Don't fall asleep without me

= => Быть Дейвом Страйдером Ты не можешь быть этим крутым парнем, выбери кого-то другого. = => Но сейчас черед пребывания Дейвом… Ты не можешь быть этим парнем. = => Быть Каркатом Вантасом Часы сплавляются в дни, дни – в недели, а ты будто бы застыл на одном месте и смотришь, как жизнь несется дальше, оставив тебя позади. Дейв в коме второй месяц. Тогда, в отеле… Он просто не проснулся. Ни утром, ни через сутки, ни через двое. Поначалу – в первый день – ты просто сидел рядом, рассматривал его, потом смотрел в окно, потом слушал музыку и играл на телефоне. Ты успокаивал себя тем, что если Дейв сказал, что вернется – он вернется, но на второй день все же попытался его разбудить. И не смог. Сначала ты легонько тряс друга за плечо, потом орал, обливал водой, тормошил изо всех сил. Но Дейв не открывал глаз и не шевелился; ты мог удостовериться, что он жив, лишь прижавшись к груди и почувствовав слабое дыхание. И это было ужасно. Ты не знал, когда он проснется и сможет ли проснуться, не знал, опасно ли находиться в таком состоянии и если да, то сколько выдержит организм. В конце концов, утром третьего дня ты сдался и обратился за помощью к персоналу отеля. Поднялась шумиха. Вызвали скорую. Проведя осмотр, фельдшер сказал, что Дейва необходимо госпитализировать. Твоего друга уложили на носилки, погрузили в машину; ты кричал как потерпевший и в итоге тебе позволили ехать вместе с ним. Пока вы ехали, ты только и делал, что сжимал его безвольную прохладную руку и смотрел в спокойное лицо, ты ужасно нервничал и боялся, а Дейв просто продолжал спать. В больнице вас разлучили, у тебя потребовали контакты родителей Дейва, которые ты по понятным причинам не мог предоставить. Ты помнил только адрес, его и назвал; старший брат Дейва приехал почти сразу после того, как узнал, где и в каком состоянии Дейв. Он прошел в кабинет врача, даже не взглянув в твою сторону, такой же нелепо-пугающий, каким ты его запомнил – даже не снял треугольные анимешные тупые очки. Потом было много мозгоёбства. Тебя бесконечно допрашивали о том, что случилось с Дейвом, где вы были, что употребляли, почему ты позвал на помощь только на третий день. Что ты мог им сказать? «Извините, мой друг отправился в прошлое и предупредил меня об этом во сне»? Ты никому не мог рассказать о том, что произошло, а чувство вины разрасталось в твоей груди, как ядовитый сорняк. Ты должен был остановить Дейва, или отправиться вместе с ним, или вообще не появляться в его жизни(и плевать, что он первым появился в твоей)! В конце концов тебя оставили в покое. Ты не знаешь, почему; возможно, этому как-то поспособствовал Канкри. Разумеется, его оповестили о твоем участии в странном инциденте со впавшим в кому подростком; не было больше и речи о том, чтобы прятаться от него, так что тебе пришлось вернуться домой. Ты был готов к чему угодно, но не к тому, что получил: Канкри вел себя исключительно доброжелательно, ни словом не упоминал о том, как ты и твой друг связали его и оставили так, даже не задалбывал тебя вечными предложениями помолиться. Это настораживало, но вскоре ты просто забил, потому что единственно важным для тебя было скорейшее пробуждение Дейва, которое все не наступало. Сентябрь подходил к концу. Несколько раз ты виделся с Гамзи, вы гуляли по улицам, не зная толком, о чем говорить. Ты все еще мог успокоить его, вот только, как оказалось, у него никогда не выходило успокоить тебя – вернее, он и не пытался, в вашей дружбе тем-кто-заботится всегда был ты, а теперь, когда тебе потребовалась помощь, Гамзи не мог ее предоставить ни в каком виде, кроме алкоголя и наркоты. Это не подходило, ты даже пробовать никакую дрянь не хотел – ты же обещал Дейву. По ночам тебе снились кошмары. Теперь, зная город, ты был куда более изобретательным в плане побегов, но в итоге все равно оказывался на эшафоте, все кончалось твоей смертью. Ты старался спать как можно меньше, глушил кофе литрами и все равно вырубался, ты словно вернулся назад в свое прошлое, где происходило то же самое. В октябре похолодало, небо серело над городом огромным безрадостным куполом, иногда