Лида-Луиза

       Я думаю, все девчонки в своё время увлекались сказками, и любимым у них было одно: как восхитительная красавица и прекрасный принц находят друг друга. На мой взгляд, самое привлекательное в сказках – это их полное несоответствие реальному миру. Меня зовут Лида-Луиза, и я родилась в городе Салем, штат Орегон. Моя мать, которая когда-то пела в школьном хоре, дала мне имя джазовой артистки из романа Сэлинджера в надежде на то, что я осуществлю её мечту. В какой-то степени, её желание сбылось: я неплохо пела и уже с младшей школы выступала и с хором, и сольно. В общем, у меня были все данные стать гордостью семьи, кроме внешности. Я, конечно, смотрела сериал, где главной героиней была дурнушка, но стоило ей пару раз сходить в салон красоты, как – бац! – она уже истинная королева красоты, перед которой склоняются все, кто раньше издевался. Боюсь, что мои недостатки маской для лица и двадцатью бигуди не исправишь. Моя мать всю жизнь была признанной симпатяшкой, а отец играл в бейсбол. Они были Королевой и Королем школы на выпускной, поженились спустя пять лет, а моя старшая сестра Вики появилась у них на четвертый год благопристойного брака. А спустя ещё шесть лет родилась я. Как и у всякого уважающего себя американского семейства, у нас на каминной полке стояла общая фотография, которая была сделана на мой седьмой день рождения. Папа, мама и Вики смотрелись как августейшее семейство с прекрасной принцессой, а меня фотограф, сжалившись, развернул спиной к объективу, и я представляла собой лишь несуразное платьице на ножках, да огромную соломенную шляпу с лентой в тон. Не знаю, какая такая злосчастная комбинация генов сделала меня несуразным тощим и сутулым созданием с одним плечом выше другого, плоской грудью и костистыми руками. Маленькие колючие глазки, большой и длинный нос, тонкие губы, перманентно готовые сложиться в издевательскую улыбку, и непослушные черные волосы, которые напоминали тело дохлой вороны, – вот мой портрет, без преувеличений и прикрас. Естественно, моё детство из-за этого не было безоблачным: в школе меня не особо жаловали и с удовольствием дразнили, но ровно до того момента, как я сочившимся ядом голосом не ставила зарвавшегося наглеца на место, а друзей у меня было мало. Часто я слышала перешептывание родителей о том, что у меня лишь «период «гадкого утёнка»; что мне стоит лишь повзрослеть, и я непременно похорошею. Как же. В январе этого года мне исполнилось восемнадцать, а я как была уродиной, так ею и осталась. Но я вступала в ту часть своей жизни, когда нужно было делать выбор, и я решила остановиться на том, что получалось у меня достаточно хорошо: на пении. Родной город за свою недолгую жизнь я успела возненавидеть всеми фибрами души, и потому я стремилась поступить в университет где-нибудь как можно дальше от Салема. Сначала я искала высшее учебное заведение на территории родных Штатов, а потом решила рискнуть и замахнуться на заграничные колледжи. Я перерыла весь интернет, перебрала сотни и тысячи вариантов, но, в итоге, мой взгляд привлек красочный буклет с надписью: «Нам нужны таланты!». Сеульский Университет набирал студентов-иностранцев на специальности, так или иначе связанные с культурой, и вокал там присутствовал. Я не знала ровным счетом ничего о Корее: ни языка, ни правил этикета, ни менталитета, но что-то подсказывало мне, что этим вариантом стоило воспользоваться. Это звучало как безумие чистой воды, но я решила попробовать, ведь терять-то всё равно нечего: в Салеме меня не держала ни любовь, ни дружба. Я отправила свой табель в этот храм науки, и мне повезло: через неделю пришел положительный ответ. Это, разумеется, воодушевило меня, и я засела на учебники, невзирая на вялые протесты родни, которая не понимала, зачем мне понадобилось получать образование в такой дали. Близкие немного поутихли после того, как Вики – моя сестренка, которая была королевой школы, а сейчас собиралась замуж за парня, который наследовал большую цепь заводов по производству зубной пасты, – заметила, что Корея – это наилучший вариант для меня. – Они же там все страшные, как смертный грех, – проговорила она, изящно подперев голову холеной рукой. – Только там Лида-Луиза сможет найти себе мужа. Я решила не сообщать Вики, что она мыслит стереотипами, и