В плену эмоций

В плену эмоций он, во власти гнева, И не спасения ему ни там, ни здесь. Проклятьем был повержен, но все же мыслил трезво. Метался век по жизни, не зная, где осесть. В душе уж всё кипело, во взгляде был огонь: Всемирной справедливостью годами бредил он. Хотел всем сделать лучше, и, сколько раз, не счесть. И вновь ему пришлось решать, а стоит вовсе лезть?

Зачастую самым главным врагом человека становится его внутренняя сторона. Никому не известен её облик, никто не знает, чего можно от неё ожидать, ведь именно она имеет полную власть над человеком. Победить, сломить, поставить пред собой на колени можно, наверное, любого врага, стоит только узнать его слабое место, однако с самим собой не пройдёт этот фокус. Бой со своей внутренней стороной тем плох, что при любом раскладе ваши слабости и сильные стороны будут одинаковы. А разве возможен ли победитель там, где равны силы обоих сторон? Кто-то считает — да, это так, кто-то — нет, конечно же. Однако разные ситуации бывают, разные причины, позиции, правила. Чаще всего такие моменты — эти бои с самим собой случаются, когда человек охвачен шквалом эмоций. Их, непременно, можно покорить, не позволить им управлять собой, но очень часто сам человек, по собственной воле просто перестаёт бороться. Он лишь идёт на уступки, небрежно сложив оружие перед своей внутренней стороной, добровольно опускает руки, поддаётся эмоциям, не желая подняться или же просто не в силах продолжить этот бой. Манхэттен — это город дивной, невообразимой, незабываемой красоты, особенно зимой в канун Рождества, особенно ночью, когда весь город озаряется золотом. Витрины магазинов, украшенные к празднику около недели назад, сверкали и сияли от множества украшений. Ели, на которых было навешано всё, что только можно было, переливались всеми цветами радуги, однако зелёный у них всё ещё оставался в почёте. Казалось, бесконечные вереницы машин ехали кто куда, спеша или же наоборот наслаждаясь духом Рождества, ступившего на эту землю. В окнах сотни, а может, и больших числом многоэтажек горел свет, а в тех, что были поближе, можно даже было разглядеть людей. Одни метались из комнаты в комнату, видимо, в спешке готовясь к бою курантов, Рождеству, празднованию, другие продолжали отдыхать, устало посапывая в подушку, отложив все приготовления, а может, и вовсе не начав ими заниматься. Маркус же не относился ни к одной, ни к другой группе, ведь ему просто не удалось и даже не захотелось попасть сегодня к себе домой. В холодный, одинокий, но просторный дом холостяка, где его, увы, никто не ждёт сегодня, не ждал вчера и, наверное, никто не будет ждать его завтра. Он пожелал остаться на работе — в банке «Grifbank», провести очередной праздник вновь сам с собой, где хотя бы не так невыносимо, как в доме, где в своём одиночестве ему хотя бы некого винить. Маркус равнодушно смотрел в окно, на всё и на всех он смотрел с последнего двадцать восьмого этажа, скрывая свой гнев под некой долей безразличия. Его не интересовали ни сирены скорых и пожарных машин, милицейских тем более, ни весёлая, казалось кому-то, музыка, ни фейерверки, которые украшали чёрное небо. Совсем ничего, ведь президент их компании — Джейк Нолан Гриффин уже обеспечил Маркусу «прекрасное» настроение на весь вечер и, возможно, даже на всю ночь. Ещё буквально час назад, получив сообщение от одного из коллег, Маркус был одержим мыслью о повышении, он, как правая рука президента, уже не раз это представлял. Раньше он только предвкушал свою радость у себя в голове, а час назад испытал это чувство. Его переполняли эмоции настолько, что Маркус прибыл на заседание раньше всех, где, впрочем, и узнал все подробности, как говорится, из первых уст. Он застал Джейка на другом конце стола, сидящего в своём широком, чёрном, в кожаном кресле и перебирающего какие-то, видимо, важные бумаги. Несмотря на свою прежнюю занятость, отложив в сторону документы, Джейк не поскупился в объяснениях своего столь неожиданного ухода, Джейку прям не терпелось похвастаться перед другом своими заслугами. Оказывается, Джейк уже не первый год планировал