Connection

Сэм – классная девчонка. Своя в доску, простая и понятная, без женских заморочек, которым подверглись остальные. С Сэм побратаешься, а потом взглянешь в ее хитрые глаза – там и пропадешь. Ее полное имя звучит тоже красиво, но уже по-взрослому. Саманта – уже деловая леди, с ухажерами по бокам, полная амбиций, готовая жить в этой реальности. Адской реальности. Почему она такая приспособленная к ней? Почему Сэм так просто говорит о будущем, когда за спиной у нее болтаются трупы, которым оно недозволенно? Ханна и Бет тоже заслужили право поступить туда, куда им хочется, стать такими, какими им хочется. Теперь они вечно-молодые, вечно-прекрасные, вечно-мертвые скребут ему черепную коробку своими ноготками. Джоша очень и очень раздражает эта несправедливость. Горы поют ему колыбельные, горы зовут его к себе. Он говорит об этом доктору Хиллу, но тот лишь скалится-улыбается. Он умеет только обвинять, в его наборе слов только такие, которые знает сам Джош. Вот черт его дернул замыслить стать врачом? Теперь Джош вообще ничего не хочет. Не хочет он этой реальности, вот только уйти ему не с кем, никто провожать его не будет – ясно, что по большей части водились с ним благодаря Ханне и Бет. Ханна и Бет. Набатом в голове. Каждая деталька этого чертового мирового механизма теперь пропитана ими. А в горах он серединка-наполовинку, почти что рядом с ними, и если умирать, то уж под горные песни. После трагедии у него не хватало храбрости даже связаться с остальными. Он тогда был не зол – скорей удивлен на них всех. Это потом пришла раскаленной лавой злоба, эта жажда мести, которую нашептала Ханна, эта сила, которую вложила в руки Бет. Да-да, они точно помогают ему до сих пор! Крис стыдливо молчал и редко звонил, он вообще был на редкость трусливым бесхребетным существом, которое на свое счастье умудрилось напиться с ним в тот день. Да, за чувство юмора с ним действительно стоило бы дружить, но… поставить бы его хоть раз перед тяжелым выбором, настоящим выбором. Этого изнеженного птенчика. Он ведь начнет дергаться, обделает себе все штаны от ужаса, что никого рядом нет, чтобы взвалить эту ношу на него. Это не он мыслит, как строящий планы маньяк. Не он. Они. Его просто довели. В каждом спит этот маленький клещ-психопат, дожидается часа. Своей капли крови, желчной такой капли. Джошу правда хотелось верить Сэм, когда та единственный раз затронула ту зиму. Джош, я правда просто опоздала, я так виновата, я искала и хотела ее остановить, я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы ты знал… Будто потаенно чувствовала в нем этого клеща. Клеща-психопата пугала эта проницательная девчонка с лисьими глазками. А еще, когда он по-дурацки (как всегда) шутил в былые времена, когда реальность не стала адской, у Сэм всегда брови смешно подпрыгивали до самой прически, прежде чем та начинала смеяться, улыбаться, мол: «ты серьезно?». Не хотел он быть ни минуты серьезным, хотел быть пусть и мальчиком-клоуном, привычным любой компании, но чтобы все улыбались и всем было чуть-чуть проще. Сами понимаете, захватывающее время – последние школьные годы. Он-то, богатенький сынок с любящими сестренками, всегда мог быть уверенным, что его не оставят позади. Сэм тогда, спустя месяц как Джошу прописали еще пол-листа красивых разноцветных таблеток, спустя месяц как в голове начал рождаться в своем костюме, со своими зализанными волосами доктор Хилл, написала ему первой. Не в смысле, что для нее это было принципиально – не писать первой. Она вообще была, повторимся, классной девчонкой, которую заботило не только то, что она девчонка. Не девчонка – уже взрослая женщина. Это Джош заспиртовал себя с мертвыми телами, никак не смея расставаться с ними. Это как решить обрубить себе руки или ноги. Сэм просто начала писать, не ожидая никого. Сначала советовала фильмы, потом расспрашивала про выбранный колледж. Пришлось врать, потому что доктор Хилл уже тогда держал его своими недоразвитыми ручищами за горло. И ведь не лень ей было это делать – вытаскивать поскучневшего клоуна, оставшегося безногим-безруким. Который уже устал, который просто хотел запрятаться от самого себя и этого доктора, который раз за разом зачем-то расспрашивает его о пугалах, о смерти, о друзьях. «Знаешь, ты не должен справляться с этим в одиночку», - вот, как писала она. Какая самоотверженность. Или лицемерие. В конце-концов, кто тут самый богатый мальчик с ампутированными сестренками. Была бы Сэм не Сэм, просила бы звать себя Самантой и писала напыщенными фразочками – тогда Джош бы точно так подумал. Переписки перешли в разговоры, а там – уже скайп, уже хитрые лисьи глаза и смешно подпрыгивающие брови. Странные были ощущения. Сэм точно где-то начиталась про посттравматический синдром, раз так умело избегала той самой темы. Но… Джош был благодарен ей за это. Всяко лучше, чем жалость к бедному мальчику, лишившемуся половины (самой лучшей) семьи. И оказалось, что им действительно было, что обсудить, помимо этого. Но почему то и дело она так вдохновленно говорит о будущем, которое у нее есть, когда по ту сторону экрана его держат за ноги сестры, а живот набит таблетками? Джошу вдруг нестерпимо захотелось, чтобы и они все, эти его друзья, остановились вместе с ним. Например, в тех самых поющих горах. Он бы задержал их там, заставил заспиртоваться вместе с ним. И Криса, и Майка, и Джесс, и даже Мэтта с Эмили. Они бы его наверняка поняли тогда, это его отвращение к адской реальности и желание создать какую-нибудь новую. А еще он бы обязательно позвал Сэм. Да и просто так бы позвал, без остальных. Они бы крепко обнялись, сплелись, потому что она его понимает, она все-все понимает, и исчезли бы в другую реальность навсегда. Но, кажется, Саманта слишком приросла к этой.