это само по себе плохо, а попросту продолжила штудировать справочную литературу. Ускоренный курс корейского, естественно, быстрых плодов не дал, но я хотя бы могла отдаленно понимать, что от меня хотят. Тем более, я планировала учиться с иностранцами, которые, как я надеялась, поголовно владели английским, так что мыслей о возможном языковом барьере у меня почти не было. *** Учебный год в Корее начинался с февраля, и потому я чувствовала себя несколько непривычно, готовясь к университету посреди зимы, но, увы, не я устанавливала правила. Вылетала я в январе, когда снег падал с небес на благословенную салемскую землю. Вся родня приехала проводить меня, и на некоторых лицах я заметила облегчение. Каюсь, я сама его ощутила, стоило только самолету оторваться от земли. Через миллиард часов мучительной тряски в воздухе железная птица, наконец, приземлилась в Сеуле. Я была слишком усталой, чтобы обращать внимание на окружающие красоты, поэтому просто села в такси, сунув водителю бумагу с адресом и заставив беднягу возиться с моим чемоданом. Уже через час желтый автомобиль затормозил перед зданием университета, и я, расплатившись и поблагодарив бога за то, что шофер принял доллары, подхватила чемодан и направилась к своей будущей альма-матер. Студенты-иностранцы всех цветов и мастей уже стояли у ворот, внимательно слушая смазливенького юношу, который говорил по-английски с довольно явным акцентом. Однако он достаточно четко объяснил нам, что делать и куда идти. Ким Чунмён (а именно так и звали услужливого молодого человека) помог нам с документами, а потом проводил до общежития, постоянно вежливо улыбаясь и расхваливая свой родной город. В иных условиях я бы с удовольствием его послушала, но полет, новое место жительства и местный язык, такой непривычный ушам, меня добили. Сил моих хватило только на то, чтобы притащиться в комнату, в которую меня определили, и, поставив чемодан на пол, бухнуться на одну из кроватей лицом вниз. *** – Эй, ты не задохнёшься? Эй! Я досадливо поморщилась и скатилась с кровати. Встав на ноги, я собиралась было высказать той, что нарушила мой сон, всё, что я о ней думаю, но сразу же захлопнула рот: у меня было две соседки по комнате, и сейчас обе присутствовали на месте. И вот тогда мне захотелось завыть. Одна из них, брюнетка, которая представилась как Пилар, была из Испании. Жгучие черные глаза, страстные пухлые губы, безупречный профиль и темные волнистые волосы до середины спины – ну чем не Кармен? Вторая – англичанка по имени Эвелин, та самая, что разбудила меня, была полной противоположностью: голубоглазая блондинка с точеным лицом и милой улыбкой. Ни дать, ни взять – ожившая Барби. И именно мне повезло жить с этими сногсшибательными красотками. Просто блеск. Горький жизненный опыт подсказывал мне, что порой самые прекрасные внешне люди оказываются гнилыми изнутри, так что я не спешила сближаться с этими Принцессами Диснея, просто рассказав им вкратце о себе. *** Учеба началась в один из самых холодных дней в году, и я вкатилась в здание университета, больше напоминая самой себе морскую звезду. Как оказалось, Эвелин, одна из роскошных дамочек, с которыми я жила, была определена в одну группу со мной. Англичанка даже села рядом, улыбнувшись и продемонстрировав мелкие жемчужные зубки, будто мы закадычные подруги. О, разумеется, я верю златовласой нимфе, которая тут же отвернётся от меня, познакомившись с кем-нибудь посимпатичнее. Как оказалось, тут не любили попусту терять время, и нас – обучавшихся на факультете вокала – сразу же протестировали на, собственно, умение петь. Когда на кафедру взошла я, по аудитории пронесся шепоток, а один из парней, сидевших впереди, что-то бросил по-корейски. Его соседи шумно захохотали. Я, степенно проигнорировав весельчака, исполнила песню, подготовленную заранее, и все остальные студенты снова зашушукались, но уже по другой причине. Кто же мог подумать, что у такой уродины есть талант? Меня оценил даже преподаватель, что было довольно приятно, и я, исполненная гордости, пошла к своему месту. Преодолев примерно половину дистанции, я подняла глаза и случайно встретилась взглядом с одним юношей. Он не сидел за партой, а стоял у двери, спрятав руки за спину. Это был явно местный житель, о чем свидетельствовал и разрез глаз, и