Точка невозврата

Нет, такое и раньше случалось. Для актера такое вовсе не является чем-то из ряда вон. Когда вживаешься в роль настолько, что становится тяжело провести грань между тобой и твоим персонажем. Главное – найти в себе силы вовремя разорвать это единение, но самому остаться целым. Часто выручал алкоголь. Не быть больше Уиллом. Быть снова Хью. Дэнси просто осушал один бокал за другим, пока сознание не мутнело, а окружающая реальность не плыла разноцветными пятнами. Иногда эмоциональное напряжение достигало критической точки и после отснятых сцен, когда он оставался один в гримерке, прорывалось наружу рыданиями. Неконтролируемыми, сотрясающими все тело. Очень способствовал этому Ганнибал. Мадс. Пора было разорвать и эту связь в своей голове. Но это было сложно. Казалось, у Миккельсена, как у его персонажа, всегда все под контролем. Он перенял от Лектера эту жутковатую улыбочку, когда улыбается как будто только верхняя губа, а на лбу написано: «Ебически доволен собой». Тут они слегка переиграли. Третий сезон по эмоциональному напряжению вышел максимально концентрированным. Отходняки после каждой серии были все более жестокими, это каждый раз было как похмелье после эпичной пьянки, до головокружения, до спазмов в горле. Мадс дважды за время съемок финальной сцены просил сделать перерыв и уводил Хью подальше от павильонов. – Дыши. Это был совет бесконечно правильный и очень своевременный. Потому что Дэнси правда дышал через раз. Слишком больно. Почти физически. Концентрация любви и боли между Уиллом и Ганнибалом превышала болевой порог. Надо было отснять сцену и не забыть как дышать. Они заигрались. Хью просто повернулся, слегка не рассчитав расстояние до лица Мадса, и они случайно соприкоснулись губами. Миккельсен не вздрогнул, не отшатнулся, лишь слегка приоткрыл губы, и это решило дальнейший ход событий. Дэнси не помнил, как именно все случилось, просто вдруг обнаружил себя целующимся с партнером по съемкам. Ганнибал притянул к себе Уилла за рубашку, и тот прижался к нему, ища защиты. Ганнибал Уилла… или все-таки Мадс притянул к себе Хью? Это было не важно, потому что сейчас они были едины, напряжение сжатой пружиной сидело внутри, а Мадс как ни в чем не бывало пустил в ход язык. – Дыши, – повторил он, наконец разорвав поцелуй. Раздалась череда судорожных вдохов. Операторы за камерами и все присутствующие, как оказалось, задержали дыхание на время их поцелуя. – Снято, – раздался чей-то голос. И это внезапно будто разбило застывший воздух. Фуллер зааплодировал, пытаясь снять общее напряжение, но только усугубил ситуацию. – Ребят, это было круто, но, к сожалению, я не могу это оставить. Переснимем? Хью на полном серьезе хотелось упасть с обрыва. Сейчас. И больше не видеть, не слышать, не чувствовать. Было больно. Не хотелось даже напиться. Хотелось вниз с обрыва. Миккельсен прижал его к себе, сделав отмашку операторам, что нужен перерыв. Брайан внезапно перестал улыбаться и выгнал всех, сказав, что на сегодня съемки закончены. – Как он? – одними губами спросил он у Мадса. Тот отрицательно помотал головой. – Оставлю вас тогда. Хью лихорадило. Трясло, как на холодном ветру. – Хэй, все, на сегодня все, слышишь? Дыши. Давай я провожу тебя до гримерки. Они заигрались. Не то чтобы никто не предполагал такого исхода. Многие из съемочной группы давно считали, что между ними что-то есть. Но не было. Не было два предыдущих сезона и половину третьего. Больше половины. А сейчас… переклинило, закоротило, замкнуло. И Мадс не мог бы сказать, что жалеет об этом поцелуе. Но Хью, кажется, было совсем плохо, и это немного выбивало из колеи. – Я… я пойду к себе. Оставить напарника и друга сейчас одного было не лучшей идеей, но Мадс просто позорно сбежал в свою гримерку. Оставаться вдвоем было едва ли лучше. В голове пульсировала кровь, и при всем внешнем спокойствии Миккельсен мог поклясться, что перегрыз