Квантовые близнецы, или два "А" в пионерских галстуках

      Стенд спрятался на самом отшибе площади, со стороны жилой зоны. Место было выбрано так удачно, что разглядеть что-либо на фоне зелёных насаждений можно было либо в результате тщательных поисков, либо по чистой случайности.       — А если дождь? — я вдавил кнопку в деревянный щит, — размокнет же всё.       — Какой, в бездну, дождь? Жара плюс тридцать. Ты вверх-то смотрел? — сестра отступила на пару шагов, чтоб оценить, насколько ровно пришпилена стенгазета. — Того и гляди облака испарятся.       — Мало ли. Вдруг завтра ветер поменяется? Тучи налетят, гром, молнии, солнечное затмение…       — …извержение вулкана, — подсказала Анна. — После того как вожатая всё зачтёт — хоть трава не расти. Лучше бы ты подумал, где диктофон искать будешь.       — А почему это я должен его искать?       — Потому что на мне вся нагрузка по организации опыта.       — Этим и я мог бы заняться.       — Да что ты, — притворно удивилась сестра. — А может, тогда всю методику целиком изложишь?       — Пожалуйста, — я задумался. — На диктофон предполагается записать речь одного из нас?       Анна утвердительно кивнула и жестом велела продолжать.       — А с другим, значит, в это время будет Славя. — Только почему бы не использовать два диктофона?       — Вот поэтому думать буду я, — ответила она, — ты хотя бы один для начала достань, а там посмотрим.       — Тогда скажи ещё, как ты собираешься определить, что передача происходит без задержки?       — Ты так ничего и не понял, — вздохнув, сестра снова скорчила разочарованную мину. — Повторяю, мы не можем адекватно измерить скорость передачи на доступной дистанции. Да это и не нужно. Важен сам факт коммуникации без визуального контакта, он уже будет говорить о том, что мы вопреки всем постулатам являемся сверхсложной квантовой запутанностью.       — Либо о том, что в головы нам вшили по радиопередатчику, напрямую подключённому к мозгу.       — Что выглядит на фоне предыдущего варианта гораздо более реально, — посетовала Анна. — Но к сожалению законы физики несовершенны и реальность изредка даёт течь. Ну да к чёрту лирику, вернёмся к делу. Погуляете вечером с отличницей вдоль берега, поболтаете как бы невзначай. Но она не должна знать в чём на самом деле заключается эксперимент. А потом дадим ей прослушать то, что запишу я. Вопросы?       — Так, а почему…       — Потому что если она будет знать, чего от неё ждут, то появится возможность сфальсифицировать показания.       — Я не об этом, почему мы не можем обойтись без Слави? Я ведь и сам могу запомнить, что говорю.       — Ты — исследуемый объект, твои показания не могут быть восприняты в отрыве от стороннего наблюдателя, — пояснила Анна с явно скучающим видом. — Тем более, вы явно наслаждаетесь обществом друг друга.       — Ты на что намекаешь? — насторожился я.       — Да так… ни на что, — буркнула сестра. — Мне, если хочешь знать, всё равно. Просто придумай ложную цель эксперимента и минут двадцать пошатайтесь где-нибудь на задворках лагеря.       — Я ведь уже говорил, что она мне не нравится.       — Да, конечно. Рада за вас обоих…       Наконец, с кнопками было покончено и я тоже попятился назад чтоб взглянуть на результат труда.       — Вот чёрт! — внезапно, Анька без объяснений припала к стенду и сделала вид, что изучает написанное.       — А, разнояйцевые, — бархатный голос, раздавшийся у нас за спиной, позволил не глядя опознать свою владелицу, но было уже поздно. — Голова не болит? Температуры нет? — Виолетта Церновна бесцеремонно развернула меня лицом к себе и приложила мне ко лбу тыльную сторону ладони.       — Н-нет? — меня невольно прошиб пот.       — Славно, — заключила она с не очень-то скрываемым сожалением. — Жарко сегодня… Поплохеет — живо ко мне.       — Спасибо, мы как-нибудь сами справимся, — пообещала Анна.       — Вы, пионеры, все по зорьке сами с усами, — равнодушно ответила Виолетта Церновна, — а потом в медпункт через одного… Впрочем, — она покосилась на меня, — есть и ответственные, которые… предохраняются.       