Ветер Перемен

      Стив вовсе не считал себя неудачником, кто бы что ни говорил.       Да, он родился недоношенным и, по всей видимости, нежеланным, но он выжил тогда, и продолжил это делать по сей день.       А это не так уж и просто в его ситуации — выживать.       Приют, в который он попал вскоре после рождения, существовал за счёт благотворительного фонда — на поверхности. Чьи именно деньги он отмывал на самом деле, Стива никогда особо не интересовало, но, скорее всего, это имело прямое отношение к троюродному дядюшке шурина директрисы — в этом блядском фонде он занимал не последнее место.       Не то, чтобы это имело какое-то значение, до тех пор, пока они спали в сухих кроватях и имели крышу над головой.       Их кормят три раза в день, переобувают к каждому сезону и периодически даже усыновляют.       Да, крыша в сезон дождей протекает, кормят варёным дерьмом, а одежду приходится донашивать за старшими, зато из десяти приемных семей только одна или две фальшивые — и то, скорее по недосмотру, чем сговору. Стив знает места намного хуже.       Скажете, слишком наивно? Вовсе нет. Если бы директриса имела долю с продажи детей, стали бы эти обмудки похищать его средь бела дня, когда несколько подставных «семей» проебалось?       По хорошему, им бы тогда залечь на дно и не привлекать внимания некоторые время: настойчивые попытки усыновить одного и того же ребенка больше чем тремя семьями подряд выглядят слишком уж подозрительно. Увы, на свою беду, Стивен Чилл был очень красивым ребенком — и за эту красоту кто-то был готов отвалить большие деньги, судя по настойчивости выблядков.       По счастью, Стив был не только красивым, но и умным — достаточно, по крайней мере, чтобы понять, что это страшные дяди с грубыми руками не на пикник его везут и… испугаться.       Испугаться достаточно сильно, чтобы машину разворотило розочкой, а ушлепков размазало тонким слоем по кожаной обивке.       На отчаянное желание ребенка оказаться где-угодно, только бы не в этой страшной машине, Магия откликнулась — ценой кровавой блевотины и разом поседевшей шевелюры, но откликнулась! В первый и в последний раз так явно до Хогвартса.       В соплях, слюнях и крови, сжавшись в зареванный икающий комок, Стив свалился прямиком на старое жестяное ведро с тряпками в школьном туалете, где имел обыкновение шкериться от шпынявших его одноклассников.       Как писали потом в газетах, которую старшие притащили с подработки, развороченная машина свалилась прямиком в Темзу, и в отличие от закрытой школы, на мосту было достаточно зевак, чтобы об этом болтали еще с месяц.       До сих пор — спустя пять с половиной лет — в худшие из ночей его преследовали эти грубые грязные лапы, зажимающие нос и рот, заламывающие руки, лезущие в форменные шерстяные шорты с мерзким гоготом; эта вонь немытых, пропитых и прокуренных мужских тел в тесной кабине; эта разрывающая, ослепительная боль пробуждающейся магии в груди.       Стив просыпался в слезах — и с благодарностью. Благодарностью за дар, изменивший его жизнь, подаривший ему жизнь! И носил свою седину с гордостью, как доказательство своего дара.       Он не был таким дураком, чтобы поверить, будто его, такого вот нищего оборванца с волчьим взглядом исподлобья, только и ждет сказочное приключение с прекрасным и великим концом, но… Все же, получив письмо о зачислении в школу чародейства и волшебства Хогвартс, он не сомневался, что ступил на новый путь — тернистый и трудный, но с перспективами, — вместо дерьмовой кривой дорожки в безнадегу.       Как минимум, он надеялся, что будучи магом ему больше не грозит стать обдолбанной малолетней шлюхой для богатых извращенцев.       Так какого же хуя?!       — Блядь!       — Не ори, идиот!       — Сученыш кусается! — это фигня, смотри как еще могу, н-на!       Тачдаун!       — Только не по лицу, Гейб!       Что такое, Гейб, мой затылок пришелся тебе не по вкусу?       Ха, поняли: «не по вкусу»! Ну, типа, получил в зубы, а зубы во рту и… смешно же!       Ух, блять, не очень, походу. Хуевое у тебя чувство юмора, Гейб.       Я идиот. Роджер крыса.       Собственно, Стив был к себе немного слишком строг. Надо быть параноиком, чтобы ждать такой подставы от друга, с которым вы в один горшок ссали.       Увы, как показывает жизнь, это действительно… надо.       