mermaid

Зимний Солдат прыгает за Капитаном Америка в воду, потому что знает — так надо. Он не знал, правильно ли поступает, убивая невольных свидетелей, выполняя многочисленные задания и покорно давая обкалывать себя всякой дрянью в перерывах между заданиями и криокамерой, но сейчас, — и это он знает точно, — он все делает правильно. Приятно быть в чем-то уверенным. Хоть какое-то разнообразие в его жизни, контролируемой кем-то другим. «У тебя чудный голос, и им ты думаешь обворожить принца, но ты должна отдать этот голос мне. Я возьму за свой бесценный напиток самое лучшее, что есть у тебя: ведь я должна примешать к напитку свою собственную кровь, чтобы он стал остёр, как лезвие меча». Он готов вспомнить. Он смотрит на лицо Стивена Гранта Роджерса и готов вспомнить все, что угодно, если ему это поможет. Если это гарантирует ему возвращение к той спокойной и уютной, как старые тапочки, жизни, Солдат готов стерпеть любые уколы вины, любую боль. Он готов променять свой и без того не самый ясный рассудок на счастливые иллюзии. «Но этому не бывать никогда! Ведь то, что у нас считается красивым, твой рыбий хвост, люди находят безобразным; они ничего не смыслят в красоте; по их мнению, чтобы быть красивым, надо непременно иметь две неуклюжих подпорки — ноги, как они их называют». Джеймс делает то, чего делать совсем не стоит — он копается в своей памяти, выворачивает самого себя наизнанку, пытаясь найти прежнего Баки, а находит лишь острые осколки воспоминаний, острые, как бритвенные лезвия, и почти наяву чувствует острую боль от несуществующих порезов. Зимний Солдат сходит с ума, перебирая в памяти многие и многие обнуления, примерку первых моделей протеза, первые убийства, искренне надеясь, что где-то за всем этим скрывается настоящая жизнь, настоящее счастье, настоящая любовь. Он и не понимает толком, что, если убрать все плохое из его жизни, от Солдата ничего толком и не останется. «…каждый шаг причинял русалочке такую боль, будто она ступала по острым ножам и иголкам;, но она терпеливо переносила боль и шла об руку с принцем лёгкая, как пузырёк воздуха; принц и все окружающие только дивились её чудной, скользящей походке». Когда Барнс наконец добирается до воспоминаний о прошлом того, другого Баки, он все ещё полон рвения вернуть прежнего себя, даже если придется разбить нынешнего вдребезги. Он вспоминает их прогулки с худощавым и невысоким Стивом по ночному Бруклину, фейрверки на четвертое июля, собственный счастливый смех и комнатушку с тонкими стенами и парой кроватей, где в стены за несколько лет въелся неизменный запах лекарств от астмы. Это словно смотреть фильм, где сильно хромает и звуковое сопровождение, и съемка: Зимний не чувствует своей причастности. Единственное, что он чувствует — это неприятное чувство вины, словно он украл что-то, ему не принадлежащее. «…лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала смерти». Баки не чувствует вообще ничего. Ни страха, ни боли, ни разочарования, ни досады на себя за то, что с его задумкой так ничего и не вышло. Единственное, о чем он жалеет — из Зимнего Солдата недостаточно хорошо выбили его собственные желания.