по улицам пробегался мелкий пакостный дождь. В парке желтели деревья, в пруду плавала уйма листьев, утки вели себя тревожно. Ты тосковал по Дейву. Не то чтоб тебе было совсем не с кем поговорить – скорее, наоборот: тебе часто писал Эгберт, всегда первым делом спрашивая о состоянии Дейва и затем начиная выдавать тупость за тупостью в произвольном порядке, иногда отправлял какую-нибудь «чудесную» хуйню Гамзи – в общем, по вечерам было с кем перекинуться парой слов и кого обматерить. Но все было не тем, что нужно, не хватало совершенно конкретных самодовольных фраз, идиотской иронии, уверенного спокойствия…не хватало тепла. С упрямством заядлого мазохиста ты бродил по местам, где вы с Дейвом раньше гуляли вместе, перечитывал ваши старые досталоги, вспоминал общие сны. Одиночество и вина грызли тебя изнутри, а единственный, кто мог бы помочь, продолжал спать в больничной палате. После школы ты чаще всего шел в больницу – навестить Дейва. Тебя довольно быстро начали узнавать в лицо медсестры и некоторые пациенты; твоя грубость отбила у них желание пытаться завести бесполезный разговор. Вскоре тебя вообще перестали о чем-либо спрашивать; ты надевал халат, бахилы и заходил к Дейву в палату(в одиночную палату, об этом позаботился его брат, и это было единственным, за что ты благодарен этому мудаку). Зайдя, ты здоровался, и твой голос тонул в тишине; ты подходил к кровати, садился на стул, рассказывал, как прошел очередной гребаный день. В этой комнате, на этом стуле ты в общем счете проводил немало времени. Да что уж там, ты и сейчас тут. За окном бушует непогода; ты оставил в раздевалке промокшую куртку, в бахилах хлюпает натекшая с кедов грязь. За окном непогода, но Дейву плевать, этот мудак одинаково отрешенный и спокойный и в дождливые, и в солнечные дни, и ты мог бы возненавидеть его за это, если бы не возненавидел себя – уже давно, за все сразу. - …Вот такое вот дерьмо, - Ты заканчиваешь очередной свой бессмысленный рассказ. В отличии от других посетителей находящихся в коме пациентов, ты знаешь точно, что тебя не слышат, единственная цель всего, что ты тут произносишь – заполнить чертову тишину хоть немного. Но как только ты замолкаешь, она воцаряется вновь – искусственная, звенящая и пустая. Дождь барабанит в окно, кто-то галдит в коридоре, шуршит жидкость в капельнице, но в этой палате скопилось столько молчания, что никакой посторонний шум уже ничего не исправит. Ты берешь Дейва за руку. Ладонь прохладная, под болезненно-бледной кожей просматриваются синие нити вен, белеют полумесяцы отросших ногтей; как и всегда, ты отчаянно надеешься, что его пальцы дрогнут в твоих. Как и всегда, его пальцы неподвижны. Светлые волосы Дейва разметаны по светлой постели; ты не раз касался их, делаешь это и сейчас. Они мягкие, прохладно-шелковые, приятно гладить и ерошить. От волос ты переходишь к лицу – белому и бесстрастному, как у мертвеца. Проводишь подушечками пальцев по сухой тонкой коже щек(веснушки так побледнели, что почти уже не видны), касаешься приоткрытых губ. На веках и под глазами ветвятся темные капилляры, а ресницы у Дейва светлые, ты прикасаешься и к ним тоже. Ты понимаешь, что вот так трогать друга – это, наверное, ненормально, и даже думать не хочешь о том, что будет, если сюда зайдет его брат или кто-то из медперсонала, но почему-то тебе кажется, что ты имеешь на это право. Может, потому, что Дейв тебя поцеловал? Пусть это и было всего один раз, и, наверное, только для того, чтобы тебя разбудить – но было же! Тебе…сложно думать об этом, поэтому ты не думаешь. Когда Дейв проснется, вы вместе разберетесь с этим дерьмом. Еще некоторое время ты рассматриваешь друга и держишь его за руку, воображая и надеясь, что вот-вот он откроет глаза, и тогда ты закричишь, и сорвешься с места, чтобы позвать медсестру, и…но, похоже, это случится не сегодня, Дейв неподвижен и тих. Поэтому, стиснув его ладонь последний раз, ты отпускаешь ее и, не прощаясь, уходишь. Ты вернешься сюда завтра, верно? Конечно, да. Ты будешь приходить каждый день, пока этот придурок не соизволит проснуться. Дома, оставив куртку и кеды в прихожей, ты собираешься