уверенная манера держать себя. Высокий, смуглый, гибкой, с ласкающим взором бархатных карих глаз, он был, казалось, весь соткан из чувственности. Он подмигнул мне, улыбнулся и показал большой палец. Я быстро отвела глаза и, ударившись ногой об стол, бухнулась на своё место рядом с Эвелин, моля бога, чтобы мои буйные кудри укрыли от любопытных взглядов внезапно запылавшее лицо. – Ты прекрасно выступила, – вымолвила моя соседка. – Молодец. – Спасибо, – пробурчала я. – А кто этот человек, что стоит у двери? Англичанка обернулась и издала едва слышное: «Ага!». – Это Ким Чонин, – пояснила она. – Он и ещё одиннадцать ребят формируют музыкальную группу на базе университета, и я слышала , что они подыскивают таланты для бэк-вокала и разогрева. – Понятно, – вяло кивнула я. Замечательно. Этот парень – писаный красавец и будущая знаменитость. Что ж, хотя бы вкус у меня хороший. – Держу пари, они выберут тебя. – заговорщицки прошептала Эвелин, наклоняясь ближе. – У тебя потрясающий голос. Спасибо, конечно, за комплимент, подруга, но вряд ли меня возьмут выступать на сцене. Набравшись смелости, я обернулась, чтобы посмотреть на этого Чонина, но того уже и след простыл. Глубоко вздохнув, я села прямо и со у видом уставилась на кафедру, где хилый юноша тянул что-то гнусавым тенорком. *** Постепенно жизнь вошла в колею. Я училась правильно петь, постоянно выслушивая похвалы по поводу своего таланта, а после учебы делала домашнее задание, звонила родителям и рассказывала, как у меня дела, несколько приукрашивая действительность. Порой я перебрасывалась парой слов с соседками по комнате, но ни в какую не желала участвовать в вечеринках, по опыту зная, что они обязательно выльются в издевательства, слишком личные вопросы или дурацкие конкурсы. И потому я продолжила практиковать свой полузатворнический образ жизни, до глубокой ночи сидя за письменным столом с учебниками, среди которых почётное место занимал «Корейский язык». Когда весна уже полностью вступила в свои права, и природа пробудилась, я этого и не заметила, так как в очередной раз торопилась на занятия, игнорируя щебет Эвелин, вцепившейся мне в локоть. И в холле альма-матер мы увидели их. Двенадцать человек, от которых словно бы исходил свет, стояли плечом к плечу и с улыбками отвечали на вопросы кучки студентов, окруживших их. Не нужно было и спрашивать, кто эти люди, ведь повсюду были развешены плакаты с надписью «EXO. Гордость нашего университета». Казалось, моя голова полностью потеряла власть над ногами, так как я вдруг оказалась рядом с этими божествами, среди которых оказался и тот самый Ким Чонин. Одет он был, как и одногруппники, в самые обычные вещи, но статус был виден сразу. Самым ужасным оказалось то, что это смуглое божество заметило меня и, улыбнувшись, помахало, выдав: – Ты же Лида-Луиза, так? Эта фраза стала своеобразным сигналом: прочие одиннадцать Аполлонов синхронно повернули головы ко мне. Среди них я узнала услужливого Чунмёна, который помогал иностранцам в первый день учебы. Остальные же юноши были мне не знакомы. – Это та самая девушка, о которой я говорил вам, – не дождавшись моего ответа на очевидный вопрос, с воодушевлением проговорил Чонин. – Она прекрасно поёт, и её выступление будет предшествовать нашему дебютному шоу. Воцарилось неловкое молчание, во время которого эти ребята сканировали меня взглядами. Не нужно было обладать навыками физиономиста, чтобы понять, что им увиденное не понравилось. – Что ж, – замялся Чунмён. – Лида-Луиза... Э-э-э... Приятно познакомиться. Один из парней, невысокий, с узкими глазами и выкрашенными в карамельно-рыжий волосами, сердито прочистил горло и нарочито громко промолвил: – Чонин, можно тебя на минуту? Молодые люди отошли в сторону, и тот, что пониже начал что-то втирать смуглому, оживлённо жестикулируя. А я, всё мгновенно поняв, бросила: «Нам пора, простите!» и умчалась прочь, преследуемая вездесущей англичанкой. Ещё никогда я так не переживала из-за своей внешности, и, возможно, во второй раз в жизни я с трудом сдерживала рыдания. Неужели внешность, действительно, имеет такое большое значение? Добежав до аудитории и проскользнув внутрь, я начала с интересом возиться в своей сумке, чуть ли не по пояс погрузившись туда. – Я думаю, они всё же возьмут тебя на разогрев, – понизив