***
Ты никогда не отличался храбростью. Верил в привидений и монстров в шкафу, вздрагивал от случайного шороха или резкого дуновения ветра за окном. А ещё – до жути боялся аниматроников. Одно упоминание об этих забавных поющих зверушках, от которых была без ума вся детвора твоего возраста, могло повергнуть тебя в ужас и заставить удариться в слёзы. Всё это, в сочетании с не по-мальчишески покладистым и мягким характером, не прибавляло тебе особого уважения в глазах сверстников. Так что неудивительно, что своими единственными друзьями ты считал коллекцию плюшевых игрушек из пиццерии, - с тех пор, как отец как-то принёс их домой, ты с ними практически не расставался. Особенно с Фредбером – золотистым медведем в маленькой шляпке и галстуке-бабочке, которого ты таскал с собой практически везде. Да, остальные дети нередко над тобой потешались. Я тоже не оставался в стороне. Малявка, хлюпик, плакса…уже и не вспомнить, сколько обидных прозвищ ты услышал в свой адрес. Однако одними насмешками я не ограничивался: особое удовольствие мне доставляло другое. Ты ведь помнишь Фокси? Тот лис-пират из пиццерии? Он всегда нравился мне больше остальных. Отец как-то принёс с работы его маску, которую я без особых церемоний присвоил себе. Ничто не доставляло мне такого удовольствия, как подкараулить тебя где-нибудь в этой маске – и выскочить, грозно рыча, когда ты подойдёшь ближе. Твоя реакция всегда была предсказуема: вскрикнуть от ужаса, упасть на пол, свернуться калачиком и зарыдать, утирая ладонью слезы. Это веселило меня больше всего. …Тот день должен был стать твоим пятым днём Рождения. Отец решил, что раз это твой первый настоящий юбилей, нужно отметить его с подобающим размахом. Местом для празднования избрали пиццерию Фредбера – самую крупную и известную по всей округе. Вдобавок ко всему, было решено пригласить на праздник всех твоих знакомых – отец наивно полагал, что раз они твои сверстники, у всех вас наверняка хорошие отношения. В общем, все были в восторге и буквально считали дни до предстоящей вечеринки. Все, кроме тебя. Когда ты узнал, где будет проходить праздник, то пришёл в ужас. Не произнеся ни слова ты, спотыкаясь, убежал к себе в комнату и забился под одеяло, обливаясь слезами и в отчаянии, почти в исступлении крича, что не хочешь туда идти. Пока отец использовал все своё красноречие, чтобы убедить тебя выйти наружу, я не мог перестать смеяться. Какой ещё ребенок будет бояться идти на собственный день Рождения? На праздник тебя буквально затащили силком. Едва переступив порог пиццерии, ты юркнул под ближайший стол, спрятавшись за складками бархатной алой скатерти, откуда сразу же донеслись приглушённые всхлипывания. Давясь от смеха, я, Ал, Бен и Сью извлекли тебя из-под стола, прикидывая, какую шутку провернуть сегодня. Идея не заставила себя ждать. «Почему бы нам не помочь мальцу подойти поближе! Он будет в восторге!» «Нет! Пожалуйста!» В тот день ты, казалось, был взволнован даже сильнее обычного. «Ну же, давайте немного подсобим пареньку. Думаю, он хочет познакомиться с мистером Фредбером лично!» «Нет! Я не хочу туда идти!» «Слышали? Он хочет подойти даже ещё ближе!» Под дружный хохот и улюлюканье тебя подхватили на руки и поволокли к сцене с аниматрониками. Пока тебя несли, ты не переставал биться и дёргаться, как птица в силках. Много ли ты мог сделать против четверых подростков, каждый из которых был, как минимум, вдвое старше и крупнее тебя? …Я до сих пор проклинаю ту идиотскую, первую пришедшую мне в голову мысль – заставить тебя поцеловать Фредбера. Но тогда её поддержали все. Ты уже выдохся и, прерывисто дыша, из последних сил умолял поставить тебя на землю. «На счёт ТРИ! Раз, два...» То, что произошло потом, я помню, как во сне. И вместе с тем – как ни странно – совершенно отчётливо. Тебя медленно подносят к аниматронику и поднимают к его зубастой пасти. Его челюсти плотно зажимают твою голову. Смех мгновенно стихает. Послышался непонятный режущий слух скрежет, клацнули металлические челюсти Фредбера. На мгновение устанавливается тишина. И вдруг по воздуху проносится еле слышный, но отвратительный хруст. Ты взвизгиваешь – и внезапно затихаешь, обмякнув и перестав сопротивляться. Твоё маленькое тельце безвольно повисает в зубах аниматроника. Из пасти медведя потекло что-то красное и вязкое. Когда я понял, что это, мои виски словно поразил разряд электричества. Кровь. Твоя кровь. Это чудовище только что прокусило тебе голову. Никто не мог сдвинуться с места. Все так и стояли, разинув рты и не сводя глаз с огромного робота. Собрав в горстку все свои силы, я слабо толкнул локтем стоявшего рядом Ала. - Беги за охранником, - просипел я, с трудом сдерживая крик, готовящийся вот-вот вырваться наружу. Ал не пошевелился. - Живее!! – завопил я, чувствую, как к горлу подкатывает тошнотворный ком. Ал вздрогнул, словно пробудившись, нервно кивнул и опрометью кинулся из зала. Вслед за ним выбежали Бен, закрывший лицо ладонями, и Сью, которая не сдерживала своего ужаса. И только я, как