незаметно проскользнуть в спальню, но Канкри окликает тебя с кухни: - О, ты пришел, с возвращением, Каркат! Похолодало сегодня, как бы ты не простудился. Выпей горячего чаю, я как раз заварил. Ты действительно замерз, так что, взвесив все за и против, все же решаешь, что горячий чай лишним не будет, ради этого можно даже потерпеть общество чертового брата. Ты сидишь на кухне, грея руки о теплую поверхность чашки; Канкри сидит тут же, за столом и не смолкает ни на минуту – все как всегда. - Что же ты? Пей, пока не остыло, в это время года вероятность подхватить простуду чрезвычайно велика, а уж если вспомнить твою весьма безответственную привычку пренебрегать моими советами насчет выбора теплой одежды… - ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ, ЧЕРТОВ ВЫРОДОК! – Не выдержав, ты выпиваешь горячий чай залпом, обжигая рот и толком не почувствовав вкуса, вот уж точно дерьмовая привычка, но с Канкри по-другому нельзя. Горячее тепло разливается по телу; ты склоняешься над столом, чувствуя тяжелую усталость. Свет перед глазами пляшет пятнами; когда ты пытаешься сфокусировать зрение, кухня совершает тошнотворный оборот. - Что за хуйня? – Бормочешь ты заплетающимся языком и пытаешься встать, но заваливаешься куда-то в сторону, глаза закрываются сами собой. Последнее, что ты слышишь, прежде чем провалиться в душную темноту – голос Канкри, монотонный, со странной нотой высокомерного сожаления: - Засыпай, брат. Зря ты меня не слушал. Несколько раз сознание возвращается невнятными урывками, тут же угасая вновь, ты слышишь какие-то голоса, тебя куда-то несут. Когда ты приходишь в себя, первое, что чувствуешь – ноющую боль в голове, второе – тупую боль в мышцах. Ты пытаешься устроиться поудобнее, но обнаруживаешь себя…скованным? Тебя прошибает холодный пот. Твои руки скованы над головой, и единственное отличие этих кандалов от тех, что были во сне – они пока еще холодны! Где бы ты ни был, здесь промозгло и пахнет сыростью, а еще чертовски темно: ты едва можешь разглядеть серую стену возле себя, - но в соседнем помещении явно горит свет, оттуда же доносится гул голосов. Что ж, ты узнал достаточно, так что, более не медля, орешь во все горло: - КАКОГО ХУЯ, БЛЯТЬ?! ГДЕ Я?! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ, ТУПЫЕ УГРЕБКИ! Из соседней комнаты на твой крик сбегаются несколько уебков в мантиях; один из них дает остальным знак уйти, а сам подходит к тебе. Ты знаешь, кто это, даже прежде, чем он откидывает капюшон. - С пробуждением, Каркат, - говорит Канкри, и его тон неотличим от того, каким он разговаривает с тобой дома. - Канкри, блять, что за пиздец? – Спрашиваешь ты, не до конца веря, что это реальность. Может, на нервной почве тебе просто снится новый кошмар? - Думаю, бессмысленно просить тебя не сквернословить – я делал это множество раз, и ты никогда не слушал, а теперь чаша твоих грехов переполнена, мой бедный глупый младший брат. И все же даже сейчас у тебя есть шанс раскаяться и обратить душу и разум к Мученику. - Заткнись, просто заткнись, в жопу Мученика. Где мы?! Немедленно сними с меня эту хуйню! – Ты исступленно дергаешь руками, стараясь обуздать панику. Канкри кивает с кроткой улыбкой: - Непослушен, груб и глуп, как всегда. Вот поэтому мы здесь, именно там, где нужно быть. Настало время заплатить за грехи. От животного холодного ужаса у тебя перехватывает дыхание. Ты знаешь, о какой плате за грехи он говорит. - Ты же это не серьезно, да? – Твой голос начинает дрожать. – Блять, ты не настолько тупой, чтобы не соображать, что тебя за это посадят!!! Канкри ласково треплет тебя по волосам: - О, не переживай, брат, я не оставлю тебя, я приму кару с тобой. Мы примем ее вместе, - Его лицо загорается одержимой решимостью, - Как и должны были четырнадцать лет назад. Блять, нет. Нет, нет и нет, ты не хочешь в это верить, пусть это окажется ебаным кошмаром!!! Но ты знаешь, что это происходит в реальности, и если Канкри осуществит задуманное – а он осуществит, - ты уже никогда не сможешь проснуться. Тем временем Канкри не умолкает: - Ты отвратительно вел себя все эти годы, Каркат, и мне с тобой было очень