уехать в Австралию, а если же всё сложится, то и вовсе остаться там. Джейк так же не пропустил момент о его новых подругах, которые и составят ему компанию, он не стеснялся в подробностях, не скрывал даже того, что у него есть жена, которая, как ни странно, с ним не поедет. Маркус усмехнулся, ему было не особо приятно слышать всё это, ведь по рассказам Джейка ему было жаль его жену, и Маркус просто не понимал того, как она ещё не бросила Джейка. Как ему казалось, это была сильная, волевая женщина, женщина, которая по-настоящему любила Джейка, прощала ему все, а вместо благодарности он не раз после предавал свои обещания, играл на её чувствах. Она, бесспорно, была достойна большего, лучшего для самой себя, и Маркус уже был готов это высказать Джейку в её защиту, как вдруг остановился. Его взгляд потерял свою решительность, а ненависть осталась, дабы скрыть гнев, переполняющий Маркуса. Этого не знал пока что никто, Джейк рассказал Маркусу про то, кого назначит президентом банка, чего Маркус просто никак не ожидал. Сначала он смело защищал жену Джейка, отстаивал её позицию, безжалостно споря с самим собой, доказывал то, какой она хороший человек, и, если он её увидит, то расскажет ей всё про Джейка, вразумит её, наконец, но сейчас это всё потеряло смысл. В нем зажглось презрение, презрение в отношении жены Джейка, ведь было несправедливо назначить такого человека, как она на столь высокую должность из-за какой-то лишь нелепой прихоти Джейка. В последующие минуты Маркус ничего не замечал, ни начала заседания, ни его развития, ни содержание разговоров, а, очнувшись в самом конце, быстрым шагом вышел из зала, скорее устремившись к себе в кабинет. На пути, кого бы он ни встретил, Маркус ни разу не поздоровался, не проронил ни слова, ушёл с головой в свои мысли, желая задержаться в них на максимально долгое время. От этого его не отвлекли ни коллеги, ни лучший друг, ни секретарша, которую он чуть было не сбил с ног, за что даже не извинился, а только молча пошёл дальше. Ворвавшись в свою черно-белую обитель, громко хлопнув дверью за собой, Маркус ринулся к столу, сбросив с него все бумаги и документы, всё, что лежало на нём, и лишь компьютер чудом остался нетронутым. Со злостью Маркус швырнул рамку с фотографией его и Джейка об стену, хрупкое стекло с треском разбилось, а осколки с лёгким звоном посыпались на пол. Последняя папка последовала за рамкой и уже с грохотом приземлилась на мраморный пол. Схватившись за волосы, Маркус сдавленно простонал, и его голос шёл откуда-то изнутри, из его сердца, из его души, наверное, даже. У него разрушились все планы, все старания и труды в один миг стали ненужными и посредственными, и всё из-за неё, из-за жены Джейка, из-за этой чёртовой женщины. Вспоминая всё это, Маркус не спеша огляделся по сторонам, посмотрел на плоды своих эмоций, которые его не отпускали и по сей час. И душу, и плоть Маркуса, ему казалось, на куски разрывали адские псы, и всему виной был его ненавистный гнев. Как бы Маркус не пытался от него избавиться, как бы ни душил себя самовнушением, ничего ему не помогало, ничего у него не выходило. Он словно был уже не во власти самого себя, в плену чего-то мощного и, видимо, неуязвимого, во власти своих же эмоций. У него в глотке встал огромный, сухой, шершавый ком, который не шёл ни туда, ни обратно. Маркусу хотелось закричать во всё горло, разнести всё в пух и прах, сжечь эту проклятую компанию, чтобы Джейк, наконец, понял, что значит потерять что-то дорогое, а только после осознать ценность утраченного. Однако это ещё не всё, конечно, Маркус мог встретиться с Джейком, высказать тому в лицо всё, что Маркус о нём думает, но самое главное желание Маркуса было посмотреть в глаза их новому президенту, испортить ей всё, помочь довести компанию до краха, хотя, может, ей и помогать не придётся. Такая неженка, как она всё сделает сама, и Маркусу останется только издалека понаблюдать за этим. Непременно, она окажется такой же, как и прежние пять или шесть бывших жён Джейка: бездарной, заносчивой, бесполезной. Женщиной, которая за эти два года, что они с