Я бы с радостью запечатлел реакцию сестры на фотоплёнку, будь у меня сейчас камера. Уши красные, глаз дёргается, рот на замке.       Не обращая на Анну внимания, доктор Коллайдер продолжала.       — …надевают... головные уборы, жидкости много пьют. С тепловым ударом шутки плохи.       А сейчас я осознаю, что если заржу, то сразу поковыляю в медпункт с черепно-мозговой травмой.       — Ну-с, что у нас новенького повесили? Посторонись, фазанята, — скомандовала Виола, расчищая себе дорогу к стенду.       — Вам это интересно? — поразилась Анна.       — А то, — ответила она, склонившись над рисунком Лены, где с эстакады стартовала ракета класса «Земля-мимо», — подростки, девочка моя, выдают время от времени перлы ничуть не хуже военных. Ваших рук?       — Нет, — соврала Анна.       — Да, — я тоже соврал, нашей работы там был самый мизер.       — Он врёт, — добавила сестра.       — Впервые вижу работу, которую не за что раскритиковать, — сдержанно похвалила Виолетта Церновна. — Весьма... минималистично. Надеюсь, в этом сонном царстве хоть кто-нибудь увлекается антиутопиями, к сожалению мир полудня Стругацких приторно-скучен.       — Брэдбери? Замятин? Или может быть, Оруэлл? — как бы невзначай поинтересовалась Анна.       — Гражданин Оруэлл передёргивает, — прокомментировала Виолетта Церновна с самодовольной улыбкой, — если вы понимаете, о чём я…       — Вы его читали? — изумился я.       — А вы? — Виола подозрительно сощурилась, стрельнула глазами в сторону, напоминая классического чекиста, для вида натянувшего врачебный халат, но быстро вернулась в роль. — Самиздат, разумеется. Ещё никто настолько не сошёл с ума, чтоб антисоветчину выпускать в открытую печать. Как видите, никому такое досадное ограничение жизнь не омрачает. Впрочем, в вашем возрасте такое читать ещё рановато. [впервые в СССР роман «Мы» Евгения Замятина был опубликован в 1988 году, тогда же был снят запрет и на книгу Джорджа Оруэлла «1984», однако, Анна о данном обстоятельстве не в курсе, как, возможно, не в курсе и Виолетта Церновна, дело-то происходит явно не в привычном нам Союзе, а вот «451 по Фаренгейту пустили в печать ещё в 1956 году]       — Я думала, — Анна вернула мяч на другую половину поля — в вашем возрасте такое уже не читают.       — Все люди могут совершать глупости время от времени, для этого им не обязательно быть юными школярами, разве нет? - отыгралась Виолетта Церновна.       Горн захрипел прямо над головой — по мозгам ударил сигнал к обеду и я невольно зажмурился. Когда репродуктор наконец заткнулся, самые резвые пионеры уже бежали мимо Генды в столовую.       — Какая жалость, — покачав головой протянула Виола. — Сейчас раздаток штурмом брать будут. Ведь хотела пораньше придти… Ладно, фазанята, пока черкну кое-что в назидание потомкам, а вы марш в столовую.       Достав из кармана авторучку, она принялась что-то писать, мурлыкая под нос странную песню:       — Как вам только не лень в этот солнечный день играть со смертью…       Анна к еде не притрагивалась. Вместо этого, подперев голову рукой, она задумчиво рассматривала пейзаж сквозь то самое окно, через которое вчера пыталась выйти Ульяна.       — Может хотя бы ложку поднимешь для вида?       — Аппетита нет… — безразлично квакнула она не поворачиваясь.       — Без подпитки белками, жирами и углеводами, — заговорил я наставительным тоном, — человек может просуществовать на запасах собственного тела двадцать-двадцать пять дней, но только при условии употребления воды. Смерть от обезвоживания наступает гораздо раньше — от трёх дней до…       — Ты так и будешь нудеть? — огрызнулась сестра.       — Буду, — пообещал я. Если не скажешь, в чём дело.       — Ни в чём. Просто думаю.       — Подели-и-ись ты думкою своей… — стал напевать я.       — Оставь меня в покое, а? — взмолилась Анна. — Вон, лучше гуляш жри. — Она откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки, и, обозначая, что продолжения разговора не будет, снова отвернулась в сторону.       