Старое, как уборщица миссис Кроунсон, правило не брать угощений у незнакомцев знает каждый идиот. Увы, Роджер незнакомцем не был, да не за так этот гребанный батончик отдал. О нет, эта сволочь продумала все до мелочей, так что Стиву и в голову не пришло заподозрить неладное.       Все было чин по чину: Чилл помог — Свамп отплатил. И на саму просьбу «помочь» ничего эдакого в Стиве с его звериным чутьем на подставу не екнуло — после вчерашней пьянки в честь совершеннолетия старины Дика, (он же Конопатый, он же Карман — потому что беспризорники, конечно, каста запасливая, но Дик тут побил все рекорды) встать с постели и уж тем более выйти в утреннюю смену только не пьющий в кампании Сосулька и мог.       Деньгами за десяток доставленных по адресу газет платить бред собачий — сколько там этих денег выйдет-то? Зато редкий в их районе шоколадный батончик известной марки — из тех, которые, пусть и не за большие деньги, но продаются только в тех больших расфуфыренных кондитерских в центре, — пришелся к месту.       А про привычку Стива пить в одиночестве, есть за крайним столом в углу и откладывать угощения на потом, чтобы долго смаковать в тишине и, опять-таки, одиночестве, разве что совсем мелкие не знали. Как и новую его моду сваливать на пустырь возле старой брошенной стройки, появившуюся после возвращения из этой его странной школы-интерната черт знает где, вроде как чтобы книжки читать и домашку на лето делать. В тишине и одиночестве, ага, все как он любит.       Нашел тоже придурь — уроки делать.       В общем, Роджер хоть и крыса, но башка у него, суки, варит. Да и понять его тоже можно, своя шкура, знамо дело, дороже. Небось, этим батончиком он себе пару лет свободы купил, не меньше.       Только Стив не хочет ничего понимать, Стив хочет перегрызть глотки этим ублюдкам, которым мало показалось напичкать его наркотой и похитить, нет. Они еще и поразвлечься решили, прямо на месте, даже до машины не дошли — а она точно за поворотом-другим ждать должна, как раз на выходе из переулка. Видать, водила там серьезный, а у серьезных людей на бабло стоит крепче, чем на несчастных сладеньких мальчиков с тугими задницами. Серьезные люди понимают — за порченый товар вдвое меньше дадут, так что трогать игрушки раньше времени ни сами не станут, ни другим не дадут.       Жаль, Стиву всю жизнь везет на людей несерьезных, а то и вовсе тупых. Вот и зажало его сейчас с голой задницей ровнехонько между грузным вонючим телом и обшарпанной кирпичной стеной. Снулорожий нервно тер руки на стреме и шипел на крикливого подельника, — Гейба, значится, — матерящегося сквозь зубы, пытаясь расстегнуть ремень одной рукой.       Внезапно Стивен, пытавшийся исхитриться и хотя бы укусить зажимавшую рот потную ладонь, замер. Низкий утробный рык неподалеку — где-то совсем рядом — поселил мурашки на предплечьях, а в потухших было глазах — полубезумную искру последней, отчаянной надежды.       Не успели штаны грязного ублюдка сползли по кривым волосатым ногам, как из темноты переулка отделилась концентрированная клякса тьмы и одним точным броском перегрызла тощему на стреме горло. Тот только и успел захрипеть с присвистом сквозь разорванную глотку и рухнул под тяжестью огромного черного пса со светящимися потусторонним светом желтыми глазами.       — Какого ху..? — жиденькое серенькое вещество жирдяя не успевало за развитием событий.       Впрочем, никто и не собирался давать ему время въехать и отреагировать. Он и фразы не закончил, когда длинный кожаный ремень захлестнул и плотно пережал ему горло, заглушая любые звуки.        И либо у Стивена галюны из-за дряни, которой его накачали, либо удавку реально никто не держал.       А, нет, держал. Но глюков это не отменяет — реальные пацаны из воздуха обычно не появляются.       Очень злые пацаны, надо сказать. Точнее, один пацан — мелкий, тощий, с растрепанным рыжим хвостом и горящими инфернальной зеленью глазами на пару с псиной. Рычал он, кстати, тоже подстать.       Натянув ремень туже, так что выблядку пришлось отступить на пару шагов и отпустить Стива, пацан улыбнулся. Жутко так улыбнулся. Ласково.       А потом длинная нога в армейском ботинке с укрепленным носком взметнулась вверх, неся возмездие во имя Луны и всех беспризорных мальчишек и девчонок, ставших жертвами этого и других таких же похотливых мразей.       Плеснуло красным вперемешку с белым.       