Жидкая удача

Когда Гарри вышел от Хагрида, было уже глубоко за полночь, и с неба, затянутого тяжелыми плотными тучами, вовсю хлестал дождь. Гарри зигзагами двигался в сторону замка, пошатываясь, оскальзываясь на мокрой траве и раскисшей земле и с трудом подавляя тошноту — не стоило, наверное, пить вместе с Хагридом и Слизнортом, да только разве ж откажешься, когда тебе все подливают и подливают? «Гарри, еще чуть-чуть!» «Гарри, ну это же лучшая медовуха в мире!» «Гарри-и-ик Пот-тер, т-ты что, н-не уважаешь н-нас?!» В конце концов эти двое так напились, что прямо на столе и заснули, а Слизнорт потом и вовсе под стол свалился, и Гарри, пользуясь моментом, поспешно выскользнул из хижины с зажатым в руке флаконом с драгоценными воспоминаниями. С зельем жидкой удачи добыть их не составило большого труда — впрочем, теперь Гарри чувствовал себя на редкость паршиво, и виной всему была медовуха. Остановившись посреди зеленой полянки, Гарри резко сложился пополам, но уже через несколько секунд поднялся, с отвращением вытирая губы рукавом мантии. После этого ему стало уже не так скверно, голова слегка прояснилась — сказывалось освобождение желудка от винных излишков и перемещение на свежий воздух. Гарри снова двинулся было к замку, но до сих пор не выдохшийся Феликс Фелицис подсказывал, что нужно идти прямиком к теплицам. Пожав плечами, Гарри сменил направление. Наверное, на главном входе сейчас дежурит Филч или рядом ошивается кто-то из преподавателей. В конце концов, зелью виднее. Из-за сплошной дождевой стены Гарри почти не видел, куда идет; хлестало вовсю, заливало очки, и особенно крупные капли закатывались за шиворот мантии, промокшей насквозь. Наверное, на нем уже нитки сухой не осталось. Наверное, завтра он заболеет. С головы до ног соплями обвесится. Прошла, казалось бы, целая вечность, прежде чем Гарри наконец выбрался к теплицам, по которым дождь стучал так, что грохот издалека было слышно. Петляя между раскисшими грядками, Гарри все еще слегка пошатывался, но продолжал упорно идти вперед. Заметив возле одной из теплиц одинокую фигурку под зонтиком, Гарри вдруг понял, зачем он сюда пришел. — Гермиона! Эй, Гермиона! Фигурка обернулась и подлетела к нему, явно чем-то рассерженная. Несмотря на зонт, мантия Гермионы промокла насквозь, волосы свисали как сосульки, ноги были по колено в грязи. Наверное, она долго бежала, сообразил Гарри. — Гарри, какого хрена?! — давно он не слышал, чтобы она ругалась подобным образом. — Где ты был?! Мы с Роном тебя всю ночь ищем! — Дык это… у Хагрида я был, — невнятно ответил Гарри. — Все это время?! — недоверчиво воскликнула Гермиона. Щеки ее раскраснелись, глаза гневно поблескивали. — Ну, да. Я, между прочим, воспоминания добыл! У Слизнорта! — В самом деле? — Гермиона слегка смягчилась. — Как тебе удалось? Гарри широко ухмыльнулся. — Немного удачи. Слизнорт сегодня был о-очень добрый. Он рассказывал нам с Хагридом историю о рыбке! — при воспоминании об этом его почему-то разобрал смех. — Нет, честно, это было так трогательно! Гермиона посмотрела на него с подозрением. — Гарри, ты пил, что ли? — Всего одну кружку, — он решил умолчать о том, что это была кружка Хагрида размером с небольшое ведро. — Или, может быть, две. Гермиона укоризненно вздохнула. — Пойдем в замок, Гарри. Тебе нужно проспаться. Завтра же заклинания с утра… Она попыталась схватить его за руку, но он решительно воспротивился. — Ну уж нет. Я должен был прийти сюда. И ты, — Гарри посмотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. — Ты тоже должна быть здесь. Наверное, где-то в глубине души я это знал. Я всегда это знал. Со стороны могло показаться, что он несет полную чушь, но Гарри никогда не был так уверен в том, что говорит. Гермиона нервно закусила губу, явно не понимая его. — Ты знал, что я должна быть здесь? Почему? — Потому что так правильно, — просто сказал Гарри. — И то, что