Джейком женаты, полностью влилась в подобную жизнь: красивую, обеспеченную и беззаботную. — С таким начальством, чёрта с два, мы все ко дну пойдём! Она доведёт компанию до разорения, и сотни людей останутся без работы! — подумал Маркус, расслабив галстук и расстегнув пиджак. В висках у него начало неприятно колоть, его лицо вдруг охватило жаром, а после и холодом так же внезапно. Маркусу показалось, что ему уже даже стало недоставать кислорода, и он метнулся скорее к окну, немедленно распахнув его. Жадно вздохнув полной грудью кислород, смешавший в себе выхлопы автомобилей, запах елей и аромат мандаринов, Маркус выдохнул уже ртом. Мороз ворвался в его кабинет, вовлекая Маркусе в свои объятия, хотя это радушие было далеко не взаимно. Его ладони, сжатые в кулаки лежали на подоконнике, его глаза устало и все ещё безразлично смотрели вниз, на город, на машины, стоящие в пробках, на людей, вышедших на улицу, дабы проветриться или же слегка освободить желудки от съеденных вкусностей. Конечно, самому Маркусу в какой-то мере этого хотелось и для себя, однако он никогда ничего не просил от жизни, никогда не попросит, ведь уж слишком высока его гордость и твёрды его принципы. Его пальцы онемели, и Маркус разжал свои кисти, он почувствовал, как гнев его начинает оставлять, однако стоило ему вновь глянуть вниз, как вдруг вновь в нём всё заискрило и заполыхало. Проведя правой ладонью по волосам, смахнув мешающие пряди с лица, он заметил на стоянке машину Джейка, а после и его самого вместе с двумя девушками явно лёгкого поведения. Несмотря на то, что Джейк был зол, как никогда, не проявил никаких знаков внимания, не открыл перед своими спутницами двери, девушки всё равно не пошли на попятную. Они лишь спешно сели в машину и уехали вместе с ним. От одного их вида Маркусу стало тошно, неприятно, комок в горле, казалось, стал ещё больше, но Маркус пытался не обращать на них своего внимания. За этот день, чем больше времени проходило, тем больше он ненавидел и Джейка, и его жену, и всё, что хоть как-то было с ними связано. Ведь, видимо, только Маркуса самого по-настоящему интересовала компания и её дела, в отличии от прошлого и настоящего её президента. Уже завтра Джейк улетит в Южный Уэльс, оставив всё одной из своих «подстилок», как Маркус называл всех жён и любовниц Джейка. Наверняка им обоим глубоко наплевать на банк, на все силы, что были вложены в его основание, на людей, которые даже могут остаться без денег, и это ещё не говоря о самих работниках банка, которые потеряют работу. Джейку было это безразлично, впрочем, как и Маркусу это Рождество. Ведь все без исключения уже давно разошлись по домам, к семье, к родным, к друзьям, к любимым людям, в конце концов. И только Маркус остался в компании у себя в кабинете, чтобы в который раз отметить Рождество сам с собой, у себя в кабинете, на любимой работе, где, словно по закону подлости некоторое время назад отключили электричество. Это всё на него давило, угнетало его, подпитывало огромный, ненасытный, не усмиряемый гнев, который лишь усиливал и так невыносимую головную боль. Дыхание Маркуса участилось, попав в ловушку своей внутренней стороны, во власть своего гнева, он со злостью закрыл окно так, что из него чуть было не повылетали стёкла. Отойдя на шаг назад, Маркус утомлённо плюхнулся в кресло, запрокинув голову назад и упрямо уставившись в потолок. — Я принесла документы, мне сказали, что вы ещё не ушли, — без стука, ничуть не стесняясь, в его кабинет, судя по голосу, вошла та же самая женщина, которую он едва не сбил в коридоре, спеша к себе. В непонимании он уставился в темноту, так как не мог там разглядеть ничего более чем довольно красивую женскую фигуру и глаза, в которых блестели искры, видимо, отражаясь от уличного света, видного из большого окна. Он, безусловно, поразился её наглости и бестактности, ведь как она посмела прийти сюда вот так просто, как будто не в кабинет заместителя президента компании, а к себе домой. Да и к тому же — рабочий день давно закончен, поэтому какое право она имеет его волновать какими-то документами, тревожить его