Чилл не чувствовал ни взвизгнувшего болью отбитого копчика, ни разодранных о неровный кирпич стены кофты и кожи. Только с накатившим облегчением и злобной, мстительной радостью смотрел, как жуткий чувак немногим старше его самого, казавшийся сейчас самым родным и самым прекрасным существом во вселенной, казнил ублюдка.       Жирдяй рухнул на колени, с пеной и беззвучным криком на губах встретился взглядом с неудавшейся жертвой. На красной небритой морде, залитой соплями и слезами, читался ужас и — наконец-то — осознание.       Жутику этого показалось мало — ну или он изначально не планировал останавливаться. Стоило мужику упасть, рыжий отбросил ремень, метнулся вперед и, крепко ухватив за сальные патлы, впечатал его рожу в стену.       И еще.       И еще.       Стив осоловело повернул голову, не имея сил даже сдвинуть ноги, но не позволяя себе закрыть глаза и упустить хотя бы секунду зрелища.       На расстоянии ладони от его носа неудачливый насильник раз за разом врезался лицом в крошащийся кирпич. Ну, или тем, что от него осталось — в той сплющенной мешанине рваного сочащегося мяса, остервенело раздробленных костей и зубов человеческое существо узнать было сложно.       С очередным ударом жутик взрыкнул громче и навалился всем телом, вжимая потерявшего сознание от боли обмудка в стену с новой силой. Хрустнуло, хлюпнуло, и в следующий момент пацан отшатнулся и отбросил тело прочь. Не подающий признаков жизни бандит в последний раз взглянул на небо вытекающим глазом.       Стив только сейчас осознал, что после такого не живут. Под толстым одеялом наркотической апатии проклюнулся росток темного удовлетворения.       Вот только жутик вел себя странно. В загустевшем, замерзшем предгрозовым напряжением воздухе его тяжелое дыхание вырывалось облачками пара и порыкиваниями, пальцы скрючились когтями, когда пацан по-звериному водил носом и оглядывался, в поисках новой жертвы.       Зеленые глаза-фары, в которых не виднелось ни осмысленности, ни зрачков, остановились на распластавшемся перед ним мальчике в разорванной одежде.       И если раньше, несмотря на всю жуть, Чилл чувствовал в нем союзника, то теперь стало по-настоящему страшно. Это был инстинктивный, первобытный страх даже не перед хищником — стихией. Олицетворенной стихией жаждущей тебя уничтожить.       Хотя какое вот буре, к примеру, дело до копошащихся в его буйстве людишек? Цунами плевать на дома, которые оно сносит, шторму нет дела до кораблей, погребенных его волнами. Но он — этот жутик — именно жаждал крови, плевать чей, и все же не было в его потребности ни безумия человека, ни бешенства зверя. Стихия — дикая и свободная, как она есть.       Какая дурь только не лезет в голову перед смертью. Наверно, это все наркота.       Только ей такое тугодумие и можно объяснить. Потому как пока Стив философски прощался с жизнью, паренек напротив уже передумал буянить и решил прикорнуть. Очень решительно решил — разом в горизонтальное положение. Стив сперва подставил руки под голову рухнувшего к его ногам жутика и только спустя несколько мгновений понял, что похороны в закрытом гробу отменяются.       Понять, что такая решительность редко бывает добровольной, ему думалки уже не хватило. Как и сил удивляться тощему патлатому мужику, вместо положенной адской псины, шагнувшему из темноты. Стив поднял на него малоосмысленный взгляд и уточнил:       — Гав?       — Гав, гав. Идти сможешь?       Мужик оказался понятливый и ответа ждать не стал. Отошел, подобрал с земли ремень жутика, — у Стива перед глазами встало непонимающее выражение жирдяя, когда этот ремень захлестнулся вокруг его коротенькой шеи, — стянул еще два с трупов, попутно обшарив, вроде бы. За это Стив не ручается, он как раз, что называется, «поплыл».       Немного проморгался он уже будучи одетым и крепко зафиксированным ремнями на манер рюкзака за спиной у мужика-пса. Или пса-мужика?..       — Эй, ты там не спи пока! Я с вами двумя не аппарирую сейчас, — пролаял… ну, да, форменно пролаял мужик. Одновременно он, путаясь в громадном и почему-то прозрачном плаще, поднял на руки мирно сопящего жутика. — Ух, старость не в радость.       Окончательно провалиться в сон Стив позволил себе, только когда довел пыхтящего от натуги мужика до той ветхой, зато никому не нужной сторожки у пустыря, куда сам регулярно сбегал делать домашку для Хогвартса.