***
Дорогой Джон, Думаю, я должен объяснить немного подробнее, но… Я отправил тебе письма. Все те глупые, глупейшие письма. Не могу даже представить, что… Я должен был умереть. Не понимаю, как выбрался из всего этого, да еще и выжил. Шерлок.***
Ты читал письма? Мне хотелось бы знать, прочитал ли ты их.***
Дело в том, что я был в полном раздрае, когда писал те письма. Ты понимаешь это? Должен понимать. Я уверен, если ты прочел их, то, должно быть, смотрел на них и задавался вопросами, что со мной и не сошел ли я с ума. Да, я явно сошел с ума. Поэтому до сих пор пишу тебе.***
Дорогой Джон, Последнее письмо.***
Я действительно имел в виду все, что написал в том последнем письме, Джон. Каждую букву. Шерлок.***
Держу пари, ты получил письма и отбросил их подальше. Вот что ты сделал, не так ли? Ты разозлился на меня и просто выбросил их.***
Потом ты вернулся и вытащил их, да? Это так похоже на тебя. Ты вернулся и достал их из мусорного ведра, и прочитал все до единого. И ЧТО ТЫ ОБ ЭТОМ ДУМАЕШЬ?***
Дорогой Джон, Я собираюсь переехать в Сибирь. Шерлок.***
Дорогой Джон, Я переехал в Сибирь. Правда в том, что я делаю это не для того, чтобы сбежать от тебя. Я делаю это, чтобы сбежать от всего.***
Я пообещал себе, что выплесну все это на бумагу, как только доберусь до Сибири, а вместо этого написал три предложения и остановился, и это не… Я начинаю сначала прямо сейчас: Дорогой Джон, Думаю, что сейчас ты уже понял, что я жив. Ты не дурак, и только что получил кучу писем, явно говорящих о том, что они написаны после моей «смерти». Таким образом, ты знаешь, или подозреваешь, что я не умер. Возможно, ты пошел поговорить об этом с Майкрофтом. Я не знаю, что он рассказал тебе. Предполагалось, что я буду поддерживать с ним связь, но я не могу… Я так устал, Джон. Я устал, а подобного никогда прежде не случалось. Всегда моей проблемой была гиперактивность и неуемная энергия. Даже в дни, когда я впадал в летаргию, я не находил себе места из-за этого, отчаянно стараясь не поддаваться скуке. А сейчас я так устал, что не могу мыслить здраво. Моя поездка в Сибирь отняла все силы. Я хочу вернуть все назад, все, что было. Все. Я хочу вернуться в прошлое, в тот день, когда встретил тебя, когда ты убил таксиста, и после мы отправились в китайский ресторанчик, а затем вернулись в квартиру, уже довольно поздно. Ты был достаточно пьян — у тебя кружилась голова от адреналина, гуляющего в крови после того выстрела, и спиртного, выпитого тобой в ресторане. Квартира была тебе еще не знакома, поэтому ты не знал, где включается свет. Ты вошел раньше меня и нащупывал выключатель, хихикая, поскольку не мог отыскать его. Было темно, только падал свет с улицы через окно, и я хотел прижать тебя к стене и поцеловать, сцеловать этот смех с твоих губ, выпить твой адреналин, сделать тебя своим. Я должен был так поступить. Я хочу вернуться в прошлое, чтобы мы могли это сделать. Это бы все изменило. Не знаю, поцеловал бы ты меня в ответ. Боюсь, что нет. Вот почему я не сделал этого. Иметь тебя рядом хотя бы в каком-нибудь качестве было лучше, чем не иметь совсем. Потому что если бы ты не чувствовал того же, то ушел бы. Ты никогда бы не остался моим соседом. А может, так было бы лучше для нас. Скучал бы я по тебе также сильно, как сейчас, если б не привязался, не привык к тебе? И я бы не разрушил тебя так, как, думаю, все же разрушил. Но если бы ты ответил на мой поцелуй… Я должен был поцеловать тебя. Должен был принять то, чем мы были тогда. Я не сделал этого, и теперь привел нас сюда, и мне так жаль. Я отчаянно скучаю по тебе… Я скучаю по тебе. Как упрямо человеческое тело. Мое сердце продолжает биться, а легкие дышать, хотя я чувствую себя мертвым. Полагаю, я должен быть мертв, так что логично, что чувствую себя покойником. Интересно, неизбежное ли это последствие того, что я симулировал смерть, и теперь не ощущаю себя живым, хотя формально — еще жив. Что-то вроде психосоматического психического самовнушения. Пожалуй, вроде твоей хромоты. Надо провести этот эксперимент. Нет. Невозможно. Я единственный подопытный, а остальной мир в контрольной группе. Возможно, это наиболее точная вещь, которую я когда-либо писал в своей жизни. Не стоит размышлять об этом дальше. Лучше вернуться к прежней точке: Я скучаю по тебе. Я хотел бы… Если бы у меня был шанс все вернуть, я говорил бы тебе, что люблю. «Я люблю тебя» — каждый день.***
