лицо, смывая спокойствие. – Лучше бы ты убил меня вместе с моей семьей, знаешь. Он знает. Как и то, что ей терять уже нечего – он последнее, что у нее еще есть, что ее еще держит. (задерживает, точнее) – Ты не похожа на убийцу. – на потерявшуюся, раненую, обезумевшую девчонку, обожженную до крайности да и только. – Никогда не была похожа. Никогда растягивается на первое знакомство в участке: его дежурство и она за решеткой (убитая напрочь новостью из полицейского радио). На семью Хейлов, удушающую, как колючий сорняк с ядовитыми чернильными цветами вокруг ее лодыжек, и те странные истории про незаконное оружие и могилы на заднем дворе. На первое доверие пробитое ее откровенной ненавистью и его ложью. (не)Влюбленный коп под прикрытием и девушка с навыками киллера – о таких любят писать в дешевых бульварных романах, скрашенных порнографией – в жизни такие связи рвутся с сухим электрическим треском. Они никакое не исключение. – Я хотела тебя защитить, а теперь не понимаю, зачем. Она перевезла к нему свои вещи всего-то неделю назад, и он успел ко всему привыкнуть: к странным кастетам и ножам-бабочкам, сталью сверкающих между ее толстовок и совсем неженственных маек, к странной увлеченности "Молчанием Ягнят" и тринадцатисантиметровому пунцовому шраму у нее на животе, к быстрому сексу утром и вкусу черного кофе (американо). Всем этим пропитался воздух его маленькой квартирки (все равно что газом), так что хватило бы одной неосторожной искры сентиментальности – и он бы влюбился всерьез, а не просто потому-что-так-нужно (всем, но не ей). мелочи, цепляющиеся за кожу. Вдыхая их вместе с тяжелым воздухом Коры каждую секунду, пропитываясь ее мрачным прошлым, заставляя себя верить в лучшее и еще слабо надеяться, он понемногу проникся всеми бумажными обещаниями, которые так и не смог сдержать. Будь у них хоть немного, но больше времени, он успел бы не только любить ее – преданную, странно нежную, как умело прирученный дикий волк, как любят все то, что затрагивает нас за живое: трогательная история, грустная песня Инди или искалеченная судьба, а по-настоящему. Бездумно и правильно – с честными фразами и без сомнительных вопросов. До звенящих помпезностью обручальных колец, кремовых лилий на каждую годовщину и совместных фотографий на каминной полке. Только вот воздух оказался сухим и горячим, залез в самое горло, пробил слизистую, и теперь все смешалось в их маленькой вселенной; Кора прячет еще кое-как бьющуюся в конвульсиях любовь за выстрелами в миллиметрах от его плеча, а Джордан задыхается (так некстати). Почему-то видит он этот заманчивый, туманный браз только сейчас, ощутив уже холодную дробь от пули в непосредственной близости от себя. Джордану не жаль того, что он разрушил, но ему вдруг смертельно понадобилось то самое – непостроенное. Возможно, не поздно, должно быть, – крик больно связанных в тугой узел мыслей за шкирку вылавливает испуганную (как не парадоксально), забитую смелость и бросает ее в лицо Коре. – Мы с этим разберемся, – шепчет Джордан, мягко (но так наплевательски) кладет руку ей на плечо, вынуждая опустить пистолет чуть ниже, но она зло вырывается, отрекаясь от последней попытки загипнотизировать себя давно законсервированной неправдой. Восемнадцать часов назад Кора Хейл терпеливо пыталась приготовить своему парню (достойному всего: и доверия, и безумной одержимости) завтрак, не задумывалась о странных звонках, надрывающих телефон, и в первый (в последний) раз заметила назойливую перспективу стать когда-нибудь Корой Пэрриш. Какие-то восемнадцать часов, полные темного ада на двоих, выбили из нее все иллюзии без остатка. – Я разберусь. Кора держит Джордана на расстоянии дула у его виска и улыбается, спуская курок.