Listen to your heart

Пальцы до боли вжались в Айфон. Наверное, на гладкой поверхности Эпла навсегда запечатлятся следы ногтей. Ну и… как он там говорил?.. хрен с ним, с-ка… Татьяна Александровна издала нервный смешок. Почему она думает о нём в прошедшем времени? Опустевший школьный актовый зал. Первый выпускной у её первого класса. Вон сдулся шарик, теперь похож на грустный смайлик. Ещё нервный смешок. Эльвира ведь говорила Свете, чтобы лучше завязывали. Они, как всегда, проигнорировали. «— Не пьёшь, не плачешь?..» — вспомнились слова подруги. Нужно выпить, нет, даже лучше напиться. «— Видишь, где ты теперь, Танечка?» — Слава такой приторный. Руки чешутся опять его ударить. Её жизнь могла бы сложиться по-другому. Упакованный Славик, обеспеченная старость, спокойные будни… «Обожаю такую неправильную Татьяну…» И такой родной голос. Зачем ты здесь? «— Я переспал с ней ради тебя…» Тогда она не знала, плакать ей или смеяться. Но плакала тогда та женщина, да и Олежка чуть не того. Смеяться было бы жестоко. Нужно что-то делать, так ведь правильно, да? Она же должна что-то делать? «— Ну, он как бы меня похитил…» Что он там говорил про Саню Мамаеву?.. Она встала и прошлась нетвёрдым шагом до столика, где впопыхах бросила вещи. Сумочка, потайной карман, молния. Отчего такой тремор рук? Она ведь так и не выпила. Письмо от Него. Душа Фомы, так сказать. Таня чувствует, как к горлу подкатывает противный такой комок. Опять слёзы. Из-за Славы, из-за Олежки… Она только плачет в последнее время. Целый год, однако. То-то Светка даже заметила. «— Не пьёшь, не плачешь?..» Плакса-алкаш… И любят же такую… «— Я за тебя убить могу...» Телефон с тупым стуком приземлился на парте. Сколько раз Олег спасал её? Да он всегда её спасал. Или пытался, как в последний раз. На побледневшее от слёз письмо упали новые капли. В голове тихо-тихо бушевал Олег Евгеньич: — Таня, Саня! Саня, Таня, быстро в машину, я сказал! Рот закрой! «Мне было плевать на Саню Мамаеву… и тебя я тупо хотел… Ты мой судья…» Она всхлипнула в голос. Шампанское. Банан же предлагал ей, вот дура. Или он таблетки ей барыжил? Было же где-то здесь… Взгляд скользил по опустевшему залу. Газеты… Борисов и Бадягин сорвали все газеты, и чем они им-то мешали? А что мешает лично ей? Рука скользнула вдоль тела. Какой-то глупый праздник, и платье слишком короткое, и…что это? Красная ленточка выпускника. Подарила Саша Мамаева. «— А это зачем? — Просто на память, Татьян Санна, — и весёлый беззаботный смех утонул в гуще музыки». Пальцы вжались в немнущуюся ткань. А вот и шампанское. Кажется, бокал Лёвы. Таня глубоко вдохнула и вылила в себя содержимое чуть тронутого бокала. Глаза защипало. Дверь скрипнула, и просунулась голова Эльвиры. Таня непроизвольно отвела бокал за спину. — О, Тань, ик, ты мой бокал случаем не видела? — Язык директрисы заплетался так же сильно, как и ноги. Эля Петровна вцепилась пальцами в дверной косяк. — Нет, Эльвира Петровна, не видела, — пролепетала Таня, постаравшись придать голосу бодрости. — А, ну я почему-то так и думала, что забыла его в учительской. Ура! — Она отсалютовала микрофоном и скрылась за дверью. Таню перекосило. Ура, с-ка. Захотелось выблевать содержимое желудка. Вот ведь сучка Эля. Все знали, что она пьет только Хеннеси. Но пузырьки счастья взяли верх, пусть они и были немного осквернены Эльвирой. Александра Мамаева. Вызов. Только возьми трубку, прошу тебя. Я же тебе пять в аттестат поставила, или нет?.. — Да, Татьяна Александровна, — голос чуть охрипший, немного усталый. — Саша, расскажи мне правду. Что произошло? Где-то в параллельной вселенной лучшая ученица Саша со смешными такими косичками рассказала всю правду своей классной руководительнице… — Мне нечего добавить. Он меня похитил со свадьбы, понимаете вы, хотя конечно, куда же вам понимать, Олег Евгеньич, Олег Евгеньич… — Саша, Саня, послушай меня, пожалуйста, — и почему такие просящие нотки в голосе? — Мы должны помочь ему, он же… — Скажете, что он ни в чём не виноват, да? — Да, — выпалила перепуганная Таня, — так и есть. — Он женщину побил! — Саша, не кипятись… — Последнее, что могу вам сказать, он просил позвонить отцу. — Пауза. — И ещё кое-что. Не знаю, для чего вы ему помогаете, он ведь никого не любит, он всех предал. Зачем вы его любите? В ухо ударили обиженные гудки. Нужно ведь кому-то позвонить, да? Зачем вы его любите? Да, Тань, за что его любить-то? «— Я ведь за тебя убить могу». Слава ей никогда такого не говорил. И никто другой. Только он, только Фома, только Олег. Она стянула через голову ленточку. Кто-то сегодня начнёт новую жизнь. А кто-то должен спасти свою старую. Удивительно ведь, ещё недавно какое ей было до всего этого дело, а? А теперь, выходит, есть дело. «— Ты ничего не понимаешь! Рот закрой!» Поступки важнее слов. Горькая усмешка. «— Я переспал с ней ради тебя». Это не Олег всех предал, это его все бросили. Хорошо, что рядом нет Светки. Подруга бы ни за что не одобрила. Сказала бы, что Таня курица безмозглая. Пусть и безмозглая, зато любимая. И первая тень улыбки целует губы. — Папа, мне нужна твоя помощь. Отец долго молчит. — Опять этот Фома? Улыбается, зная, что всё обязательно будет хорошо. Слезинка скатывается на подставленную ладонь. — Опять.