тяжело. Да и не только с тобой. Никто не признавал и не понимал меня, никто, кроме Мученика, только благодаря ему я чувствовал и знал, что поступаю правильно. Когда два года назад наш позор наконец был прощен и нам позволили вернуться сюда, я надеялся, что мы с тобой сможем воссоединиться с нашими братьями и служить во славу Мученику, продолжать его правое дело, но ты не слушал меня и совершал один грех за другим, как бы я ни пытался тебя вразумить. Твой последний проступок стал последней каплей! Но я не злюсь на тебя, брат, о нет, конечно, не злюсь. Я помогу тебе, мы сделаем это вместе! Ты искупишь все свои грехи сполна и воплотишь Мученика, и твоя душа сольется с его душой! О большей благодати я не мог и мечтать! Глядя на его вдохновенную безумную улыбку, ты понимаешь, что все бесполезно. Все кончено, никаких слов не хватит, чтобы заставить Канкри прекратить это, он окончательно съехал с катушек. Все, что ты должен делать – держать себя в руках. Но ты не можешь. Не можешь держать себя в руках, когда БЛЯДСКАЯ ЖИЗНЬ ШВЫРНУЛА ТЕБЯ МОРДОЙ В ДЕРЬМО, ОТ КОТОРОГО ТЫ ПЫТАЛСЯ УБЕЖАТЬ СТОЛЬКО ЛЕТ, ты чувствуешь, как слезы собираются в глазах, тело бьет ознобная дрожь. - Канкри, блять…пожалуйста, не надо, - Ты обещал себе никогда ни о чем его не просить и все же просишь. – Я знаю, ты считаешь, что так будет лучше, ты блядь веришь в это всей своей ебанутой душой, но ЛУЧШЕ НЕ БУДЕТ, будет больно и хуево, ты просто не понимаешь, что собираешься сделать, ты ебаный псих, бля прости. Давай ты освободишь меня и мы пойдем домой, можешь выебать мне мозг чем угодно и я буду слушать тебя, обещаю, я б-буду. … - Слишком поздно, Каркат, - Канкри с фальшивым сожалением качает головой, запустив руку в широкий карман мантии; ты наблюдаешь за каждым его движением. – Слишком поздно говорить, и, пожалуй, в этот раз Я буду тем, кто оборвет на полуслове. Помолчи-ка, братец, у меня есть дела поважнее, чем успокаивать тебя, я должен подготовить все к ритуалу. - Не надо, пожалуйста, пожалуйста, БЛЯТЬ НЕТ!!! – Ты отчаянно дергаешься, когда видишь, что Канкри держит в руках. Это шприц, и ты НЕ ХОЧЕШЬ, чтобы дрянь, которая плещется в нем, попала в твою кровь… Ты не хочешь, вот только никто у тебя не спрашивает. Канкри грубо сжимает твою руку; ты чувствуешь острую боль в запястье, жмуришься и… И открываешь глаза посреди перекрестка. Проклятье, не время спать, тебе нужно выбираться, пока ты еще жив! Но что бы ни происходило в реальности, у тебя сейчас нет туда доступа; ты в опасности там, ты в опасности здесь, но там ты бессилен, а здесь хотя бы можешь попытаться сбежать. И ты бежишь, хоть и знаешь, чем все закончится. Кажется, в этот раз кандалы особенно горячи; ты орешь и извиваешься в раскаленном мареве боли, дурея от ужасного запаха собственной горелой кожи. Собственный крик звенит в ушах, поэтому ты не слышишь шагов, и то, что с глаз внезапно снимают повязку, становится полной неожиданностью. Светлые волосы, черные очки, темно-красный плащ. И сияющий меч, отпугивающий тени. - Дейв?..- шепчешь ты, не веря своим глазам, но уже через секунду судорожно рвешься в его сторону, едва не плача от облегчения и радости – даже боль отходит на второй план: - ДЕЙВ! Ты вернулся, черт тебя дери, гребаный ублюдок, ты вернулся!!! Тут творится такое дерьмо! Помоги мне! - Нет. Ты удивленно хрипишь, думая, что ослышался: - Что?.. - Я не могу тебе помочь, и я не тот Дейв, которого ты знаешь. Сказать по правде, тот Дейв сейчас сам в полной заднице, так что можешь не ждать, что он явится сюда и разрулит твои проблемы, как бывало раньше. Присмотревшись, ты и правда находишь некоторые отличия: этот Дейв выше, и лицо будто бы взрослее, хотя из-за очков толком не разглядеть. Сказать, что его слова про «твоего» Дейва встревожили тебя – не сказать ничего. Во что этот придурок умудрился вляпаться?! - Охуенно, и что мне делать? - Помоги ему, вы же бро. Едва не взвыв от гнева и бессилия, ты дергаешь скованными руками: - Как, блять?! Я и себе-то помочь не могу! - Можешь. Ты тоже рыцарь, Каркат. Рыцарь Крови, - спокойно говорит Страйдер. А потом разворачивается и уходит, оставляя тебя одного.