Рона сейчас с нами нет, — это хорошо. Это тоже правильно. — При чем тут Рон? — она нахмурилась. — Постой-ка. Да ты ведь пьян, как не знаю кто! Нет, так дело не пойдет. Сейчас мы… Не дав ей договорить, Гарри сгреб Гермиону в охапку и поцеловал так, как никогда не целовал Чжоу, как не целовал вообще никого. Дождь беспощадно хлестал по головам, небольшими ручейками стекая под воротники; порыв ветра взметнул покинутый зонт, и его спицы зашуровали по крышам одной из теплиц. Гермиона отстранила его. Но не сразу. — Ну нет, Гарри, это уж слишком! — она смотрела на него со смесью гнева и чего-то еще, что он определил как легкую заинтересованность. Да, ему определенно не показалось. — Ты понимаешь, что ведешь себя совершенно неадекватно? — продолжала высказывать возмущения Гермиона. — Только не говори, что тебе не понравилось, — Гарри широко ухмылялся. — А должно было?! — Но ты же все еще здесь?.. Гермиона устало вздохнула. Отступить назад она не пыталась, хотя Гарри все еще стоял очень близко. — Ты поступаешь так, потому что злоупотребил алкоголем и из тебя до сих пор не выветрилось зелье. Гарри пожал плечами. — Зелье всего лишь помогло мне понять. — Что понять? — Думаю, ты сама это знаешь. Гермиона горько усмехнулась. — У нас с тобой не очень-то содержательная беседа. — Согласен. Целоваться гораздо приятнее, чем болтать, — объявил Гарри радостно. И потянулся к ее губам. Гермиона вскинулась, намеренная высказать все, что думала по этому поводу, причем стеснять себя в выражениях она явно не собиралась, но в конечном итоге изо рта ее так и не появилось ни звука: Гарри вдруг отпрянул назад и, согнувшись в три погибели, принялся извергать из себя остатки медовухи и несъедобное Хагридово печенье. * * * С тех пор миновало около года, но столько за это время произошло событий, что казалось, будто Гарри и Гермиона стали старше на целый век. Об инциденте возле теплиц они так и не вспоминали — как и о том, что на следующий день Гарри угодил в больничное крыло с кашлем простуженной гарпии, насморком, сильным жаром и, вдобавок ко всему, неукротимой рвотой, которую мадам Помфри списала на гулявший по Хогвартсу вирус, занесенный кем-то из живности Хагрида. Гермиона тогда не отходила от него ни на шаг, вынужденная отлучаться лишь на занятия; даже домашние задания — и те выполняла в лазарете, чем повергла в глубочайшее недоумение Рона. Впрочем, Рон тогда был занят бурным романом с Лавандой и удивлялся не слишком долго. Не было его с ними и теперь — остался лишь стылый дух его поспешного бегства, и горький отзвук от его имени, и пустая койка в палатке, а Гарри и Гермиона снова были вдвоем против целого мира. Не вспоминали они о поцелуе годичной давности даже в тот момент, когда палатку заполнила музыка и Гарри протянул Гермионе руку, увлекая в неторопливый, несколько неуклюжий танец. Не вспоминали — даже когда одновременно потянулись навстречу друг другу и молча, без единого звука переплели пальцы, подаваясь как можно ближе, ощущая тепло ладоней и глядя друг на друга с тем особенным пониманием, когда все невысказанные слова повисали в воздухе — и в них отпадала надобность, потому что существовало нечто гораздо важнее слов. Их губы встретились всего на мгновение — и этого было достаточно, более чем достаточно для того, чтобы дать друг другу безмолвное обещание. Музыка продолжала литься из старенькой магнитолы, а на крышу палатки с равномерным стуком падали крупные тяжелые капли дождя. Гарри знал, что волшебство момента не вечно. Знал, что, когда замолкнет песня и расцепятся пальцы, все будет по-прежнему: вернутся вопросы без ответов и задачи, не имеющие решения, которых так много, что впору составлять список; вернется холод в палатку, вернется необходимость искать крестражи и убивать Вольдеморта, который никак не успокоится. Гарри знал, что теперь может справиться с чем угодно. И зелье жидкой удачи здесь ни при чем.