бы горло любому, кто сейчас попался бы на пути и сморозил какую-нибудь шуточку про любовь Ганнибала с Уиллом. Быть Мадсом. Не быть Ганнибалом. Вот только Ганнибал по крайней мере всегда знает, чего хочет. Дверь в его гримерку открылась слишком резко и со стуком врезалась в стену. Хью стоял на пороге с настолько несчастным видом, что его хотелось обнять и не отпускать. – Что ты тут… Дэнси шагнул ближе, положил руку ему на грудь и заглянул в глаза. Все знают, чем заканчиваются такие взгляды. И они оба знали. Этот поцелуй был более осознанным. Более глубоким. Медленным, нарочно и неестественно медленным, сдерживаемым из последних сил. А потом был полет с обрыва. Одежда летела на пол, та самая, окровавленная, в которой они снимались в последней сцене. Дэнси был гибкий, как кот, и такой же дикий в своей необузданной страсти. Они целовались взахлеб, как школьники в подъезде, пару раз стукнулись зубами, но не обратили на это внимания. Они заигрались. И теперь сцепились так, будто это не объятия, а смертельная схватка, продолжали целоваться, льнули друг к другу полуобнаженными телами, ища большего тактильного контакта. Когда рука Хью легла ему на ширинку, Мадс наконец как будто очнулся. Да, возбуждение зашкаливало, тело просило разрядки, но здравый смысл внезапно шевельнулся в затуманенном страстью мозгу. – Это станет точкой невозврата. – Нет. Ей стал поцелуй на площадке. И Дэнси был прав. Поэтому, когда он опустился на колени, расстегивая брюки Мадса, тот уже не сопротивлялся. Оставалось только цепляться за стену, надеясь не потерять позорно равновесие, потому как Хью необычайно умело работал ртом. Губы плотным кольцом обхватывали член, шершавый язык дразнил головку, и у Миккельсена тряслись колени от сочетания физического удовольствия от ласк и эстетического от того, как это все смотрелось. Хью предпочитал не разрывать зрительный контакт, и Мадс боялся, что от одного только этого зрелища может спустить ему в горло. – Стой… – как-то жалобно попросил он. – Я… я уже… сейчас… Дэнси только усилил старания. Колени все-таки предательски подкосились, когда оргазм достиг своего пика, и Мадс излился в открытый рот Хью. Тот лишь хищно улыбнулся, облизывая губы и глотая, ну ни дать ни взять мальчик из порно. Дальше было скомканно и сумбурно. Не так, как это красиво показано в фильмах. Ласки становились грубыми, поцелуй со вкусом собственной спермы, царапины на спине. Они запутались в штанах, пытаясь полностью высвободиться из плена одежды, Хью заехал ему локтем в живот, а потом еще раз, в челюсть, когда слишком сильно выгнулся, насаживаясь на его пальцы. Мадс лишь резко выдохнул и продолжил двигать рукой. Пол был холодным, зато Хью был горячим, когда они сплелись, кожа к коже, вплавляясь друг в друга. Хью был горячим и тугим, под рукой не было смазки, но у Мадса нашелся презерватив, а страсть туманила голову похлеще алкоголя. Дэнси выгибался и хрипел, глухо стонал, игнорируя катящиеся по щекам слезы – от боли ли, от эмоциональной ли перегрузки; Мадс сцеловывал их, стараясь двигаться не в очень быстром темпе, не желая делать больнее. Хью кончил, вцепившись ему в плечи, оставляя там глубокие кровавые царапины, и эта боль стала последней соломинкой, как известно, ломающей хребет верблюду. Мадс догнал его, обессиленно упав сверху, размазывая сперму Хью между их телами. – Что мы наделали? – в интонации Миккельсена не было паники или пафоса. Просто вопрос с привкусом горьковатой усмешки. – Упали с обрыва, – отозвался Дэнси. – Но я не боюсь никаких падений, если ты будешь вот так же меня обнимать. Думать о женах и детях сейчас было больно и неправильно. Они лежали на полу в гримерке, перепачканные спермой и бутафорской кровью, и смотрели в потолок. Мадс повернул голову, разглядывая, как на шее у Хью расплывается лиловое пятно засоса. Точка невозврата… А финальную сцену на следующий день пересняли с первого дубля.