одиночество. Однако больше всего Маркусу было интересно то, какой безумец взял эту особу на работу в банк, в их уважаемую компанию. — А тебя разве стучать не учили? — ловко перейдя на «ты», возразил Маркус, подъехав на стуле чуть ближе к столу и ожидая в ответ её извинений. — Точно так же, как и вас учили извиняться! — гордо вскинув подбородок, произнесла женщина, словно в ответ плюнув Маркусу прямо в лицо. Он ничего не ответил, Маркус был по-настоящему удивлён подобной дерзости и некой доли смелости в ней. Маркус прищурился, пытаясь разглядеть лицо этой женщины, вспомнить её внешность, то, как она выглядит, ибо ещё тогда в коридоре, как привычно, этого не заметил. Сейчас, напрягая свой мозг, ему на ум приходил только ярко алый цвет и ничего другого, что Маркусу явно не понравилось, ведь он был человеком, который всегда добивается своего. Несмотря на все свои попытки, Маркусу, к сожалению, не удалось ничего увидеть, в его кабинете было слишком темно, а позвать женщину ближе к себе он не собирался, просто не желал тем самым признать её победу. Возможно, это он себе только вообразил, а на самом деле ничего подобного не было в её мыслях, но, тем не менее, Маркусу так казалось. Вдруг он услышал несколько стуков каблуков, что заставило его напрячься. Не зная, что от неё ожидать, он удобней устроился в кресле, однако вскоре тихо выдохнул, почувствовав, как те самые документы легли на его стол. Маркус сам удивился тому, как отреагировал на всё это, что было более чем странно, особенно для него. Будь это кто-либо другой, то Маркус бы непременно выгнал бы его из своего кабинета за проявленное неуважение. Однако с ней, с женщиной, имени которой он даже не знал, Маркус так не поступил, и почему — сам, честно говоря, не знал. С ней почему-то он хотел побыть, как можно дольше, ведь чувствовал, что его гнев, распространяющийся прежде на всех, наконец, нашёл себе исключение. — Присядь, — остановил её Маркус в тот момент, когда женщина, видимо, собралась уходить. — Ты ведь здесь раньше не работала, я прав? — уже менее твёрдым голосом произнёс Маркус. — Нет и, наверное, не задержусь здесь надолго! — ему в ответ раздался тихий и мелодичный голос. — Неудачный день? — заинтересовался он, пододвинувшись ещё ближе. — Нет, — усмехнувшись, протянула женщина и присела на стул. — Просто не сошлись характерами с руководством, — призналась она, и в её голосе послышались нотки печали. Даже несмотря на то, что ими была сказана только пара слов, что в этом разговоре ничего запретного и грандиозного не было затронуто, Маркуса заметно увлекло это, увлекла она, эта женщина. Он хотел узнать о ней, как можно больше, он просто, необъяснимо для самого себя чувствовал, что в ней есть что-то такое, чего нет ни в ком другом. Маркус поднялся с места, подошёл к окну, придав своему лицу ещё большую серьёзность и строгость. В надежде на то, что женщина так же поднимется и подойдёт к нему, он обернулся назад, как бы оглядываясь по сторонам, но не получив того, что хотел, вновь вернулся взглядом к окну. Ему впервые за весь вечер, а может, вообще за всё время работы в банке не было жаль всё это оставлять, не было страшно в неком роде изменить свою жизнь, ступив на новый, неизведанный путь. Положив руку в карман, нащупав пальцами свергнутый лист бумаги — заявление об увольнении, написанное несколькими минутами назад под властью эмоций, Маркус и впрямь задумался о том, почему бы и нет? Почему бы ему не уйти из компании, вернуться в Англию к семье, сменить свои серые будни на что-то новое и необычное. Наверное, ему можно было тихо уйти, ничего никому не говоря, но его эмоции, вспыхнувший вновь гнев, ненависть просто не позволили ему этого сделать. — Если думаешь уходить, уходи. И об этом, поверь мне, ты не пожалеешь. В этой компании всё прогнило насквозь, здесь ничего не осталось, кроме бесчестья, лжи и предательства, — начал Маркус, смотря куда-то вдаль. — Наш президент ушёл, хотя вернее сбежал в Австралию со своей новой любовницей и даже, наверное, не одной. Он оставил компанию без шанса на цветущее будущее под руководством своей нынешней жены — очередной