голос, высказала Эвелин. – Лучше тебя никто не выступит. Что ж, она, возможно, права, но что значит талант без красивой вывески? Меньше, чем ничего. Этот день прошел для меня, как в тумане. Я изо всех сил старалась не попадаться на глаза ни Чонину, ни прочим парням из его группы, и потому каждый перерыв исправно отсиживала в туалете. Было непросто выкинуть из головы ту утреннюю ситуацию, но пришлось, ведь ясно, что мне ничего не светит. Они предпочтут любую девушку с факультета вокала, чьё лицо не отпугнет потенциальных поклонников, а это значит, что шансы были у любой, кроме меня. Ну и что? Ничего нового. Всю свою жизнь я боролась с этой нездоровой приверженностью людей к ярким фантикам, доказывая, что внутренний мир и талант значат ничуть не меньше. Как назло, меня занесло в страну, где внешность – это наиважнейший фактор, и тут оказалось ещё сложнее. Сама виновата. Под вечер, когда мы с англичанкой, возомнившей себя моей подругой, шли за верхней одеждой, нас окликнул заведующий кафедрой. Это был лысый и плюгавый человек в круглых очках и костюме песочного цвета. Догнав нас, он отдышался и пригласил к себе в кабинет. Обеих. Поднимаясь за заведующим по лестнице, я молилась, чтобы это не было связано с группой и выступлениями на разогреве. Как оказалось, напрасно: все двенадцать сидели в кабинете главы кафедры в расслабленных позах и с непроницаемыми лицами. Когда мы с Эвелин уселись напротив заведующего, он сразу же перешел к делу: – Дорогая Лида-Луиза, мы бы хотели использовать ваш голос на разогреве у группы, но, согласитесь, ваша внешность не особо стандартна. Потому мы пришли к компромиссному выводу: как насчет того, чтобы наделить лицо вашей очаровательной подруги вашим талантом? Я ошарашенно уставилась на него, переспросив: – То есть, вы предлагаете, чтобы Эвелин стояла на сцене и открывала рот, а я пела за кулисами? Заведующий пожевал губами. – Примерно так, – неохотно признался он. Что ж, за восемнадцать лет я свыклась со своими несовершенствами и потому не стала тратить время на выяснение отношений. Я просто решила ответить этому типу что-нибудь погрубее и выйти из кабинета, хлопнув дверью. Хоть лицо бы сохранила. Но вместо меня, к вящему удивлению всех присутствовавших, заговорила англичанка: – Это просто ужасно, сэр, и я не собираюсь в этом участвовать! Вы обязаны позволить Лиде-Луизе спеть самой! Я уставилась на соседку, открыв рот от изумления. Эй, куколка Барби, если бы ты являлась сучкой, ненавидеть тебя было бы легче... Не в силах терпеть установившуюся после этого паузу и испытующий взгляд заведующего, я, признаюсь, слегка психанула. Вскочив со стула и опрокинув его, я вылетела из помещения со скоростью кометы. Я пошла быстрым шагом по коридору, молясь, чтобы никто не пошел за мной, но сегодня, кажется, все высшие силы сговорились делать всё назло мне: за спиной послышались торопливые шаги, и я обернулась. ЧонИн догнал меня в два счета, ухитрившись при этом не запыхаться. Он озорно улыбнулся и проговорил: – Куда ты, Лида-Луиза? Не хочешь ли обговорить все детали? – Обсуждать-то особо нечего, – отозвалась я, разводя руками. – Вам нужна смазливая белокурая леди, и тут я ничем не могу помочь. – Напротив, – помотал головой юноша. – Нам нужен талант. И ты идеально подходишь под эти критерии. – Но заведующий так не считает, – возразила я, прислоняясь плечом к стене. – Ему кажется, что моё лицо недостаточно кассовое. Чонин глубоко вздохнул. – По-моему, ты здесь единственная, кто придает слишком большое значение внешности. – заметил он. Я горько усмехнулась. Что ж, терять мне нечего; я пойду ва-банк и проверю, что именно ты думаешь, красавчик. – А ты мог бы влюбиться в девушку с такой внешностью? – в лоб спросила я. Мой собеседник потупился и закусил губу, и этот ответ был яснее всяких слов. – Так я и знала, – я собралась было уйти, но Чонин схватил меня за руку. – Я прошу тебя выступить с нами, – проговорил он. – Прошу по-дружески. И я очень надеюсь, что ты не откажешь мне. Я внимательно посмотрела в его бархатные глаза. Да, разумеется, никаких шансов у меня не было, что тут говорить, но это выступление означало совместные репетиции и шанс узнать друг друга получше. А дружба – это всё же лучше, чем ничего. И я, улыбнувшись, согласно кивнула. Чонин просиял и сжал мою ладонь.