Тень тени от тени

Она приходит к нему, накручивая на палец провода от больших наушников, которые он сам ей смастерил, беззвучно напевая какую-то песенку и неровным шагом идя по лесной тропинке, которая раньше была тротуаром. Она приходит, совершенно не зная, зачем, и если бы Дугов спросил её об этом, то она бы только покачала головой, но он не спрашивает и даже не удивляется. Он отстукивает приветственное: «Здравствуй, Эл», но она проходит мимо, неспешно забираясь вверх по «Дуге», и Дугов только пожимает плечами. Какое ему вообще дело. Пришла да и пришла. Ах, Эл? Это такая игра в людей, которую начал Дугов, а ей пришлось поддержать. Ей нет особой разницы, кем быть: Любеч-1, Любченко или Эл, но Эл звучит коротко, просто и не напоминает о брате, которого она не особо жалует. Она по возможности старается избегать упоминания своего названия, брата да и жизни вообще, но сегодня она пришла, а значит… Впрочем, скорее всего это ничего не значит.     Она садится на самый верх его станции и, сняв наушники, молча смотрит не то на небо, не то на лес (Дугову не особо интересно), а он стоит рядом, не садясь и через час, и через два, и они оба молчат, потому что говорить им в сущности не о чем.     Дугов бросает на нее пару быстрых взглядов, чтобы оценить общий вид и отметить, что с прошлого раза ничего не изменилось, только разве что плешь на левой стороне головы стала чуть крупнее. Но больше он на нее не смотрит: Эл вызывает не самые радостные воспоминания.   — Ты хотя бы второй, — просто, но с каким-то упреком, говорит она, будто он о чем-то спрашивал ее ранее. Ранее, чем несколько лет назад. — Чернобыль Второй. Ну вроде Николая или Александра.     Ее слова падают монолитными неотесанный глыбами, панельными стенами рушащегося общежития, голос сиплый, едва живой, но Дугов сразу понимает, о чем она, отмечая, что Эл ни с кем не говорила не один год. Он думает, что его голос будет звучать не намного лучше, но проверять не хочет.   — Бред, — коротко отстукивает он каблуком ботинка, — я просто «два», индекс через тире, не порядковый номер.     Эл ненадолго замирает с приподнятой зачем-то рукой, а потом опускает ее, хмурясь. Дугов думает, что она не поняла, совсем увязнув в своих мыслях и растеряв былые умения, но он не намерен давать ей никаких поблажек, он не говорит, ни с кем и никогда, сделав исключение лишь один раз и больше не собираясь, даже если от этого будет зависеть всемирное счастье. Он хочет повторить свои слова, отстучав медленнее и четче, но Эл тихим голосом отвечает:   — Пусть, — она почему-то тоже хочет говорить азбукой Морзе, порываясь отбить ответ костяшками пальцев по железу, но потом снова убрав руку, — я и того меньше. Тень тени, «один», как будто Любеч вообще ноль.     Она улыбается, вроде и не зло, но из-за странной внешности кажется наоборот, а Дугов на это отстукивает двенадцать коротких точек* — смеется, но его лицо совершенно равнодушно.   — Ты тень тени от тени, — стучит он дальше, и Эл вопросительно поднимает глаза.   — Ты — моя тень, я — тень Чернобыля, который тень самого себя. Он, конечно, строит из себя самого крутого, но куда уж там.     Дугов зло оскаливается, уставившись с «Дуги» против обыкновения вниз.   — Тень тени от тени, — повторяет Эл тихо, но навряд ли она может громче. — Мне нравится.     Дугов, если бы мог, закатил бы глаза, но так только помехи начинают рябить сильнее. Надо же, кому-то это может нравиться.   — У тебя хотя бы не забрали станцию, — снова упрекает она, хотя голос по-прежнему бесцветный. Теперь упреки — ее единственный способ начать разговор, но Дугов молчит — тут ему нечего возразить.   — И мародеры не грабят твоих жителей. — Еще одна попытка.   — Потому что их нет, — сурово чеканит он, и тут неясно, что хуже. Он долго думал над этим, но решил оставить подобное Припяти, потому что людей на его территории всё равно никогда больше не будет.     Они снова замолкают на целый час (или больше?), потому что накопленные годами молчания упреки кончились, а потом Дугов просто прыгает вниз, но совершенно бесшумно, Эл даже не вздрагивает и не удивляется. Он возвращается через какое-то время, подходит к ней и наклоняется.   — На. — Дугов сует ей в руки какую-то коробочку с большой кнопкой и проводами. — Если будет совсем скучно — стучи. Настрой его на 18990-ую волну или ищи стук «Дуги», он теперь везде. Ну и наушники не забудь, без них не работает.     Странная забота, совсем не в его стиле, Эл знает это, поэтому быстро прячет самодельный и довольно странный телеграфный ключ, пока Дугов не передумал.     А он уже и забыл об этом, вспомнив, как настраивал связь с Зиной, как сутками без перерыва собирал какие-то автономные аппараты, бывшие на грани фантастики, с каким энтузиазмом после объяснял девушке их устройство и принцип работы (а ей, надо же, было интересно его слушать), и всё это было, казалось, вчера. Или лет сто назад, и без каких-либо промежуточных величин.     Эл ничего не знает об этой истории, Дугов позаботился, чтобы не узнал никто, но от этого легче не стало, а было по-прежнему мерзко, гадко и пусто.     