неженки, которой, я уверен, ничего о банке, о бизнесе и о нашей компании неизвестно, — недовольно хмыкнул он, всё же пересилив себя и не обернувшись в тот момент, когда услышал стук каблуков позади. — Хотя я всё же могу выказать ей должное, она прожила с ним год, целый год и не ушла от него, не устроила ни единого скандала, насколько я знаю. Это, наверное, во многом прекрасная женщина, которая не замечает или же всего лишь не хочет замечать его неоднократных измен. Странная женщина всё же, даже, видимо, сама не осознаёт своих достоинств! — Я же считаю иначе, — её голос прорезал тишину. Свет, что падал из окна, освещал только Маркуса и примерно метр с обеих сторон от него. Он не подал даже виду, что слушает её, ведь как она может что-то считать. Ведь она ничего не знает, никого и ничего не знает. Наверняка, как думал Маркус, она была из богатой семьи, её отец обеспечивал её и её мать, они жили под облаком счастья, в полном достатке, жизнью, о какой, наверное, мечтает каждый. В компанию же она попала, вероятно, просто из-за своей гордости, наверняка, в очередной ссоре с родителями взяла и высказала то, что сама всего добьётся в этой жизни, и ничего ей больше от них не нужно. Именно такое впечатление сложилось об этой женщине в воображении у Маркуса после её слов, он даже, на секунду закрыв глаза, видел её жизнь, словно в ускоренной прокрутке, понимая, что ранее ошибся, и у него нет ничего общего с этой особой. — Мне кажется, вы не правы, — видимо, взяв свою волю в кулак, возразила ему она. — Наверняка она всё знает, понимает и, конечно, принимает. Она терпит всё это из-за любви, готова идти за этим человеком до конца, надеясь, что когда-нибудь тот одумается, и в тот момент она будет рядом с ним. Или же просто боится перемен, её жизнь почти сложилась, и, чтобы принять столь серьёзное решение, ей необходимо время, как можно больше времени, — её голос стал тихим, едва слышным, но Маркусу удалось уловить каждое её слово. — Ты так говоришь, как будто знакома с этими людьми, — усмехнулся Маркус. — Откуда ты это знаешь? — поинтересовался он и обернулся. Ему понравились её слова, её, высказанные ему так открыто, мысли, то, как она это преподнесла. Маркусу не терпелось на неё посмотреть, на человека, избавившего его от гнева и других отрицательных эмоций. Он почувствовал то, что властвование гнева закончилось, как только она начала говорить, и даже то, что она поставила его слова под сомнения, ничуть не разозлило Маркуса. Эта женщина умело, и, видимо, не совсем осознанно управляла его чувствами, эмоциями, которые впервые за многое и долгое время пали в сражении, без сил, без возможности и даже права подняться, посмотреть в глаза победителю. Он обернулся, ему не терпелось посмотреть на неё, в глаза той, которая так внезапно избавила его от плена своей внутренней стороны. Её внешность, должно быть, равна красоте её голоса и мыслей, и Маркус, к счастью, не ошибся. Если бы он её встретил где-нибудь на улице, не в компании, в каком-нибудь нейтральном месте, то ни за что бы в жизни не поверил в то, что она простая секретарша. Она не была похожа на других, она держалась гордо, статно, уверенно, ясно зная себе цену, ни при каких обстоятельствах не собираясь никому уступать. Маркус, конечно, не поверил бы в то, что её работа заключается в том, чтобы подносить кофе и документы, а если хочешь сохранить работу, ложиться в одну постель со своим начальством и даже, возможно, не раз. Весь этот смрад и стыд был далёк от человека, который, наконец, подошёл к Маркусу, остановившись прямо перед ним. Любопытный, но осторожный взгляд Маркуса, как, вероятно, положено мужчине, прошёлся сначала по её пикантной фигуре, по ярко-алому облегающему платью, доходящему до колен женщины. Затем взор пал на бархатные женские плечи, и Маркусу уже не терпелось к ним прикоснуться. Ощутить их нежность и тепло, попробовать их на вкус, коснувшись их устами, но всё же он воздержался от этой услады. С трудом выведя себя из этого даже манящего безумия, Маркус продолжил, представ глазами к её шее, поднявшись выше, к её губам, укрытым лёгким слоем