Дорогой Джон, Перечитав предыдущее письмо, понял, что не уверен, доволен ли им. Оно не передает то, что я хотел донести, то, как сильно, как невероятно сильно я тебя люблю и скучаю по тебе. Вместо этого писал какую-то ерунду. Я обещал записать все это на бумаге, но я не знаю как. Я могу сказать, что люблю тебя, могу сказать, когда все это началось, но выразить остальное, используя слова, объяснить все остальное — невозможно. И это не громкие слова. Я все испортил. Все. Если бы ты знал, в каком я состоянии на данный момент, то, вероятно, убил бы меня собственными руками. Я пытаюсь вспомнить, когда и что последнее съел. Думаю, на днях сгрыз крекер. Или что-то в этом роде. Хм. Наверное, я съел больше, чем только это, просто из-за биологической необходимости, поэтому, видимо, все еще жив, но не припоминаю ничего такого. Ты был бы потрясен. И у меня было все. Все, что я мог когда-либо хотеть. У меня был ты, и это было больше, чем я мог когда-либо предположить. Я хотел тебя сильнее, чем вообще ожидал от себя. Ты был у меня каждую ночь и каждое утро, и все остальное время. Я знаю, раньше тебя раздражала моя тенденция говорить с тобой, когда тебя нет в квартире, но не думаю, что ты хоть когда-нибудь понял: я делал это не потому, что не замечал твоего отсутствия, я делал это, потому что для меня ты всегда был рядом, везде. Я носил тебя с собой так же верно, как сердце в своей груди. Те времена, когда тебя не было рядом со мной, были неважными, нерелевантными, удаленными из памяти и мозга. В последний раз, когда мы виделись, ты обвинил меня в том, что я — машина, и был прав в каком-то смысле, я — машина, которая приходит в движение лишь в твоем присутствии. Остальная часть моей жизни не существовала для меня. И я знал это, знал до того, как спрыгнул с крыши. Знал все до последней йоты, все, что сейчас сказал тебе. Эмоции не настолько чужды мне, чтобы я не смог понять своей влюбленности в тебя, такой безнадежной, такой упоительной. Я могу использовать все эти поэтические клише, ибо они окажутся точными. Единственное, о чем я не догадывался — это то, насколько сильно буду скучать по тебе, потеряв… Если ты спросишь Лестрейда и Майкрофта обо мне, они скажут тебе поразительную вещь, которая заключается в том, что я всегда все просчитываю на шаг вперед.***
«Дорогой Джон», — написал Шерлок на листке бумаги перед собой. Он только что закончил перечитывать последнее письмо, которое написал, и был так же недоволен, как и перед этим. Он потерпел неудачу даже в этом, как и с треском провалился во многих вещах, большинстве вещей, случившихся в недавнем прошлом. Его рука ныла, и болело все тело; ветер ревел снаружи и сотрясал стены хижины. Шерлок нахмурился и постучал ручкой по краю стола, глядя на буквы имени Джона — кривая Д, и косая Н. Самое простое, самое скучное, самое распространенное имя в мире. Практически шутка само по себе, оно было настолько обыденным и скучным. Вездесущим. И Шерлок повторял его так много раз, ежедневно — с нежностью, раздражением, страхом, заискивающе и глубокомысленно, и ни разу не остановился, чтобы подумать, каким образом факт частого озвучивания этих простых букв заставляет это имя застревать в горле, душит его и переворачивает всю душу. Стук в дверь был настолько неожиданным, что на мгновение он решил, будто это ветер стучит обо что-то снаружи. Потом стук повторился. Шерлок посмотрел на дверь и потянулся за пистолетом на столе, лежащим рядом с письмом, которое он так и не написал. Казалось маловероятным, что убийца будет стучать, обнаруживая себя, но было еще невероятнее, что кто-то вообще может стучать в эту дверь, затерянную в глубокой, заснеженной лесной глуши. Он пошел на такие жертвы, чтобы притвориться мертвым, провернув все тщательно и на этот раз окончательно. Он должен был избежать любого контакта с людьми. Стук раздался снова, и любопытство взяло верх, как и всегда. Шерлок не был склонен играть роль доброго самаритянина, но должен был узнать, кто бродил по Сибири посреди ревущей метели. Взведя курок, он двинулся вперед и открыл дверь. Снег закружился вместе с порывом холодного воздуха, и Шерлоку пришлось прищуриться и перевести дыхание, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь белую пелену перед собой. Он увидел фигуру невысокого, коренастого мужчины, которую немедленно узнал, но отказывался поверить своим глазам, потому что это было невозможно, потому что он должен быть галлюцинацией, потому что… Имя заклокотало в его горле, расширяясь так, что он стал задыхаться. Впервые за шесть месяцев и девять дней, Шерлок Холмс произнес вслух: — Джон.