Ладно. Пускай сестра хандрит сколько хочет. Раз на то пошло, она имеет на это полное право. Да и гуляш в самом деле такая вещь, от которой очень нелегко отказаться… Между прочим, сегодня и впрямь жарко, может на речку рвануть после обеда? И Аньку сманить, авось у неё настроение поднимется. Н-да, размечтался. Она скорее меня пинком за диктофоном отправит. Надо Электроника с Шуриком будет по совету Слави порасспрашивать на этот счёт.       — Я докатилась до пошлых вещей, — задумчиво проговорила Анна спустя пять минут, — в пятницу мир был прост и понятен. Спокойно себе существовала по-тихому, книжки читала, на метро каталась, а потом бац — и я уже паранормальное явление. А закончилось всё попаданчеством на чёртов курорт в страну, прекратившую существовать четверть века назад.       — Не против? — я отодвинул уже опустевшую тарелку и потянулся за её стаканом компота. Сестра смерила меня сердитым взглядом и я почти почувствовал, как на лбу у меня пристраиваются две красные точки лазерных прицелов. От намерений захватить лишний стакан пришлось отказаться.       — А ещё я к тебе привязалась, дурья голова. И вслед за тобой другие людишки полезли.       — Не нравится?       — Я не знаю, — растерянно проговорила она, — тут такая штука — мозгами понимаю что правильней будет вернуться в гадкий унылый монохромный мир и дальше продолжить бессмысленно существовать. А вот прочие вычислительные мощности… в общем, по их мнению оно того не стоит. Зачем возвращаться? Кто вообще придумал, что так правильно?       — На минуточку, аргумент про то, что инопланетяне так людей воруют ещё в силе?       — Маловероятно. Я бы скорее поставила на промывку мозгов. И всё же, вот скажи, стой прямо сейчас перед тобой выбор, остаться тут или вернуться в будущее…       — Это не прошлое.       — Не важно, суть ты понял. Что бы ты предпочёл?       — Ну, это место нас до сих пор не убило, — собрался я с мыслями, — и вероятно, таких планов у него нет. К тому же, тут всё такое ретро. С другой стороны, впереди девяностые… Впрочем, тут они могут и не состояться. А ещё в будущем интернет и всё такое… Блин, не знаю я! Мне везде хорошо.       — Вот и я о том же, — кивнула сестра. — Вроде там семья, учёба, жизнь, а в то же время отсюда эта жизнь кажется далёкой и неважной. Как файл сохранения в игре — записал прогресс на середине прохождения и забросил. И графика отличная, и сюжет как взаправду, только без тебя ничего не двигается. Нет тебя — нет и мира. Для нас сейчас не существует ни двадцать первого века, ни прекрасной России будущего, — Анна пальцами обозначила кавычки, — нигде, кроме тех нейронов, которые хранят наши воспоминания.       — А как же насчёт вернуться в родной Канзас к нищим дяде и тёте, а, Дороти?       — Канзас… — она вяло усмехнулась, — здесь тоже есть Канзас. И в других реальностях тоже есть Канзасы. А в ещё более других злосчастный ураган не только унёс домик в зелёную долину за пустыней [автор предполагает, что страна Оз на самом деле не что иное, как Калифорния, которую по недоразумению Баум считал сплошь зелёной и изобилующей золотом, коим отчего-то мостят дороги], но и оборвал неудачно пролетавшей мимо кочергой жизнь дяди Генри, бросившегося из погреба спасать племянницу. Не стоит зацикливаться на переменных. Важно то, что есть здесь и сейчас, а не то, что было или может быть. В конце концов, если этот мир будет настолько же реален, то есть ли смысл возвращаться в прежний?       — Теперь ты рассуждаешь как Оз, — подметил я. — Вот только ты сама говорила, что нас могут в дурку упечь чуть что.       — А ещё я говорила что это не полноценная реальность, а карманное пространство или симуляция в компьютере. И второе предположение было отброшено после того, как я подумала над этим дольше минуты. В итоге, всё вокруг работает и реагирует как вполне обыкновенная реальность. С тем же успехом мы могли бы искать однозначные свидетельства наличия или отсутствия бога. Это место отвечает отдельным признакам почти каждой гипотезы и всё указывает на то, что это настоящая Земля с настоящими людьми, хоть и немного альтернативная.       — Я тебя не узнаю. А как же все те параноидальные теории? Просто откажешься от них?       — Слушай, — утратив внутреннее напряжение конструкции, Анна опустила плечи и теперь напоминала брошенную на стул небрежным кукловодом марионетку, — я надеялась, что смогу разобраться во всём этом, но не справляюсь, — она помрачнела, — ровным счётом ничего не добилась, только запуталась больше. Заигралась в науку, институтка недоученная.       Сестра молча какое-то время разглядывала плитку на полу. Я тоже молчал и ждал, что будет дальше.       — Я пыталась доказать себе, что всё, что вокруг — подделка, — мрачно призналась она, — пыталась дать всему хоть немного вменяемое, а не научно обоснованное объяснение. На это ушло два дня. За это время случались вещи гораздо странней, но я продолжала упираться рогами. Хватит. Какой от меня вообще толк, если для вывода того же, что все болваны и так принимают на веру я убиваю двое суток, ища в чёрной комнате несуществующую чёрную кошку?!       Анька злилась. И злилась она на себя, что сильно меня беспокоило. Что происходит, когда её недовольство выплёскивается на окружающих было уже известно — всё случалось быстро, после чего она переходит к оттепели. Сможет ли она так же по-доброму отнестись к себе — загадка.       — Ньютона не устраивала констатация факта «если поднять предмет и отпустить, он падает вниз» — решил я подбодрить сестру, — и он занялся этим вопросом вплотную, открыв впоследствии закон всемирного тяготения. Траектория падающих тел от этого не поменялась, а вот мир впоследствии поменялся. Эйнштейн [на самом деле его фамилия — Айнштайн, спасибо надомзговому методу транслитерации] в своих исследованиях дошёл до предела, при котором не работала ньютоновская механика, и тоже изменил мир, создав релятивистскую механику. Эти двое, как и многие другие не планировали изменять мир, а только совали свой нос дальше остальных, так что не смей…       — А я не поняла! — возмущённый голос Алисы, а следом и сама Двачевская грянули как гром посреди ясного неба, — ты меня кинуть решила, да?       — Аха… — вяло приветствовала подружку Анна.       — Гамарджоба, рыжая, — поздоровался я, расплывшись в улыбке, — ты как раз вовремя…       — Алис, не до тебя сейчас, — буркнула сестра. — Вожатая работой завалила…       — Да? И как она тебя из райцентра загрузить сумела? — хмыкнула Двачевская. — Колись, где всё утро торчала?       — Где-где… Там уже нет. Слушай, мне некогда.       — Короче так, — перебила сестру Алиса — ты меня утром кинула, ты мне теперь должна. Пошли, пока народ слинял, потом поздно будет.       — Двачевская, тебе говорят, я не могу! — взорвалась сестра. — А теперь, пожалуйста, не заставляй меня усугублять ситуацию, спасибо!       — Я-ясно, — протянула Двачевская. — Псих, — обратилась она ко мне — что за проблемы?       — Горе от ума у неё. Слишком много думает, а в башне от этого немного перекипает. Можешь её отвлечь до вечера?       — Спрашиваешь, — любезно отозвалась рыжая.       Я попытался взять сестру за запястье, но она выкрутилась, упорствовать я не стал.        — Ань, я не шаман и в бубен дать не могу, но вот тебе мой совет — сходи с Алисой и взбодрись немного.       — Во первых, я не устала, — проворчала она. — А во-вторых, как посмотрю, за меня тут всё решили?       — Да, решили. У тебя вон глаз от нервов дёргается.       — У нас нет на это времени… — запротестовала сестра.       — Уж чего-чего, а времени у нас до вечера вагон. — парировал я. Иди и без счастливой мины на лице не возвращайся. А я пока всё подготовлю.       Анна тяжело вздохнула.       — Праздный разгильдяй, — объявила она мне приговор.       — Слышь, — вмешалась Алиса, — а что вечером будет?       — Танцы будут, — буркнула Анна. — А ты! — она указала пальцем на меня, — если я вернусь и ничего не будет готово — я из тебя ван Гога сделаю.       — Я стану посмертно известным импрессионистом? — отшутился я.       — Ухо отрежу, — прорычала она.       — Это мне подходит.       На том и порешили. Алиса утащила сестру из столовой, а я, всё-таки допив её компот, собрался наведаться в кружок кибернетики имени косыгинской экономической реформы.