Летом

Она улыбается — жуёт волосы, раскидывает руки навстречу ветру, смеётся, вцепляясь пальцами и перевешиваясь через перила — так, словно в этом нет ничего такого. Ветер забирается под свободную ткань: юбку, майку — шумит в ушах, перебивает голос и просто обнимает августом и уходящим куда-то туда теплом. Летом. Четвёртая из клонов улыбается, без зазрения, улыбается, будто не замечая. Ей хочется улыбаться всему, что вокруг неё происходит, ей хочется улыбаться всем, кто попадётся ей на глаза. Ей хочется улыбаться. Просто. Может быть, на это свои причины. Причина, слишком непонятная и ветхая, за которую ухватишься — ещё разобьётся. Зонтик неловко стоит позади неё. Он словно наблюдает — всегда наблюдает, ведь боится лишний раз споткнуться, точно зная, как будет больно, ведь уже не раз падал, не раз сдерживал выступающие на глазах слёзы от новых синяков — за её улыбкой. За этой улыбкой, которую даже не видит, но точно знает, что она есть. Четвёртая улыбается. Всегда. Этого достаточно, чтобы знать о её улыбке и не знать о её причинах. А ему почему-то хочется. Ведь в душе холодом веет осенняя тоска, ведь голова полнится грудой мыслей, ведь… Столько причин у него и всяких оправданий, чтобы просто узнать — почему она улыбается? Лето уже ушло. А, может быть, немного задержалось. Позволило себе попрощаться с улыбающейся всему без разбора девчонкой, улыбающейся, словно без этой улыбки разрушится целый мир, улыбающейся и верящей, что в ответ улыбаться ей будут точно так же. Наивно верящей, мир ведь не так прост. Но лето почему-то всё ещё перед ней. — Зонтик, — она поворачивается, и ветер заставляет ткань её белой юбки стать волнами паруса, перетекая сбоку. — Можешь, — она закусывает губу, словно обдумывая что-то, и вздыхает с расслабленной улыбкой на лице, — можешь в последний раз за лето для меня улыбнуться? Он замирает, приминая по привычке пальцами волосы, спускающиеся до плеч. Зонт думает о том, что опять на него будут кричать и ругаться, говорить постричься, а он опять забудет. Что снова выставят кем-то глупым и жалким перед всем классом. Что снова все засмеются, не так, как смеётся она — будут потешаться над тем, как лязгает над ним в воздухе учительская брань. Она улыбается, наклоняясь вперёд и заглядывая прямо ему в глаза. — Пожалуйста, — тянет Четвёртая, скрепляя руки за собственной спиной, и смотрит так, чтобы он не отвёл взгляд. Она ловит эти улыбки — редкие, от радости чему-то неожиданному, хоть неожиданности в большинстве своём и пугают Зонтика — запоминает их, откладывает в уголки своей светлой памяти. Четвёртая не хочет упускать ни одной из его улыбок, потому что они — удивительная редкость. Зонтик старается изо всех сил, но под её пристальным взглядом лишь больше дрожит, напрягая губы, и выходит всё — просто какая-то жуткая или глупая (жутко глупая, говоря по правде) гримаса — но точно не улыбка. Он не может вынудить себя, он боится, сам не знает чего, такого следящего взгляда, наверное. Зонтик не улыбается не потому, что он не умеет, а потому, что действительно радующих его вещей невероятно мало. Четвёртая берёт аккуратно его запястье, переворачивает руку, чувствуя, как Зонт боязливо ёжится от этих действий, и проводит пальцами по коже. Он вздрагивает, и уголки губ — так удивительно-редко — у него тоже вздрагивают. Она улыбается, отстраняясь и вновь поворачиваясь к нему спиной. Улыбается, зная, что он не видит, но чувствует её улыбку. Улыбается, просто… улыбается. Весь мир заставляет её делать это своей невероятностью, тем, как меняется, но от этого не становится для неё ни капли хуже. Четвёртая улыбается, по причинам, которые ей известны, и немножечко из-за Зонтика. Её сцепленные за спиной руки прижимают к ловящему августовский воздух телу юбку, и майку, и столько всего, превращающегося в ней в сладкую ностальгию чувств. Зонтик осторожно, стараясь не смотреть вниз, а куда-то в сторону, замирает с ней у перил рядом и обхватывает себя за плечи, вопрошающе смотря на неё и легко, неуверенно улыбаясь. Так нормально? Или он снова делает всё не так? Но Четвёртая улыбается, как всегда, но не как всегда. С летом. Уходящим куда-то туда, таким рвущимся из груди знойным жаром летом. Навевающим сладкие ароматы липы, пыльцы и чего-то цветущего. Летом, которое обнимает его и её — их. Летом, которое шепчет, перебирая волосы, что, может быть, вернётся, если они хорошенько его попросят. И Четвёртая просит его своей улыбкой — пожалуйста. И Четвёртая просит его — Зонтик, ведь это просто. И в Четвёртой, которая прикрывает глаза ладонью от бьющего в них ветра с солнцем, есть что-то такое, от чего улыбаться хочется другим тоже. От чего улыбаться Зонтику так непосильно сложно. Но улыбаться так… приятно. Даже если уходит лето. Четвёртая остаётся, чтобы его в который раз ждать, улыбаться и грезить мороженым, утренними сеансами и спасающей от всего в жару тенью. Четвёртая остаётся. Это главное. Зонтику не важно, правда ли из-за лета. Но если по правде, Четвёртая остаётся больше из-за него.