блеска, острым скулам, ещё больше подчёркивающим её черты лица, глубоким и проникновенным глазам, где была непоколебимая строгость и, вероятно, небольшая крупица нежности. Он выиграл этот бой, ведь женщина спустя мгновенье тихо отвела глаза, сжав губы, и, глубоко вздохнув, произнесла. — Я слишком хорошо знаю моего мужа, мистер Кейн, вы не в праве его судить, как и судить меня, — достаточно твёрдо произнесла женщина. — Я изучила вашу характеристику, но в ней, к счастью для вас, не нашла ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ещё несколько минут назад он ненавидел их нового президента, проклиная её существование, однако сейчас этой новости он только удивился, заметно изменившись в лице. Вопреки тому, что она его начальник, Маркус не спешил с извинениями, даже не собирался ничего говорить, ведь извиняться перед женщиной явно не в его характере. Впрочем, ничего такого он ей не сказал. Вдобавок он о ней ничего не знал, а о её статусе тем более, в чём, скорее, её вина, чем его. — Джейк говорил о вас много хорошего, поэтому, думаю, вы мне поможете. Я хочу узнать, как можно больше о компании, — видимо, уже почувствовав себя президентом, требовательно проговорила женщина. — Вот только лучше будет, если мы перейдём в более приятное место, где хотя бы есть электричество, — усмехнулась она, прикусив губу. Его поразил её подход, как и прежде уверенно, бесстрашно, словно она никогда в этой жизни не получала отказа. Всё, впрочем, может быть, с такой-то внешностью эта женщина могла и может добиться многого, однако всё-таки не всего. — Плохой ход: флиртовать при первой же встрече. Однако если же вы останетесь в этой компании, то явно многого добьётесь, — его губами овладела широкая улыбка, а глаза привычно сузились. — Я не флиртую, — женщина просмотрела в сторону, убрав несколько прядей волос с лица, и её усмешка приобрела едва ощутимый азарт. — Правда? — Маркус подозрительно на неё посмотрел. — Да, — не менее скоро оправдалась она. — Просто, — протянула женщина. — Сегодня Рождество, день, когда я не хочу быть одной. Как вы сказали, мой муж сейчас мне где-то с кем-то изменяет, — ей было ужасно больно об этом говорить, и эти подозрения Маркуса подтверждало её лицо, её сжимающиеся губы, её скрещенные на груди руки, опущенный взгляд. — Поэтому, — она попыталась улыбнуться. — Я хочу приехать домой, с кем-нибудь выпить шампанского на брудершафт, поговорить, отвлечься от этого всего. Но так же я не могу оставить вас здесь, не хочу, чтобы и у кого-то ещё не сложился этот праздник, — теперь уже не скрывая своей мягкости и тепла во взгляде, произнесла женщина. Она посмотрела на него уже совсем иначе, без строгости, спокойно, даже несколько устало. Его вечер, этот праздник уже просто, наверное, не мог стать ни лучше, ни хуже, и ему так же не хотелось всё портить этой женщине. За неистово короткое время он по-настоящему понял её, пожалел, как и прежде, и то, что она стала их президентом вместо него, уже не имело для Маркуса никакого значения. Ей в ответ он только кивнул, слегка усмехнувшись, сразу же после отвёл глаза в сторону окна, дабы насладиться этой красотой ещё минуту, однако затем всё же оторвал свой взор от ночного Манхэттена. — Как твоё имя? — поинтересовался Маркус, дабы знать, в чей плен он попадёт сегодня. — Эбби, — проговорила она, переступив порог. — Я возьму твоё пальто, — Эбби скрылась за поворотом, пойдя вдоль по коридору, и Маркус так же не заставил себя долго ждать. Наверное, Маркус никогда не умел управлять своими эмоциями, гневом в особенности. В гневе человек способен на любые безрассудные поступки, и Маркус это знал не понаслышке. Гнев, словно чёрт, сидящий внутри человека, чёрт, который в детстве не наигрался, которого вечно во всем ущемляли, гнобили, и он, завладев человеком, заставляет его всё разрушать, всё ненавидеть. Однако на любого черта всегда была управа, у Маркуса же — это было время. Только время было способно вырвать Маркуса из цепких лап гнева, скоротать его пребывание в плену эмоций. Одному лишь времени прежде это было подвластно, одному лишь времени до сегодняшнего дня.