вкопанный, всё так же стоял на месте, пытаясь до конца осознать произошедшее. Это всё неправда. Всего лишь сон. Страшный, кошмарный сон. Это ведь был всего лишь розыгрыш! Мы все просто дурачились… Всё не должно было кончиться так!.. В зал ворвался охранник. Кинув быстрый, оценивающий взгляд на сцену, он резко остановился, и в тишине его губы еле слышно произнесли: «Боже правый…». Сбросив с себя оцепенение, он дрожащими руками схватил рацию: - Стив, срочно отключите аниматроников! Одному из детей, мальчику пяти лет, зажало голову в пасти Фредбера! И немедленно вызовите скорую помощь! Слышите?! Да быстрее, мать вашу!! Охранник пытался придать своему голосу больше уверенности, но постоянно срывался на крик. Я его не слышал. Он звучал далеко, будто в кинофильме, раздававшемся откуда-то из дальней комнаты. Словно зачарованный, я смотрел, как крупные капли крови медленно падали из пасти Фредбера, с грохотом ударяясь о пол и скапливаясь в зловещие тёмно-вишнёвые лужи. Я не помню, что было потом. Кажется, один из охранников за руки вывел меня из зала. Брат… Я убил тебя?***
Adrian von Ziegler - Death Dance
- Ты слышишь меня? Осторожно, боясь задеть капельницу, поправляю твою подушку. - Я не знаю, можешь ли ты меня слышать. Ты так и не приходил в сознание. Лежишь, балансируя на тонкой грани между жизнью и смертью, среди кричаще белых стен этой больницы. Твою голову стягивают тугие повязки, на месте лба – уродливое углубление. При одной мысли о том, что будет, если снять бинты, у меня по спине пробегает холод. На больничной койке сидит твой любимый плюшевый медведь. Лучи солнца, попадающие в палату через открытое окно, играют и переливаются на его бархатистой шёрстке. Никак не вспомню, кто принёс сюда эту игрушку, но временами мне кажется, что она следит за мной. Каждый раз, когда я оглядываюсь на него, его чёрные глазки-бусинки словно смотрят на меня с невыразимой обидой и осуждением. Может, это смешно, но я не могу выдержать этого взгляда. Сразу же отвожу глаза в сторону. Тихо и прерывисто пищит кардиограмма, и с каждым днём паузы её всё длинней. Ал и Бен стоят молча, опустив глаза в пол. Я первым решаюсь нарушить затянувшееся молчание. Наклонившись к кровати, я осторожно сжимаю твою посиневшую, холодную руку. - … Прости меня. Сью достаёт из-за пазухи небольшой букет тюльпанов. Аккуратно поставив его в вазу, стоявшую на тумбочке у изголовья койки, она делает небольшой шаг и тихо произносит: - Мы всё ещё твои друзья. Ал мрачно ухмыльнулся и тоже подошёл ближе к койке. - Ты всё ещё в это веришь? – говорит он, адресуя вопрос не то тебе, не то Сьюзен. Его губы сведены в сломленной, горькой улыбке. Действительно, можно ли считать друзьями тех, кто обрёк тебя на такие мучения? Сью это понимает. Все понимают. Тихо всхлипнув, она быстрыми шагами выходит из палаты. Ал провожает её взглядом, качает головой и тоже направляется к выходу. Остаёмся мы с Беном. Бен неловко топчется у кушетки, не поднимая глаз. Он не знает, что можно сказать. Немного подумав, он легонько хлопает тебя по руке и коротко бросает, прежде чем тоже уйти: - Я всё ещё здесь.***
Знаешь… сейчас, вспоминая твои слёзы, твой страх перед предстоящей вечеринкой, я невольно спрашиваю себя: мог ли ты знать? Быть может, ты чувствовал, чем обернётся этот проклятый праздник, и, как мог, пытался избежать случившегося? Возможно, ты знал, что наша последняя шутка будет стоить тебе лобной доли мозга и реанимации?.. Слишком много вопросов. И ты уже не можешь на них ответить. Я опускаюсь на колени перед кроватью и свободной рукой прикрываю глаза. Вдруг мне показалось, что твоя правая рука еле заметно дрогнула, от чего кровь в моих жилах словно застыла. Дрожащими от волнения руками я что есть сил сжал твою ладонь. Ты ведь ещё жив? Жив, правда?.. Пожалуйста, не умирай. Обещаю, я никогда больше не буду издеваться над тобой. Не буду сам и не позволю другим. Обещаю, впредь ты не услышишь от меня ни одного упрёка. Я не оставлю тебя, каким бы ты теперь ни был. Только не уходи. Я… Ровный и монотонный писк кардиограммы оборвал цепь моих мыслей. Медленно, не осознавая того, что делаю, я опустил руку на твою неподвижную грудь. Ты уже не шевелишься и не дышишь. На твоём лице – теперь уже навсегда – застыло выражение ужаса и отчаяния. Резко я почувствовал настолько сильное, прожигающее чувство вины, что, казалось, сейчас упаду на холодный пол и в диком, истерическом припадке начну кататься по нему и рыдать. Но этого не произошло. Я всмотрелся в твоё лицо в последний раз. Мне показалось, что на щеках в лучах солнца засверкали следы давно высохших слёз. Я с трудом поднялся и тяжело, едва перебирая ноги, направился к выходу. Больше оставаться с тобой наедине я не мог.***
… Они поняли всё по жуткому, мертвому молчанию. Бен потупился, Сью не сдерживала слёз. Ал положил руку мне на плечо. - … Мне жаль. Никто не знал, что так выйдет. Я с яростью оттолкнул Ала от себя. Чувствуя, как голос ломается от злобы и горечи, я прошипел ему в лицо: - Заткнись. Я чувствую – он меня не простил.