У Эл свои проблемы: ей бы как-нибудь выжить, сохранить имущество еще живущих от постоянных мародеров, решить, наконец, что лучше и отпустить людей, которых она и так уже не держит. Она бесконечно устала от всех этих мелочей, ей давно хочется залечь на дно и зарыться в холодный ил, как сделали это Подлесный с Нагорцами, она даже не входит в ЧЗО, а, кажется, была в ней с самого начала.     Но Эл никогда ничего не расскажет и стучать ему тоже не будет, это было ясно с самого начала, но она, конечно, оценила его странный акт заботы. Этого мало, чертовски мало, но Дугов не тот, кто в состоянии дать больше, а Эл — не та, которой это «больше» нужно.     Когда-то они неплохо общались; он был не так мрачен, а она не так рассеянна, он не ненавидел людей, а она вроде бы вообще их обожала. Но это было так давно, еще раньше, чем те самые сто лет. Теперь Дугов понимает, что на самом деле значит быть городом, и как ощущает себя Чернобыль, путаясь во временных рамках. Но ему плевать, что там чувствует Чернобыль, проживший не один век, ему бесконечно обидно, потому что сам он этого никогда не узнает и не проживет даже четверть его возраста. Ему остается лишь предполагать и догадываться, а ещё раскаиваться, сожалеть и ненавидеть. Уже привычная ненависть стала главным и, наверное, единственным признаком того, что он еще есть. Но Эл не разделяет его негативных чувств и давно ушла гулять по «Дуге», которой у самой уже больше нет. Чем живет она, он не знал да и сомневался, применимо ли это понятие к тени тени от тени. Забавно: шутливое прозвище, а подошло лучше, чем все его предыдущие клички.     Дугов отворачивается от развалин себя же, на которые пялился всё это время, и переводит взгляд на Эл, неровным шагом ходящую по железным балкам. Ветер нещадно бьет ее, пытаясь сбросить, станция скрипит и надрывно воет, грозясь в любую секунду рухнуть, но Эл ничего этого не замечает, бродя туда-сюда и, кажется, даже закрыв глаза.     Дугову немного неуютно: видеть кого-то постороннего на его станции непривычно, неправильно и неприятно, сразу же хочется столкнуть наглеца в пропасть, но он ничего не делает, спрыгнув на несколько ярусов вниз и понимая, что справедливым будет не мешать. Эл не так часто приходит к нему, и он сможет выдержать ее присутствие, в конце концов, она же просто ходит, даже не прыгая и не летая.     Неужели разучилась? Или боится?     Прождав еще с полчаса, Дугов поднимается обратно, застав Эл, стоящую у самого края. Всего одно касание, и можно легко увидеть ответ на его вопрос, но он не хочет этого. В любой другой день — да, но сегодня он подозрительно добр, поэтому просто встает рядом и отстукивает свой вопрос каблуком ботинка.   — Надеюсь, ты еще не разучилась…   — Летать? — резко, слишком резко для тени тени от тени перебивает она и поднимает на него большие глаза, покрытые мелкой рябью. — Или падать вверх? Так ты это называл?   — Без разницы. — Дугов раздражен и уже думает отказаться от своей затеи, но даже его ненависть в этот день не так сильна, и он успокаивается.   — Честно? Не знаю. — Ее голос снова бесцветный, такой, какой и должен быть. — После… демонтирования я никогда не пробовала, не уверена, что всё еще могу.   — Так давай проверим. — Дугов растягивает тонкие губы в жуткой усмешке, и от того, что он говорит, не открывая рта и поэтому не меняя выражения лица, усмешка становится еще страшнее. — Прыгай.     Эл смотрит на него искоса и прищурившись: она не боится, но и не доверяет ему.   — Дай руку, — говорит она и сама сжимает его узкую ладонь, зная, что если он не выдернет ее, значит, разрешит. Дугов не меняется в лице, и Эл сжимает ладонь крепче. — На счет три? Раз…   — Три, — громко и нахально отстукивает он заранее заготовленную цифру и срывается вниз, утягивая за собой еще не готовую Эл.     Это совсем не так, как тогда, вечность назад, когда он учил прыгать Зину, по невеселой иронии боявшуюся высоты. Тогда он перепробовал тысячу способов и вариантов, но каждый из них, пусть и совершенно абсурдный, был неповторим и навсегда остался в его памяти, а сейчас чуть живая, едва ли не прозрачная рука Эл, сжимавшая его ладонь кажется такой неприятной и чужой, даже пошлой, что Дугов едва может удержаться, чтобы не оттолкнуть ее. Но Эл, видно, почувствовавшая это, сама отпускает его руку и тенью уносится куда-то под своды станции, не желая беспокоить его еще больше. Дугов усмехается, так и не решив, куда именно он сейчас прыгает: вверх или вниз, и, замерев где-то в пространстве, думает, что все правильно, Эл не знает и не могла знать причины, но оказалась куда проницательнее и дальновиднее его.     Позже, снова поднявшись наверх, он с какой-то снисходительностью смотрит на Эл, раз за разом прыгающую вниз ласточкой и изящно взлетающую обратно. Она улыбается, закрыв глаза, а когда прыгает, разбежавшись, то заливисто хохочет, и этот смех так непривычен и неправилен, но Дугов помнит смех Зины, что был здесь же сотню лет назад, и, даже не сравнивая, понимает, что эхо этой тени никогда не сможет затмить тот живой смех.     Он больше не говорит с Эл, делая вид, что его здесь вообще нет, уходя в еще целые дома и складывая, как конструктор, новые приборы и аппараты.     Теперь ему придется делить «Дугу» на двоих и постепенно привыкать к частым визитам Эл, надеясь, что она будет заметна так же сильно, как тень тени от тени.